Цейтнот. Диалог поэта и философа - Шульпяков Глеб Юрьевич - Страница 4

{Философ} Как и Махатма Ганди, я не сомневаюсь в том, что твой дом – там, где твое сердце. Однако с «химерой» дела обстоят не так однозначно. Вчера, например, я был в гостях у одной пожилой немки. Одна из комнат в ее доме была с любовью украшена наклеенными вручную картинками жуков-скарабеев. Оказалось, это комната ее покойной матери, которая была влюблена в Древний Египет, при том, что в современном Египте побывать так и не удосужилась. То же самое и со мной. Я никогда не был в Японии, хотя меня иногда посещает ностальгия по этой стране. При этом интуиция подсказывает мне, что в Японии лучше быть иностранцем (кстати, японцы не называют «чужаками» только немцев – при том, что в обоих языках «чужак» это совсем не лестное слово). Ничем не оправданная ностальгия находит на меня и по Исландии, и по Индии, где я тоже не был – но изучал Эдду и Веды, открыв для себя «что-то по-настоящему новое и важное». Это похоже на твою «химеру»?

Что касается германской реальности, чтобы почувствовать все ее бездны, надо не только знать язык, но быть частью здешней Системы (о который мы еще поговорим с тобой). Только тогда ты почувствуешь упадок культуры, который царит здесь. Этот упадок выражается не в том, что люмпены плюют и ругаются матом на улицах. А в том, что развитые, интеллигентные и глубокие люди все чаще становятся здесь жалкими маргиналами.

Но именно эта, маргинальная культура Германии воистину прекрасна. Ради нее стоит жить здесь. Все эти «непророки» в своем отечестве – антропософы, анархисты. Просто не желающие быть признанными талантливые люди. Вечные студенты, бывшие профессора, дворянские дети, вундеркинды и гениальные иностранцы смешанного до запутанности происхождения. Поэты, музыканты, режиссеры, киношники. Иностранцы в своем отечестве. Их много и у вас, я уверен. Но в отличие от России, в Германии маргиналы не стремятся стать элитой или мейнстримом. Это просто люди с собственным форматом. Те, кто сохранил себя и свою личность вопреки уничтоженной Третьим рейхом культуре смысла и изощренному (само)отуплению последующих поколений. Кстати, в этом я тоже вижу проявление германского «шаманизма» – в одержимости поиском своего, а не навязанного извне, смысла.

Вот в твоем давнем романе Турция – удивительная страна, а турки интересные и многоплановые люди. Но в Германии их, как и других «иностранцев», часто называют мерзким словом «ауслендер». Германия вообще кастовое общество. Вот ты знал, что здесь целых четыре уровня образования и как минимум три разновидности школ? И что 30 % людей, закончивших только низшие уровни, никогда не смогут сделать карьеру? Я видел, как тебя удивило, что официант в кафе отказался положить в стакан с водой вторую дольку лимона – как ты попросил его. А это не только плохой немецкий сервис. Это принцип. Человек не может желать того, что нельзя стандартизировать. Это желание «асоциально» (тут это настоящее ругательство, сокращенно «ази»).

А если совсем серьезно (смотрит вдаль, морща лоб) – то я догадываюсь, что ты хочешь сказать своей «химерой». Так ты называешь прототип «земли обетованной» в душе каждого. Она не в Германии, она в тебе. Но просыпается и расцветает именно здесь, на этой земле. И в этом смысле ты счастливчик. А мне остается лишь написать роман в жанре «утопического фэнтези». На немецком, разумеется (мрачно усмехается).

{Поэт} Одна из вещей, которая меня поразила в Германии, – то, что при изысканнейших винах, особенно белых мозельских, в кухне Германия остается страной довольно простой, если не сказать брутальной. То есть наличествует некое явное противоречие. Как ты мог бы объяснить это? Что такое вообще «немецкая кухня»?

