Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 20

Я отворачиваюсь от зеркала и выхожу из душного купе вон. Мне кажется, я в действительности схожу с ума. Я забываюсь, не помня, когда реальность теряет свою тонкую и очерченную грань, превращаясь в одни лишь мечты и вымышленный мир, в котором все потерянные и загубленные мною люди вновь рядом…

Возле меня тут же возникает светловолосая девица. По-моему, единственная из всего персонала экспресса, кто не лишен здесь человеческой улыбки и языка.

Она интересуется моим самочувствием, предупреждает о вынужденной остановке поезда на дозаправку, предлагает крепкий кофе. Никогда не любила этого напитка, но улыбка девушки заставляет меня почувствовать укол совести, и я позволяю ей позаботиться об этом. Она скрывается в конце коридора, и я остаюсь одна.

Чувства не успевают поглотить меня – вокруг становится темно и тихо. Тоннель. Еще одна преграда меж Дистриктами. Трудно сказать, какой это на этот раз: вокруг разместился хребет Скалистых гор, мы словно по тонкой борозде пересекаем горную расщелину. Пейзаж за окном однообразен: скалы, горы, витиеватые тропинки, ведущие к их подножию. Проезжая несколько километров всего за пару минут, я замечаю будто «встроенный» в массивную груду камня город. Он выглядит намного основательнее, чем мой Дистрикт. И даже находясь на его окраинах, я замечаю обустроенные госпитали и дома, как мне показалось, государственных лиц Панема.

Подъезжая к станции, я замечаю подергивающиеся голограммные таблоиды: «Добро пожаловать в Дистрикт-2».

Все становится ясным. И богато обустроенные дома, и роскошные приветственные рекламные вышки, и шикарный, отделанный по столичным меркам вокзал. Вспоминаются дни Тура победителей. Уже тогда я замечала присутствие Капитолия в каждом приближенном к нему Дистрикту. Во втором и первом это ощущалось особенно. Возможно, от того, что только Второй Дистрикт не принял сторону сопротивления в Тёмные времена, поддерживая в войне столицу Панема.

Я ощущаю противоречивые чувства, находясь в этом месте. Возможно, именно здесь правление Альмы Койн ненавидят больше всего, но ведь не она развязала восстание? Не она убила Сноу? Дрожь проходит по телу, когда я вспоминаю о том страшном и вздернутом пеленой воспоминаний дне казни бывшего Президента Панема.

Рядом со мной вновь появляется светловолосая проводница, когда поезд полностью останавливается.

– Не желаете подышать свежим воздухом?

Я согласно киваю, и она провожает меня на перрон.

Вокзал широкой полосой тянется вглубь очередной скалы, и мне уже докучают эти горные виды, навевая тягостные воспоминания о своих родных, пропитанных счастливыми днями лесах.

На улице я не замечаю ни одной живой души, и, кажется, Дистрикт-2 еще спит. Стрелки круглых, обрамленных каймой подсветки часов клонятся к половине пятого утра. Достаточно раннее время для близлежащего к столице Дистрикта и абсолютно нормальное для такого, как, например, Двенадцатый.

Проводница еще немного стоит рядом со мной, но вскоре, жалуясь на холод, скрывается в вагоне, сообщая о том, что поезд тронется ровно через двадцать пять минут. Этим незначительным жестом она напоминает мне Эффи Бряк. Жизнерадостную, простодушную и незацикленную на таких мелочах, как жизни людей, женщину, которая по счастливым обстоятельствам стала моей сопровождающей. Возможно, будь Сноу жив, а Голодные Игры имели бы свое место в прежнем мире Панема, Эффи стала бы знаменитостью, ведь именно ее трибуты дважды возвращались с арены живыми.

Но теперь это - очередной порыв мысли. Эффи, моя маленькая, хрупкая, но бойкая Эффи теперь в казематах, где делит пайку вместе с моей командой подготовки, отвечая за поступки, которых они не совершали. Я одергиваю себя и нервно тереблю локон своих спутанных волос.

Только сейчас обращаю внимание, как легко и несуразно одета: ситцевые штаны и безрукавка под стать им. Небогато для символа восстания, но я и не старалась выделять свою роль, которую сыграла в революции.

Неожиданно я замечаю направляющегося к кассам парня. Ему не больше двадцати лет, в темных волосах играет ветер, на лице — неподвижная маска безразличия. Стоит предположить, что он одних из разнорабочих в шахтах, которые расположены в хребте гор. Он движется вразвалку, не обращая ни на поезд, ни на меня никакого внимания. Мне кажется, я видела его где-то… Нет. Не он. Не сейчас.

