В Париже дорого умирать - Дейтон Лен - Страница 42

— И что? — просил я.

— А то, что нам не нужны клиники, чтобы изучать ваши глупости и слабости. Нам совершенно не интересны ваши мелкие психические отклонения. То, чем себя развлекает Датт, не представляет ни малейшего интереса для моего народа.

— Тогда зачем вы его поощряли?

— Ничего подобного мы не делали. Весь этот бизнес он финансировал из собственного кармана. Мы никогда ему не помогали или приказывали. Не брали мы и эти его пресловутые досье. Нас это не интересует. Он был нам добрым другом, но, как любой европеец, он далек от наших проблем.

— Вы просто использовали его, чтобы досадить нам.

— Это я признаю. Мы не мешали ему создавать проблемы. А с чего бы? Возможно, мы и использовали его довольно бессердечно, но революция должна использовать так каждого.

Он вернул мне пачку сигарет.

— Оставьте себе, — сказал я.

— Очень любезно с вашей стороны, тут еще осталось десять штук.

— Не так уж много для семисот миллионов, — сказал я.

— Это верно, — согласился он и прикурил следующую сигарету.

Меня разбудила хозяйка в половине десятого.

— Пора принять ванну и поесть, — сказала она. — Муж предпочитает выехать пораньше, иногда сюда заглядывают полицейские за выпивкой. И будет лучше, если вы в этот момент уже уйдете.

Думаю, она заметила мой взгляд в сторону соседней комнаты.

— Ваш коллега уже встал, — сообщила она. — Ванная комната в конце коридора. Я там положила мыло, а горячей воды в это время суток вполне достаточно.

— Спасибо, — поблагодарил я. Она молча вышла.

Ели мы в основном в тишине. На ужин подали копченую ветчину, форель «меньер» и пирог с начинкой из рисового пудинга. Фламандец сидел напротив и жевал хлеб, запивая вином, чтобы составить нам компанию за ужином.

— Сегодня командую я.

— Хорошо, — сказал я. Кван кивнул.

— Нет возражений? — спросил меня фламандец. Он не хотел демонстрировать Квану, что главный тут я, поэтому представил все как договоренность между друзьями.

— Меня устраивает, — сказал я.

— Меня тоже, — подтвердил Кван.

— У меня есть для вас пара шарфов и теплых шерстяных свитеров. Встреча с его куратором назначена на пристани. Скорее всего вас вывезут на лодке.

— Не меня, — возразил я. — Я сразу возвращаюсь назад.

— Нет, — сказал фламандец. — Насчет этого даны очень четкие указания. — Он потер лицо, чтобы собраться с мыслями. — Вы перейдете под командование его куратора, майора Чена, в точности как вот он сейчас подчиняется моим приказам.

Кван бесстрастно смотрел на него.

— Думаю, вы им понадобитесь на тот случай, если они встретят береговую охрану или рыболовецкий патруль, короче, что-то неожиданное. Эти предосторожности нужны только в территориальных водах. Вы скоро узнаете, нужно ли что-то их куратору.

— Это все равно что зайти в рефрижератор проверить, выключается ли свет, — хмыкнул я.

— Они наверняка что-то придумали, — сказал фламандец. — Лондон должен…

Он осекся и снова потер лицо.

— Все нормально, — успокоил я. — Он знает, что мы представляем Лондон.

— Кажется, Лондон считает, что все пройдет хорошо.

— Ну просто бальзам на мою душу, — фыркнул я.

Мужчина хихикнул.

— Да, — сказал он, — да.

И принялся снова тереть лицо, пока на глазах не выступили слезы.

— Думаю, теперь я сгорел, — проговорил он.

— Боюсь, что так, — подтвердил я. — Это ваша последняя работа на нас.

Он кивнул.

— Мне будет не хватать этих денег, — грустно сказал он. — Именно тогда, когда с их помощью мы бы могли так много сделать.

Мария постоянно думала о смерти Жан-Поля. Это выбило ее из колеи, и теперь ее мысли клонились в одну сторону, как человек с тяжелым чемоданом в руке. Ей приходилось все время контролировать раздрай в собственных мыслях.

— Какая тяжелая утрата, — произнесла она вслух.

Еще с детства у Марии завелась привычка разговаривать сама с собой. И постоянно смущалась, когда кто-то заставал ее, высказывающей вслух свои мысли и желания. Мать не обращала на это внимания. Не важно, что ты разговариваешь сама с собой, говорила она, важно лишь, что именно ты говоришь. Мария попыталась взглянуть со стороны на свою нынешнюю дилемму. И начала анализировать вслух. Сущий идиотизм. Вообще вся ее жизнь — нечто вроде пантомимы, но что ей придется гнать загруженную карету «скорой помощи» через Северную Францию — такого она не могла вообразить даже при самом буйном полете фантазии. «Скорую помощь», набитую восемьюстами досье и порнофильмами. Ей почти хотелось рассмеяться. Но только почти.