{Философ} Спроси пьяницу: «Зачем ты пьешь?» – и один ответит «для настроения», а другой – что ему «нравится вкус вина». Похожая ситуация и с едой. Начну издалека. Считается, что к еде у человека существует три исторически сложившихся подхода. Это кумулятивный, коммуникативный и природный. Первый подход – это чистая прагматика, его расцвет в Европе приходится на эпоху после инквизиции, когда собирательство с его культурой «целебных трав и кореньев» и прочего «ведьминского» травоведения окончательно кануло в Лету. Причиной тому послужил культ оседлости и массовые эпидемии чумы и холеры в перенаселенных средневековых городах. Они способствовали победе негласного лозунга «питаться так, чтобы выжить». То есть еда должна была стать прежде всего энергоносителем и не должна была быстро портиться. Пища стала «аккумулятом», ее главный смысл теперь заключался в сохранении и накоплении энергии. Умение консервировать стало главным двигателем семейного уклада – и женского труда, в частности. Колбасы, соленья и варенья, маринады, вино и пиво вместо «опасной» воды – господствовали. Далее. Второй подход. Он гедонистичен и романтизирует вкус как удовольствие, о котором можно говорить. Событийность он делает основным стимулом питания. И третий тип, он же самый древний, который назвать сложнее, поскольку в Логосе технократической цивилизации отсутствуют понятия из этой сферы; эзотерики называют его «целебным питанием», он же «природный». Это возврат к тем временам, когда человек ориентировался прежде всего на целебность даров природы. Римское владычество, а потом инквизиция и Третий рейх уничтожили этот тип. Правда, через музыку, литературу и вообще благодаря «шаманской памяти» у немцев сформировалась ностальгия по этому типу, т. е. способность принять его. Она выразилась сначала в антропософии, а теперь и в современном культе «биопродуктов». Ему же косвенно способствовал и еврейский пуризм, то есть принцип очищения и разделения пищи. Современные приверженцы «биопитания» пытаются восстановить первичное многообразие всего, что растет на этой земле, т. е. разнообразие географическое, ибо что растет на Рейне, не растет на Мозеле, не говоря о далеких землях. Сегодня в специализированных ларьках ты найдешь и давно забытые виды зелени, и редкие корнеплоды. Но параллельно развивается и «южный», гедонистический подход к еде. Все началось с греческой кухни, после войны это был такой переходный вариант; по сути все еще прагматика, но уже с элементами «южного» гедонизма. Сегодня самые распространенные кухни рейнских городов – это французская, итальянская, а с недавнего времени и восточная (ливанская, турецкая), и кухня юго-восточной Азии: Таиланд, Вьетнам, Япония. Ты скажешь, что эти кухни тоже прагматика, но для меня они – маркетинг, т. е. упаковка коммуникативных потребностей в обертку событийности. В общем, с немецкой кухней ничего особенного не происходит. Когда-то на прославленных термальных курортах Баден-Бадена она впитывала в себя новое, учитывая вкусы отдыхающих соседей-иностранцев. Нынешние немцы жаждут событийности, а с ней и аутентичности, и экзотики. Открываются рестораны тибетские, эфиопские, вегетарианские, рестораны для сыроедов. Это и есть немецкая кухня сегодня. То же, что ты называешь немецкой кухней, лучше назвать традиционной кухней. На вывесках таких заведений в Германии будет написано: «гутбюргерлихе кюхе», что означает «хорошая бюргерская». В такие заведения кроме туристов ходят пожилые любители «нормального обращения», то есть без навязчиво-бессмысленного сервиса, а просто чтобы побыть среди себе подобных. Главный критерий вкуса в традиционной кухне – это «госпожа Хрустящесть» во всем ее многообразии. То есть без пива эта еда просто застрянет в горле, а с холодным пивом надолго заляжет в желудке. Третьего просто не дано. Ну, а мое любимое рейнское блюдо – это «зауербратен», то есть маринованная в кислом соусе говядина. А теперь вопрос к тебе. Многие местные немцы, да и вообще иностранцы, интересуясь русской кухней, часто путают ее с кавказской и среднеазиатской. Почему, как ты думаешь?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.