Я пытаюсь не смотреть на незнакомца, но он сам оборачивается в мою сторону. Все мои страхи отлегают от сердца: нет, этот парень - не Гейл Хоторн. Не мой бывший лучший друг, который разделял со мной добычу, радости, горечи и потери. Потери? Как я могу употреблять слово «потеря», говоря о нем?

Гейл. Я не могу по нему не скучать. Он – все, что осталось от меня прошлой, от меня, не искореженной силами Капитолия, но разве между нами что-то осталось? Дружба растворилась в ненависти к нему, которая стала первой эмоцией после того, как я поняла, чьи бомбы были сброшены на беззащитных детей. Они стали «живым щитом» Президентского Дворца.

Дрожь проходит сквозь пальцы, поднимаясь по плечам и останавливаясь у самого сердца. Я чувствую, как волна воспоминаний накрывает меня прежде, чем отчаяние пытается вскрикнуть свое слабое «Нет!». Я закрываю глаза и переживаю все заново.

…Малыши и подростки. Рядом ни единого взрослого, который мог бы ответить за содеянное. Дети в самом центре баррикады, которую сотворили жители Капитолия у стен Президентского палаца. Многие из них плачут, другие зовут на помощь, но я знаю: их не услышат. Их около сотни – и каждый испытывает страх и непонимание от того, что происходит вокруг.

Я устремляюсь к фонарному столбу; цепляюсь за веревку, привязанную к нему, и поднимаюсь над толпой. Мятежники. Они оттесняют миротворцев к самому подножию стен дворца, овладевая Капитолием квартал за кварталом. Я знаю цену завоеваний каждого пройденного шага на пути к сердцу Панема – на пути, который кроваво-красным маревом пророчит свободу.

Но я не успеваю об этом подумать. Над головой появляется планолет с эмблемой столицы и из него сыплются десятки серебристых парашютов…

– Я не полагал, что победители такие разговорчивые, – говорит некто.

Я открываю глаза и замечаю перед собой того самого «псевдо-Гейла». Сперва я впадаю в ступор, пытаясь понять, кому же было адресовано его колкое замечание. Потом, включаясь в реальность, я осознаю, что эти слова брошены в мою сторону.

– Могу полагать, это психологическая травма, – заключает он.

– Нет, я просто… – запинаясь, начинаю я.

– Молчи, а то я подумаю, что на экране Огненная Китнисс выглядит куда более эффектно, – он протягивает мне ладонь. – Элмер Хейс – Дистрикт-2. Напомни мне ту бурду, которую говорили после этой фразы. Что-то вроде неудач, которые должны следовать за нами по пятам…

– И пусть удача всегда будет на вашей стороне, – улыбаясь, говорю я.

– Странно, но именно после этих слов нам не везло больше всего.

Я мысленно соглашаюсь с ним, ведь обычно ее произносили или на Жатвах, или во время Парада Трибутов, или когда в очередной раз выжившие слышали издевательский голос Распорядителя Игр на арене.

Интересно, говоря о «нас», он имел в виду оставшихся победителей или абсолютно всех жителей Панема?

– Я рад нашей встрече, Огненная Китнисс. Многие в моем дистрикте отдали бы целую жизнь за то, чтобы побывать на моем месте. Вы направляетесь в Капитолий?

– Да. На открытие Игр.

Он улыбается, но улыбка эта кажется мне безнадежной.

– И где же твой бессменный «женишок»? – нагло интересуется Элмер.

– У нас… кризис отношений, – вскользь отвечаю я.

– Сомневаетесь, стоит ли заводить ребенка?

«Сомневаемся, стоит ли убивать Альму Койн», – думается мне, но вслух я, конечно, этого не произношу.

– Ну, и как тебе Дистрикт-2? Сильно изменился после «тура»?

Я понимаю, что он имеет в виду. Восстание и последующие бои против Капитолия – жила, которая снабжала их дистрикт самым необходимым и таким недостижимым для моего собственного дома. Даже Элмер после месяца пережитых ужасов выглядит куда лучше любого жителя Двенадцатого: на лице ни единого следа серых пятен, оставшихся от голодных времен, ни ожогов от кровопролитных и смертоносных боев, разбросанных по всему телу, ни тени озлобления или боли на инфантильной маске безразличия.