Бунт на «Баунти» - Бойн Джон - Страница 69

– Как вижу, вы это знаете, – продолжал он. – Да, я вижу по вашим лицам, что знаете, и очень хорошо. И точно так же знали, покидая ваши посты.

– Капитан, если можно, сэр, пожалуйста… – начал вдруг Маспратт, но капитан покачал головой:

– Нет, мистер Маспратт, нельзя. Я не желаю вас слушать. Мистер Моррисон, – позвал он помощника боцмана, изрядно, хоть тот и стоял всего в трех футах, повысив голос. – Вы и мистер Линклеттер, отведите этих… людей в трюм и закуйте в кандалы. Наказаны они будут завтра.

– Есть, сэр, – хором ответили названные двое и повели арестантов вниз, оставив всех нас при сумбурных чувствах, ибо мы испытывали, думая о дальнейшем, и волнение, и страх, поскольку знали, что оно будет ужасным.

Капитан оглядел команду, желая вроде бы сказать что-то, но передумал и тоже спустился в каюту. За ним быстро последовал мистер Кристиан, я шел последним.

– Как вы намерены поступить, сэр? – спросил мистер Кристиан, когда команда осталась далеко позади.

– Вы спрашиваете, как я собираюсь поступить? – удивленно произнес, оглядываясь, капитан. – Вправе ли вы задавать подобный вопрос, мистер Кристиан?

– Нет, сэр, – быстро ответил тот. – Я просто подумал…

– Существуют законы, сэр, – подрагивающим голосом начал капитан. – Условия найма, сэр. Существует, сэр, военный устав. И их надлежит держаться, твердо. Полагаю, вы последовали за мной, чтобы предложить мне смягчить наказание? Для ваших друзей, – настороженно прибавил он.

По всему судя, последних трех слов мистер Кристиан никак не ожидал и, прежде чем заговорить снова, основательно их обдумал. Мне показалось, хоть я мог и ошибиться, что они заставили его резко сменить галс.

– Ни в коем случае, капитан, – твердо заявил он. – На самом деле я последовал за вами, желая заверить вас, что полностью поддержу любое ваше решение.

– Ну разумеется, поддержите, Флетчер. – Капитан улыбнулся. – Я капитан. Вы – нет. Или вы поддерживаете меня, или я делаю вашу жизнь весьма огорчительной.

Мистер Кристиан нервно сглотнул, а я подумал, что по какой-то причине за время нашей стоянки на острове ветер, дувший между двумя этими мужчинами, несколько изменил направление. Мистер Кристиан перестал внушать капитану доверие, походило даже на то, что теперь мистер Блай относился к нему почти так же, как к мистеру Фрейеру в начале нашего плавания. Я связывал это с двумя обстоятельствами: во-первых, мистер Кристиан позволял себе большие, чем все прочие, вольности с женщинами Отэити – распущенность, которая не ускользнула от внимания капитана; во-вторых, найденный среди вещей Черчилля листок бумаги содержал список, где имя мистера Кристиана стояло рядом с именами дезертиров. Для того чтобы предъявить офицеру обвинения, этого было, разумеется, недостаточно, однако список внушал подозрения, игнорировать которые мистер Блай не мог.

– Увидимся завтра утром на палубе, мистер Кристиан, – сказал капитан. – Соберите команду к восьми склянкам.

Мистер Кристиан кивнул и покинул нас, а капитан повернулся ко мне, помолчал и негромко сказал:

– Проследи за тем, чтобы меня не тревожили, ладно? Мне нужно многое обдумать этой ночью. Испросить совета у моей совести и у нашего Спасителя.

Я ничего не ответил, понимая серьезность его положения, он же, истолковав мое молчание как согласие, вошел в каюту и закрыл за собой дверь.

Слишком тяжко трудиться, собирая команду, мистеру Кристиану не пришлось, потому что проснулись мы рано и сразу поднялись на палубу, чтобы дождаться там капитана. Он вышел к нам в одном из своих парадных мундиров и в шляпе, что показалось мне дурным предзнаменованием. Матросы, одетые по преимуществу в почерневшие лохмотья, стояли, скрестив на груди руки, – то был знак солидарности с запятнавшими себя товарищами; увидев капитана, все умолкли. Мне он показался усталым, словно и не спавшим совсем, и все еще не принявшим окончательного решения.

