Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 63

Горло сдавливает не вырвавшийся вздох. Я словно забываю дышать. В округе все замирает, вместе с тем замираю и я. Только бесконечный страх, холодеющие руки и замершее дыхание.

– Девять, – механически отчеканивает звук.

Это самая длинная моя дорога: от прошлой жизни Сойки-пересмешницы – к её будущему. Я переплетаю наши пальцы и чувствую, как незаметно для других он шевелит губами.

«Все будет хорошо. Верь мне».

– Восемь.

Я ступаю на первую ступень, что ведет на сцену. Впереди нас, плечом к плечу, идут Тагетис и Хорн. Позади – Бити и Джоанна. Я слышу ее сбивчивое дыхание – радует одно: она хотя бы дышит. В отличии от меня.

– Семь, – шипит голос.

Из-за туч пробился один единственный, яркий, но блекнущий в лучах софитов луч солнца. Он скользнул от моего лица к нашим сплетенным с Питом рук. Я вскидываю голову вверх и замечаю вдалеке росчерк молнии. Надвигалась буря.

– Шесть.

Ноги готовы провалится в просветы меж ступенями. Я едва не срываюсь вниз, но Пит по-прежнему шепчет:

«Все хорошо. Все будет хорошо. Верь мне».

Как молитву, как заклинание и держит меня еще крепче.

– Пять, – говорит девушка, – Передняя камера – эфир, через три…

Вдох.

– Две.

Я слышу запоздалый гром. И вскидываю взгляд на замершие, круглые часы в центре Площади.

– Одна.

На часах по-прежнему полдень.

***

Когда моя нога опускает на темный настил сцены, толпа взрывается аплодисментами, что выводит меня из пробирающего оцепенения. Фликермен приветствует нас и когда на сцене оказывается последний ментор – светловолосая милая машина-убийца из отряда Тагетис, он напоминает всем нам, что сегодня за «Великий День». На экранах, что размещены вдоль площади вспыхивает герб Капитолия. Фильм подобный тому, что показывали всем Дистриктам перед Жатвой.

Великий Голод, Страшная Война, Квартальная Бойня, Обреченная Победа. Названия путаются в моей голове, а я все еще гляжу в пустоту перед собой. Такое ощущение, что я вот-вот рухну на землю. И на секунду, я задумываюсь о том, чтобы отвлечь внимание, чтобы дать возможность детям сбежать, своим театральным падением, но слишком быстро понимаю всю абсурдность идеи. Фликермен оглядывается на нас и в его широко раскрытых, желтеющих глазах я замечаю пустынное выражение скорби. Капитолиец, за все свое служение Сноу поплатился сполна – он стал частью будущей казни. В глазах ведущего блестят слезы, что в лучах софитов кажутся не ограненными алмазами.

Пит сжимает мою ладошку. Он смотрит на меня и улыбается во все тридцать два выбеленных зуба. Я с ужасом уставляюсь на него – чему он так рад? Но потом, замечая на широких экранах свое испуганное, бледное и почти безжизненное лицо понимаю, чего он добивается.

К несчастью, «одарить» присутствующих блаженной улыбкой у меня не выходит. Я лишь слегка приподнимаю уголки губ и стараюсь стереть с лица одичалое выражение, полное ненависти. Понемногу тело расслабляется и я уже могу перевести взгляд в центр площади. Там, где среди бушующей толпы, виднеются белые, накрахмаленные воротнички; где бьется полсотни испуганных сердец; где нет и следа от их прежних искренних улыбок.

Мои дети.

Дети. Разве я хотела детей? Разве не боялась за жизнь своего будущего чада и избегала любого контакта с детьми, после смерти Прим? Неожиданно, как будто ослепительной вспышкой, в память приходит воспоминание о пробившемся сквозь пелену сизых туч, лучика солнца. Он ласково скользнул по моей щеке и прикоснулся к моей ладошке, что покоилась в руке Пита. Я знаю, что это была Прим. Знаю, что в последний момент она хотела сказать, что так или иначе, я сделала абсолютно все, что от меня зависело. Но я не хочу знать, что сестренка сдалась. Не хочу знать, что сдался Пит. Джо или Энобария. Сдался Бити или Хеймитч. Ведь я не сдавалась даже тогда, когда надежда, казалось бы, умирала у меня на глазах.

– По традиции – девушки вперед.

