Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович - Страница 17

- Кто? Закваскин? Всё от его зло! Он коммунист был, ну, и бухгалтером. И ещё один... зам, кажись, председателя, но не тут, а в райкоме, звать Оголоев. Оба и грабили. На собраниях, я тогда трактористил, в крик кричат за советскую власть - и тащат. Взяли их, в шейсят первом. Тоись его сперва - дак свалил на подельщика. Оголоеву вышку, этому зона. А и потом крал, хоть не в колхозе... - Он помолчал дымя. - Мак садил. Мы шуткуем: мак зимой кушать? Он нам и врёт в ответ, что соскучился в тюрьмах по цвету-лету. Век-то был брежневский, наркота пошла. У шпаны собирал кишмал, торговал им. Сын - вор отпетый, в старших весь.

- Дед - Георгия кавалер? - Я сдвинулся, снег потёк под одежду и холодил меня. - Комиссар-де Квашнин их гнал? Правда?

Мой собеседник бросил окурок. - Про кавалер - не знаю, хоть я в родстве с им, - я, Заговеев. Но не с дворян он. Были Агарины, но те флавские. А Закваскин-дед - гад, идрит! Как Советы настали, выдал богатых; знал про всех, где и что, натягал, пёс... Он сторожил, врёт? Сторож... Как ты уедешь, он тут хозяин, и у тебя в избе... А у нас тут Квашнин был. Это помещик! Жил, разводил сады, там, где кладбище. Их досель звать Квашнинскими. Также - Квасовка. Не Заквасовка, хоть Закваскины наши... Тоись дворяны? Он в январе ещё с телеграммой мне; свалим лиственки у Рогожского, две сдадим, а одну на полы сведём; сына не на чем встретить, пол гнилой. Я ни-ни. Дак он в Флавске жульё сыскал, тех Серёню с Виталей, ходят спортсменами, а Закваскин главарь у их. Медь таскают, старую технику, погребá чистят внаглую. Я им: сдам вас в милицию. Ну, они сперва Бобика. А потом: скажешь - дом спалим. Керосину в стог - на-те... Правильно ты мне скарб занёс прошлой осенью. И к тебе, пёс, нахаживал... Он свихнулся с гербами на телеграмме! Время, врёт, наше, сын, врёт, в правительстве... Я твой дым вчера видел... а, мыслю, вдруг там их мафия? Что я им? - он вздохнул. - И куда мне? Как запретишь таскать, коли сверху воруют? Их, воровская власть! - Он умолк, потянувшись за пачкой, чтоб закурить вновь. - Вон, раздолбаи-то...

За плетнём шли юнцы в 'адидасах' (модный 'прикид' такой) с рюкзаками.

- Твой груз?.. Таились, псы, у Закваскина... Ну, отымем, Михайлович?

Я признал рюкзак, чувствуя, что во мне мало сил догонять шпану.

- Не к лицу, - обронил я. - И не настичь нам их... Но, Григорий Иванович, не Рогожский я, а Квашнин, садовода давнишнего Квашнина род. Дом же здесь на жену мою, на Рогожскую был записан, ты её видел.

Он вдруг задумался. Я ему стал своим по делам Квашниных, живших с родичами Закваскиных, Заговеевых и других окрест.

- Дом купил неспроста, чай?.. Коль не Рогожский - ну, Квашнин, здравствуйте. - И он подал мне руку - чтоб жать по-новому, не по-прежнему, вслед за чем, дымя, продолжал сидеть, приручая новые мысли, но обронил сперва: - Что ж молчал, Квашнин?

Что молчал я?

Так легче с жизнью... Да и не с жизнью, нет, а с реальностью или как её: данность? сущее? явь? фактичность? 'мир сей'? наличное? всё вокруг? Я, болел когда, разделил их, жизнь с вокруг, вникнувши, что последнее не есть первое, что они в корне разное и нуждаются в разном: здесь власть, порядок и в воздух чепчики да закон дважды два есть четыре, хоть ты подохни, - там же дурь, прихоти и безóбразность. Но вот где жизнь меняется в данность, что у них общее, как туда и обратно, из жизни в данность; главное же, что истинней, - тут неясности. Легче быть имяреком, думая, что таков я вовне, без имени и незначащий, а внутри я, запрятанный, грозно истинен. Здесь Кваснин, а вот в истине, мол, Квашнин; здесь шушера - я всё в истине. Легче быть имяреком, если нет ясности, где вокруг, а где жизнь и что истинней. Обозначившись, я признал, что отныне здесь, в Квасовке, мне нельзя быть как раньше - как лже-Рогожскому. Впредь мне быть Квашниным, дабы новому искать новое. Я угадывал, что вот-вот во мне вскинется подноготная, и поднялся, взявшись за грядку старой телеги, где я лежал. Спросил лишь:

- Что с комиссаром?