Встав на свое привычное место, капитан подал знак мистеру Фрейеру, и тот привел на палубу закованных в цепи преступников. Те, что постарше, Черчилль и Маспратт, выглядели испуганными, но держались с достоинством, готовые принять свою судьбу, а вот бедный восемнадцатилетний Джон Миллуорд хоть и стоял на ногах, но совершенно как полумертвый, да он и переставлял-то их еле-еле. Выйдя на дневной свет, Миллуорд сразу взглянул вверх, налево, направо, и я решил, что он ищет свисающую с мачты петлю. Ничего не увидев, Миллуорд, похоже, малость успокоился, но все равно трясся всем телом и боялся даже взглянуть на капитана.

– Моряки, – низким голосом начал капитан, и команда совсем притихла. – Этим утром нам предстоит решить мрачное дело. За последние восемнадцать месяцев мы повидали резкие перемены – и к лучшему, и к худшему. Мы пережили шторма, развернули наш корабль, добавив к его пути тысячи миль, но достигли острова, завершили нашу миссию и через несколько дней будем готовы отплыть в Вест-Индию, а оттуда домой. Мы проделали все это вместе, как команда, частью которой был каждый из нас. И, если позволите мне это сказать, с дисциплинарными наказаниями почти ничтожными. А потому я опечален, моряки, опечален тем, что среди нас нашлась троица трусов. Людей, которые недостойны звания моряков королевского флота. Вильям Маспратт, Чарлз Черчилль и Джон Миллуорд, вы были пойманы во всем вашем сраме. Вы повинны в дезертирстве, не так ли?

– Да, сэр, – пробормотали они один за другим.

– «Да, сэр», – повторил капитан. – Вы опозорили наш корабль, обесчестили свои семьи. В уставе флота ясно сказано, что существует лишь одно уместное наказание за ваше преступление, – и это смерть.

Теперь все трое не сводили с него полных страха глаз. У меня и у самого екало в животе – я же не знал, какие ужасы мне предстоит увидеть. Команда молчала, и офицеры, и матросы, ожидая следующих слов капитана – или хотя бы одного слова, которое означало бы отсрочку исполнения приговора. Долго ждать не пришлось, слово это скоро слетело с его уст.

– Однако, – сказал он и потупился, размышляя, а затем кивнул, будто только сейчас убедился в справедливости своего решения, – я сознаю, что люди, которым приходится проводить долгое время вдали от дома, страдать от жаркого солнца, да еще и сталкиваться с развращающими утехами таких мест, как Отэити, совершают порой поступки странные и необычные. И считаю, что в таких случаях смертный приговор следует смягчать.

Подсудимые вмиг успокоились, и, клянусь, ноги Миллуорда подкосились снова, теперь уже от облегчения, однако он быстро справился с ними. Команда прокричала неистовое «ура», а я поймал себя на том, что улыбаюсь от уха до уха. Одного только мистера Кристиана этот спектакль, казалось, нисколько не тронул.

– Мистер Моррисон, – сказал капитан, – каждый из этих людей получит за свой проступок по две дюжины ударов плетью. А через неделю, когда заживут их раны, – еще по две дюжины. После возвращения в Англию они предстанут перед военным судом. Однако они останутся жить. Все, вопрос исчерпан. Привяжите их к мачтам, сэр.

Офицеры подвели каждого из троих к своей мачте, привязали, сорвали с них рубашки, и наказание началось. И хотя оно было самым серьезным из всех, при каких мы присутствовали до сей поры, на палубе царило облегчение – ведь попорченной оказывалась только кожа, а все три шеи остались невредимыми.

– Поблагодарят ли они меня за это, Тернстайл? – спросил капитан в тот вечер у меня, прибиравшегося в его каюте. Он оторвался от письма и встретился взглядом со мной, должен сказать, слегка удивленным его вопросом.

– Прошу прощения, сэр? – сказал я.

– Я спросил, будут ли они благодарны мне? – повторил он. – Оценят ли мою мягкость?

– Конечно, сэр, – сказал я. – Они высоко оценят ее. Вы же капитан и имели полное право лишить их жизни, но не лишили. Каждый матрос сочтет вас за это хорошим человеком, и теперь все они будут верны вам беспредельно.

Капитан улыбнулся, кивнул.

– Наивный ты паренек, верно, Тернстайл? – сказал он. – Неужели остров ничему тебя не научил?