Фликермен со звенящим стуком, передает микрофон в руки помощницы, а сам направляется к прозрачному, поблескивающему шару. Он грузно ступает по настилу сцены. Я слышу каждый его шаг – грубым шумом они раздаются у меня в голове.

Я хочу отвернутся и увлечь за собой Пита. Но вместо этого вскидываю голову вверх, где быстрым роем пчел, уплывают перистые облака. Белые и пушистые, сменяются свинцовыми, практически черными грозовыми облаками. Я жду, что из-за них выглянет солнце – ведь так обычно случалось. Я отчаивалась, не верила в то, что может быть что-то за гранью той непроходимой ситуации, в которую я попадала. И именно в последний момент приходило мое спасение – быстрое решение, поддержка, взявшаяся из неоткуда. Но ее не было. Фликермен уже водрузил шар в свои руки.

Первой к кому он протянул шар, была Джо. Я молюсь о том, чтобы у нее не случилось нервозного приступа, и она бы не отбросила несчастного телеведущего к краю сцены. Я смотрю на нее широко раскрытыми глазами, точно так же, как и она на меня. Рука Джоанны проникает вглубь стеклянного шара, но она все еще глядит на меня. Улыбка сама спадает с моего лица, когда она разворачивает четырехгранный конверт.

Теперь уже улыбается она. Её губы дрожат, а лицо становится цвета мелованной бумаги. Эта истерическая гримаса не сходит с ее лица, когда она выхватывает из рук Фликермена микрофон:

– Камилла Уэрвуд.

На глаза наворачиваются слезы. Это та самая рыжеволосая девчушка с веснушчатым лицом и бесконечно добрыми, изумрудными глазами. Сердце ухает к пяткам, я по-прежнему стою на месте, стараясь не кинуться к ней на встречу. Толпа расступается и вперед выходит девочка в белом платьице. Ее волосы перевязаны небесной лентой и она… улыбается. Искренне, как прежде. Плакаты, что возвышались над толпой, медленно опускаются вниз – люди не желают видеть смерть этой малышки. И осознание того, что они натворили на самом деле приходит к ним слишком запоздало.

Первое имя вспыхивает на Турнирной таблице.

Джоанна помогает малышке взобраться на сцену и целует ее веснушчатый лоб, что-то шепчет ей на ухо.

Поднимаясь с колен, она медленно изрекает:

– Нет той кары, которую бы я хотела обрушить на вас.

Без микрофона ее слова услышал лишь первые ряды и остальные менторы. Но было в них столько боли и ненависти, что по телу моему побежали мурашки – я гордилась ей, так же, как гордилась Испуганной, но улыбающейся Камиллой, что стала к краю сцены.

Ментор за ментором они называют имена будущих трибутов.

Все происходит словно в замедленной съемке. Бити комкает листок и нервозно изрекает имя мальчика, которого я часто замечала рядом с ним. Того мальчонки, что в день, когда мы все поедали солнечные пирожные, помогал Питу расправиться с тяжелыми пакетами. Толпа вновь молчит. Мне кажется, я даже слышу всхлипы – да только это запоздало. Это еще один удар ниже пояса. Будто с каждым новым именем в меня вонзается стрела, и я непроизвольно сжимаюсь.

Девушка из отряда профи. Энобария встречает ее холодным кивком. Боль сковывает тело, и я вновь забываю дышать.

Один из братьев, который попал в ту же группу. Пит пожимает его дрожащую руку. Но я-то помню, как мастерски он управлялся с копьем и считался одним из фаворитов в стрельбе из лука.

Я все еще смотрю в пустоту, когда в ушах раздаются имена тех, кого я знала или замечала в Тренировочном Центре. Вновь и вновь меня пронзают стрелы отчаянья. Гейл по-прежнему бездействует. Хорн произносит имя высокой и статной девушки, что умело владела топором и была лучшей в отряде Джоанны. Еще одна профи.

В глазах нет отчаянья и испуга. Только стальная самоуверенность. Только ненависть. Я обращаю свой взгляд к Камилле, но едва не разрождаюсь истерикой, она крепко сжимает ладонь Майка. На экранах пропадает стальной взгляд фаворита из бокса Джоанны, все взгляды и камеры прикованы к их сплетенным пальцам. И неожиданно на заднем фоне я замечаю нас с Питом. Мы словно отражение этих маленьких трибутов. Наши пальцы. На обескровленные лица. И единый страх…