Роковой поцелуй - Хейер Джорджетт - Страница 30

– Можете представить себе мое облегчение! «Дорогой мой, – ответил я, – ты снял камень с моей души: едем же отсюда немедленно!»

Взрыв смеха, последовавший за этим кульминационным моментом, привлек внимание еще нескольких человек, среди них и Перегрина, который подошел как раз вовремя, чтобы услышать фразу опекуна:

– Что же, с вашим оппонентом случился несчастный случай, которого избежали вы, Джордж, или же его секундант оказался не столь кровожаден, как ваш?

– Я склонен полагать, – храбро ответил Красавчик, – что он вовремя осознал всю общественную тяжесть поступка, который совершил, пренебрегая приличиями и вызвав меня на дуэль.

Перегрин протиснулся сквозь толпу к своему опекуну и тронул его за рукав. Граф, повернув голову, слегка нахмурился:

– Да, Перегрин, в чем дело?

– Я уже подумал, что вы опять уехали, – негромко сообщил ему юноша. – Мне необходимо поговорить с вами; именно для этого я и разыскивал вас.

– Мой славный мальчик, у «Вотьерза» приватный разговор совершенно исключается, если вы это имеете в виду. Вы можете приехать ко мне завтра утром, и мы побеседуем.

– Да, но будете ли вы дома? – возразил Перегрин. – Я и так уже три раза приезжал к вам, но никак не мог застать. Почему я не могу проводить вас сейчас?

– Вы можете нанести мне визит завтра утром, – устало повторил граф. – А сейчас вы перебиваете мистера Бруммеля.

Перегрин покраснел, извинился и в спешке удалился как раз в тот момент, когда к группе подошел лорд Олванли, на круглом лице которого было написано некоторое беспокойство. Он, положив руку на плечо Уорта, сказал:

– Джулиан, я такой глупец! Простите меня, ради бога! Но мне показалось, что вы вели себя с мальчиком непозволительно сухо, а он выглядел таким растерянным, что я был вынужден пригласить его присоединиться к нам.

– Всему виной ваше добросердечие, – отозвался граф. – Я вполне успешно воспитывал его, когда вы предпочли вмешаться.

– Разумеется, ему не следовало столь бесцеремонно ввязываться в игру, – согласился Олванли. – Но он еще очень молод, в конце концов, и очень мил, насколько я могу судить.

– Вы правы, – сказал Уорт. – Однако он станет еще милее, когда его осадят еще несколько раз. И вы, Джордж, могли бы заняться этим.

Мистер Бруммель в ответ лишь покачал головой.

– Мой дорогой Уорт, вы не можете требовать от меня сделать большего для вашего подопечного. Я уже и так однажды держал его под руку всю дорогу от «Уайтса»!

– Что ж, быть может, этим и объясняется его самонадеянность, – обронил Уорт. – Лучше бы вы поставили его на место.

– Но я полагал, будто вы хотите, чтобы я, наоборот, выказал ему свое одобрение, – жалобно протянул Бруммель.

Подгоняемый то ли вполне естественным нетерпением, то ли страхом вновь упустить своего опекуна, Перегрин явился на Кэвендиш-сквер на следующее утро уже в половине одиннадцатого, но ему сообщили, что его светлость одевается. Таким образом, юноше ничего не оставалось, как еще добрых полчаса маяться ожиданием в гостиной, просматривать газету и репетировать про себя все, что он намеревался высказать графу.

В одиннадцать лакей, вернувшись, доложил: его светлость готов принять юношу. Перегрин последовал за лакеем по широкой лестнице наверх, и его провели в спальню графа – просторное, светлое помещение, одну стену в котором целиком занимала кровать под балдахином. Сооружение оказалось весьма изящным, оно покоилось на двух бронзовых грифонах, а пара грифонов поменьше, на постаментах, поддерживала малиновые атласные драпировки. Пятый грифон оседлал балдахин и простер крылья, готовясь взлететь, зажав в когтях занавески. Роскошь ложа настолько поразила Перегрина, что на несколько мгновений он застыл на месте, открыв рот и во все глаза глядя на него.

Граф, сидевший за туалетным столиком из красного дерева, выдвинув ящичек и откинув крышку, за которой оказалось центральное зеркало, метнул на него беглый взгляд и продолжил заниматься своим туалетом.

