Фельдмаршал Кутозов. Мифы и факты - Троицкий Николай Алексеевич - Страница 34

Выбор позиции для генерального сражения всегда считался важным условием победы. Наполеон говорил, что вообще «война — это мастерство позиции». Русскую позицию у Бородина специалисты (начиная с участников Бородинской битвы) расценивали по-разному: например, генералы П.И. Багратион и А.П. Ермолов и такие авторитеты, как К. Маркс и Ф. Энгельс, критиковали ее[356], советские историки больше хвалили.

Здесь нет ничего удивительного. Как подметил еще К. Клаузевиц (из советских историков — Е.В. Тарле и А.Н. Кочетков, в последнее время — В.Н. Земцов), «эта позиция имела свои и выгодные и невыгодные стороны», тем более что долго выбирать ее под натиском французов не было времени. В тот самый день, 22 августа, когда русская армия занимала бородинскую позицию, П.И. Багратион написал Ф.В. Ростопчину: «Все выбираем места и все хуже находим»[357].

Сам Кутузов в донесении царю хотя и назвал позицию у Бородина «одной из наилучших», но с оговоркой («на плоских местах»), и прямо указал на ее «слабое место». Тем не менее в целом позиция отвечала главным требованиям предстоявшей битвы. Во-первых, она изобиловала естественными укреплениями. Ее фронт справа и в центре был прикрыт высоким (более 20 м) берегом р. Колочи, правый фланг упирался в Москву-реку, а левый — в труднопроходимый Утицкий лес. Главное же, позиция позволила русской армии «оседлать» обе дороги к Москве — Старую Смоленскую и Новую Смоленскую.

Слабость русской позиции заключалась прежде всего в том, что ее левый фланг был открыт для фронтального удара. Поэтому Кутузов распорядился прикрыть его инженерными сооружениями (флешами)[358] у д. Семеновская, а потом и «загнуть оный» к флешам. Таким образом, к началу битвы левый фланг был укреплен, но зато преломилась боевая линия русской позиции, образуя в центре, у Курганной высоты, исходящий угол, что дало французам «выгоду продольных выстрелов»: их батареи, действовавшие против русского левого фланга, «поражали в тыл войска центра и правого фланга»[359].

Заняв такую (с очевидными плюсами и минусами) позицию, Кутузов рассчитывал принять на ней и отразить лобовой удар противника, но сохранял за собой и возможность уклониться от боя в случае, если бы Наполеон попытался его обойти. «Желаю, — доносил он царю 23 августа, — чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что, может быть, должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся». В любом случае Кутузов считал своей главной задачей не пустить врага к Москве. «Как бы то ни было, — писал он царю с Бородинского поля перед битвой, — Москву защищать должно». Тем самым он подтверждал свои (цитированные ранее) заверения в письмах от 17–20 августа к Н.И. Салтыкову, Ф.В. Ростопчину, И.И. Моркову, П.В. Чичагову и к самому царю о том, что «настоящий предмет» его — это «спасение Москвы», ибо «с потерею Москвы соединена потеря России».

При этом Михаил Илларионович учитывал возможность и успеха, и неудачи в сражении. «При счастливом отпоре неприятельских сил, — гласит его диспозиция 24 августа, — дам собственные повеления на преследование его <…>. На случай неудачного дела несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим (Барклаю-де-Толли и Багратиону. — Н. Т) и по коим армии должны будут отступать»[360].

С утра 24 августа, когда русская позиция слева еще не была оборудована, французы подступили к ней. Чтобы выиграть время для инженерных работ, Кутузов приказал задержать противника у д. Шевардино. Здесь еще не был достроен пятиугольный редут, который вначале служил частью позиции русского левого фланга, а после того как левый фланг «загнули» к флешам, стал отдельной передовой позицией. Наполеон, как только он увидел перед собой (в 3-м часу пополудни) Шевардинский редут, приказал взять его — редут мешал французской армии развернуться. Три отборные дивизии из корпуса маршала Л.Н. Даву и польская кавалерия князя Ю. Понятовского пошли на приступ.