И Заговеев встал, в драном тёмном халате, чтоб меж затяжками досказать: - Закваскин-дед - в ГеПеУ твоих... Я тогда, помню, мал был, он орал, пьяный, контру повывел, ну, Квашниных. Вас знали! Тут ваша мельница, тут твой дед учил. И сады-то - Квашнинские... Только что мы не знали, что вы - те самые.

Взяв яиц с пшеном, я ушёл...

Отужинали. Смерклось.

И я затеял, что заслужило шанс: в доме были столетние и, возможно, те самые прадедовы салазки с загнутым полозом. Не тревожась имуществом, так как воры всё взяли (кроме оружия, я его спрятал в подполе), мы спустились к нижней дороге, тёкшей вдоль Квасовки в виде снежной тропы. В закваскинских окнах свет: факт найденного вдруг сына, как бы не 'думца', разве не праздник? Праздник, без всяких... Я тронул мальчика со мной рядом. Что ему дам? Усадьбу, что юридически, вышло, только лишь дом с землёй под строением? Плюс двухкомнатную, где маемся? Плюс мой брат, на кого уйдёт выручка от кадольской квартиры после родителей, чтоб лечить его? Всё наследство... Также есть брáтина. Может, он её и продаст - Закваскину, 'дворянину'... Мы брели настом, скрывшим дорогу; сзади салазки стряхивали в снег ржавчину... Канул третий двор - Заговеева... Вот разлог... Переехали - и на яр, вверх, к Тенявино. Справа меркли за поймой группы безлюдных правобережных изб. Слева, рядом, с распахнутыми дверями - левобережье, где не живёт никто... Сумрак ширился. Впрочем, тьмы пока не было - из-за месяца... Вдалеке внизу, у запруды, средь голых тальников, из снегов росла мельница, но без крыши, с красным торцом; вблизи неё гущь черёмухи, где отец мой взял сундучок... Плеск слышался - глухо, по перекатам... В ночь махал ворон... Мёртвое нежилое крыло села продолжалось живым, с туманными и горящими окнами, с дымоносными трубами, с брехом шавок. В центре Тенявино от церковных развалин двинулись влево вверх. Я держал сына зá руку, а салазки тащил вслед. Всюду руины. Бывшая школа - нынче лишь остов (нет детей)... свиноферма разбита... прах магазина, где я брал лампочки, крупы, гвозди в прежнее время... водонапорка - в крен и проржавлена... Потянулась голь склона, что величалась 'Сад Квашниных', чаще просто 'Сад' и 'Сады'... И мы зимником, чуть приметным, выбрели к роще. Узкая тропка шла до крестов на холмиках. Неприглядному кладбищу, прозираемому в концы, к полям, лет четыреста с гаком; часть распахали. Где теперь Алексей Еремеевич, 'испытатель яблочной флоры', корреспондент Балóтова, или Бóлотова? Бог весть... Камень с гробниц снят в ранних двадцатых - к нуждам ревкомов или на бюсты Ленина и других вождей. По снегам пройдя в угол (где, может, прадеды), сняв картуз, я стоял, обдуваемый ветром.

- Мёрзну, пап... - сын поёжился.

Но я сделал что нужно: он теперь был здесь и повторит маршрут для своих детей.

Буксируя салазки, двинулись в сторону. Сын брёл настом и, обогнав меня, крикнул, что здесь 'дорожка', лаз к обелиску с свежею краской, где с фото вперился в никуда сквозь нас мутный фас с вислой челюстью над старательно подновлённой надписью:

Ф. Закваскин

1890 - 1959

Старый Закваскин что же, готовится к посещению предков?..

Вспыхивал Флавск вдали. Ближе меркло Тенявино. Дальше, к Квасовке, мрак густел. И мы двинулись. Сын, везом на салазках вдоль поймы Лохны, молча взирал - вниз с яра, и в темень неба, и на томительность мёртвых изб. Я влёк его, мучаясь из-за гнутых полозьев, но не сдавался, чтобы не сбить ход мысленных в сыне таинств.

Я повторялся. Так моего отца в этих, может, салазках схожею ночью где-то поблизости вёз мой дед, как знать. Так меня далеко на Востоке, в канувшем детстве, вёз мой отец. Так я в храме марта под скрип полозьев, век спустя, отдаю существу вблизи мою нежность. Этого мало: не оставляя иных богатств, ни духовных, ни денежных, прокатить своё чадо зимнею ночью в древних салазках? Я ему ничего не дам, кроме тягостной жизни - и красоты и любви этой ночи нашей с ним родины...

За безлюдным Тенявино мы спустились в лог... а оттуда вверх к Квасовке. Первый - грязный двор Заговеева с фонарём. Плюс фонарь у Закваскина. А потом за деревьями - мой дом, без фонаря (разбит). В отдалении, на другом берегу за поймой - ферма Магнатика с фонарями синего цвета... Сняв картуз, я застыл на миг, слыша всплески вод, крики сов и потрескиванья стволов... Вдруг капнуло в лоб с берёзы, что у дороги.