Перегрин, во всех подробностях рассмотрев наконец кровать, огляделся по сторонам в поисках своего опекуна и, заприметив его, растерянно заморгал при виде элегантного парчового халата, в который тот был одет. Он отчаянно пожалел, что не может повторить изысканный беспорядок черных локонов его светлости. Они были уложены в прическу, которую Перегрин тут же распознал как «coup de vent»[67]. Сам он потратил полчаса, пытаясь уложить свои золотистые кудри тем же манером, но в конце концов ему пришлось довольствоваться стилем «херувим».

– Доброе утро, Перегрин. Вы для своих визитов выбираете очень ранний час, – заметил граф. – Вы мне больше не нужны, Фостер. Постойте, передайте мне пакет, который найдете на столе. Благодарю вас; теперь можете идти.

Камердинер придвинул Перегрину стул и вышел из комнаты. Юноша сел, с некоторой тревогой глядя на бумаги, которые слуга передал графу. Он, без труда узнав их, выпалил:

– Это – мои расписки, не так ли?

– Да, – подтвердил граф, – это ваши расписки. Покончим с ними, прежде чем начать разговор?

Перегрин вперил встревоженный взгляд в его невозмутимый профиль и облизнул губы.

– Дело… дело в том, что… я не в состоянии сделать этого, – признался он. – Я не знаю в точности, сколько проиграл минувшим вечером, но…

– О, всего лишь немногим более четырех тысяч, полагаю, – пришел ему на помощь граф.

– Немногим более… Ого! Что ж, сумма не так уж и велика, вы не находите? – с отчаянным мужеством продолжал Перегрин.

– Это, – заметил граф, вынимая из ящичка длинный нож с тонким лезвием и начиная подрезать им ногти, – зависит от размера вашего состояния.

– Да, – согласился Перегрин. – Совершенно верно. Но мое… мое состояние весьма значительно, не так ли?

– В данный момент, – отозвался Уорт, – вы располагаете тем, что я назвал бы достатком.

– Вы имеете в виду, что я располагаю тем, что вы даете мне на карманные расходы, – с неудовольствием возразил Перегрин.

– Я рад, что вы это понимаете, – заметил Уорт. – Я уже начал опасаться, что этого не случится.

– Разумеется, понимаю. Но ведь деньги никуда не делись, верно? И речь идет о том, чтобы выдать мне небольшой аванс.

Граф отложил в сторону ножичек и погрузил кисти рук в чашу с водой, стоявшую подле его локтя, а сполоснув, принялся тщательно вытирать их салфеткой.

– Но у меня нет ни малейшего намерения ускорять его выдачу, – сказал он.

Перегрин напрягся.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

Граф на мгновение поднял взгляд и холодно оглядел своего подопечного.

– Вы с вашей сестрой приписываете мне неспособность доходчиво излагать свои мысли, чего я прежде никогда за собой не замечал. Меня это нисколько не забавляет. Я имею в виду ровно то, что сказал.

– Но вы же не можете отказать мне в деньгах, чтобы я мог оплатить долг чести! – с негодованием вскричал Перегрин.

– В самом деле? – осведомился граф. – А я почему-то полагал, что могу.

– Проклятье, мне еще не приходилось слышать ни о чем подобном! Я должен уплатить свои долги!

– Естественно, – согласился граф.

– Но, дьявол меня раздери, как же я могу сделать это, если вы не желаете раскошелиться? – требовательно спросил Перегрин. – Вам должно быть известно, что в карманах у меня пусто, и так будет продолжаться до самого начала следующего квартала!

– Нет, я не знал, но мне нетрудно в это поверить. Примите мои соболезнования.

– Соболезнования! Да какой мне от них толк? – вскричал уязвленный до глубины души Перегрин.

– Боюсь, никакого толку вам от них не будет, – согласился Уорт. – Но мы несколько отклонились от темы, вы не находите? Вы должны мне чуть более четырех тысяч фунтов, – просмотрев вот эти расписки, вы можете подсчитать точную сумму, – и мне не терпится узнать, когда вы сможете рассчитаться со мной.

– Вы – мой опекун! – с жаром вскричал Перегрин. – Именно вы управляете моим состоянием!