Редут и подступы к нему защищали примерно 18 тыс. русских воинов. Командовал ими генерал-лейтенант князь Ан. И. Горчаков (брат управляющего Военным министерством Ал. И. Горчакова, племянник А.В. Суворова, отличившийся в Итальянском и Швейцарском походах своего великого дяди, в 20 лет(!) уже генерал). Штурмовали редут вдвое большие силы — до 36 тыс. французов. Бой был ожесточенным[361]. Редут несколько раз переходил из рук в руки. Только в 11-м часу ночи французы после ужасной резни в ночном мраке и пороховом дыму овладели редутом, потеряв за время боя 4–5 тыс. человек (русские потери В.Н. Земцов определил в 6 тыс. человек).

Шевардинский бой стал своеобразным прологом Бородинской битвы, наподобие поединков богатырей перед битвами средневековья. Каждая сторона могла быть довольной итогами этого боя и в то же время оценить силу противника. С одной стороны, Кутузов успел дооборудовать свою позицию и определить наиболее вероятное направление главного удара французов — по левому крылу русских, но и ощутил, сколь мощным будет наполеоновский удар в генеральном сражении. «Вчерась, — написал он жене 25 августа, — на моем левом фланге было дело адское». С другой стороны, Наполеон, взяв Шевардинский редут, получил возможность развернуть свою армию перед фронтом противника и занять выгодный плацдарм для атаки русского левого фланга. При этом, однако, он увидел, какова перед генеральным сражением мощь обороны и возможного контрудара русских.

Весь следующий день — 25 августа — обе стороны готовились к генеральной битве. Посмотрим, каковы были силы и боевые порядки сторон на Бородинском поле.

Сведения о численности армий под Бородином крайне разноречивы. Советские историки чаще всего насчитывали в русской армии к началу сражения 120 тыс. человек (включая сюда регулярные войска, казаков и ополченцев) и 640 орудий. Эти же цифры называли почти все русские дореволюционные и некоторые зарубежные авторы (Ф.-П. Сегюр, К. Клаузевиц, К. Грюнвальд). Но приводились и другие данные: 126 тыс. (Л.Г. Бескровный), 127 800 (Е.В. Тарле), 130 тыс. (А.П. Богданов), 132 тыс. (Д.П. Бутурлин), 133 тыс. (К. Даффи), 133 500 (Ж. Тири). Между тем столь авторитетные, совокупно еще не мобилизованные источники, как строевые рапорты, позволили мне к 1987 г. уточнить все эти подсчеты[362].

1-я армия по ведомости от 24 августа насчитывала (без казаков и ополченцев) 75 541 человека. По 2-й армии есть данные на 17 августа: 34 925 человек (тоже без ополченцев и казаков). 19 августа 2-я армия получила 4976 человек пополнения, а в арьергардных боях 20–23 августа, от Гжатска до Шевардина, потеряла 140 солдат и офицеров[363]. Таким образом, к 24 августа в ней было 39 761 человек. Итого регулярных войск к началу Бородинской битвы или, точнее, к началу Шевардинского боя, который можно считать первым (вступительным) актом Бородина, Кутузов имел 115 302 человека.

Численность казаков все отечественные (и царские и советские) исследователи до 1987 г. определяли в 7 тыс. человек. Эта цифра взята на веру из «Описания сражения при селе Бородине…» К.Ф. Толя, которое не заслуживает такого доверия, поскольку грешит явными ошибками в цифрах (например, армия Наполеона увеличена в нем до 185 тыс. человек и 1000 орудий, а русские потери уменьшены до 25 тыс. человек). Зато надежен такой источник, как составленное по войсковым ведомостям расписание казаков от 26 августа 1812 г.: в 1-й армии — Отдельный казачий корпус атамана Войска Донского и генерала от кавалерии М.И. Платова в 5 тыс. человек и «правый наблюдательно-охранительный отряд» полковника М.Г. Власова — еще 2 тыс. сабель; во 2-й армии — «левый наблюдательно-охранительный отряд» генерал-майора A. А. Карпова в 4 тыс. человек. Выходит, казаков при Бородине было 11 тыс.