На повороте дороги машину повело, и Марии пришлось ее выравнивать, но один из ящиков упал и повлек за собой следующий. Мария протянула руку и поправила жестяные коробки, сложенные на аккуратно заправленной койке. Коробки позвякивали, но ни одна не упала. Она любила водить машину, но тащиться на этой древней развалюхе по разбитым проселочным дорогам Северной Франции было совсем не весело. Ей приходилось избегать основных магистралей. Мария знала — нутром чувствовала, — которые из них будут патрулировать. Она знала, что дорожные патрули выполнят приказ Луазо перехватить Датта, его досье, фильмы и магнитофонные записи, Марию, Квана и англичанина или любого из них, кто попадется. Ее пальцы в третий раз пробежались по приборной панели. Она включила «дворники», выругалась, выключила их, нащупала дроссель, затем зажигалку. Где-то должен был быть тумблер, регулирующий эту чертову оранжевую подсветку, из-за которой ящики, коробки и жестянки отражались в ветровом стекле. Ехать с таким отражением было опасно, но останавливаться Мария не хотела! Времени у нее хватало, просто она не желала задерживаться. Не хотела останавливаться, пока не покончит со всем этим делом. А потом можно будет остановиться, отдохнуть, а может, и снова сойтись с Луазо. Мария покачала головой. Она вовсе не была уверена, что хочет снова сойтись с Луазо. Куда лучше думать о нем вот так, абстрактно. Представлять его среди гор грязной посуды, с дырявыми носками, одиноким и печальным. Но если посмотреть мрачной правде в глаза, то он вовсе не одинокий и печальный. А самодостаточный, несгибаемый и удручающе довольный своей холостяцкой жизнью. Это неестественно, но быть полицейским само по себе неестественно.

Она вспомнила, как познакомилась с Луазо. В деревушке в Перигоре. На ней было жуткое розовое хлопчатобумажное платье, которое ей продала подруга. Много лет спустя она снова там побывала, в надежде, что его призрак будет сопровождать ее там и что каким-то чудесным образом до него дойдет, и он вернется к ней, и они будут снова по уши влюблены друг в друга, как в былые времена. Но возвращаясь в прошлое, обнаруживаешь, что ты там чужой. Люди, официантки, музыка, танцы — все новое и незнакомое, и тебя никто не помнит.

Чертова тяжеленная машина! Подвески и рулевое управление тугие, как у грузовика. За машиной, видимо, не следили, резина совсем лысая. Когда она проезжала через деревни, колеса с трудом цеплялись за мостовую. Деревушки были старыми и серыми, с парой-тройкой ярких вывесок с надписью «Пиво» или «Фритюр». В одной деревушке бросились в глаза яркие вспышки сварки — деревенский кузнец трудился в ночи. Мария услышала раздавшийся сзади настойчивый сигнал быстрой машины. Она ушла вправо, и мимо проревел синий «лендровер», сверкнув фарами и благодарно бибикнув. Синяя мигалка на крыше осветила призрачным светом темный ландшафт и исчезла. Мария притормозила — она не ожидала встретить на этой дороге полицейский патруль и осознала вдруг, что у нее сердце выпрыгивает из груди. Она выудила сигареты из глубокого кармана замшевого пальто, но когда поднесла пачку ко рту, сигареты высыпались ей на колени. Она поймала одну и сунула в рот. Теперь она ехала медленно, лишь вполглаза следя за дорогой. Пламя зажигалки горело слишком сильно и дрожало. Она отрегулировала его, и тут впереди, на горизонте, мелькнули куда более яркие вспышки. Штук шесть или семь. Маленькие огненные шарики, как ограждение у могилы Неизвестного солдата. Дорога стала черной и гладкой, как водная поверхность глубокого озера, но это никак не могла быть вода, дождя не было неделю. Мария представила, как вода поглотит «скорую», если она не остановится. Но не остановилась. Под передними колесами плеснуло. Мария представила, как над ней смыкаются темные воды, и вздрогнула. Это вызвало у нее приступ клаустрофобии. Она открыла окно, и ее окатило запахом красного вина. Сквозь вспышки пламени виднелись горящие лампы и огни фар. Чуть дальше группа людей толпилась у небольшого здания, стоявшего поперек дороги. Сперва она подумала, что это пост таможенного контроля, но потом увидела, что это вовсе не здание. Огромный виновоз завалился на бок и перекрыл дорогу, из разошедшихся швов хлестало вино. Передняя часть машины зависла над кюветом. За разбитыми стеклами вспыхивали огоньки, а мужчины пытались вытащить водителя. Мария затормозила. Полицейский, отчаянно мотая головой, велел ей прижаться к обочине.