Маленький оборвыш - Гринвуд Джеймс - Страница 21

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая

С этими нелюбезными словами он захлопнул окно.

Что мне было делать? Стучаться во все дома было невозможно, уйти – значило бросить шиллинг. Конечно, я один виноват в потере моих денег. Покупатели поспешат возвратить мне их, как только узнают, в чем дело. Всего лучше подождать здесь до утра и подстеречь молодых джентльменов, когда они выйдут на улицу.

К счастью, прямо против того дома, где, как я думал-, жили старьевщики, была довольно глубокая подворотня, и я устроился в ней как можно удобнее.

Я провел всю ночь, то засыпая на несколько минут, то опять просыпаясь.

В семь часов утра лавочник, во владениях которого я расположился, отворил свою дверь и прогнал меня.

Я, однако, держался тут же поблизости и часов в девять увидел, что из дома, замеченного мною, вышли два молодых человека с черными мешками в руках, они были одеты не так щегольски, как вчерашние джентльмены; их сюртуки казались очень поношенными, а фуражки сильно засаленными. Тем не менее я сразу узнал в них мистера Берни и мистера Джонса.

– Извините, сэр, – сказал я, обращаясь к первому из них, – я оставил свой шиллинг в кармане тех штанов… Отдайте мне его, пожалуйста.

– Что такое? Какой шиллинг? Какие штаны?

– Да те, что я вам вчера продал вместе с курткой. Вернитесь домой, посмотрите!

– Что он такое болтает? – с изумлением спросил мистер Берни. – Вы знаете этого мальчика, Уилькинс? – обратился он к своему товарищу.

– В первый раз вижу.

– Вы ошиблись, голубчик, – ласково сказал мне Берни. – Как зовут того господина, которого вы ищете?

– Одного звали Берни, другого Джонс. Разве же это не мистер Джонс?

– Нет, дружок, меня зовут не Джонс, – а Уильям Уилькинс, – отвечал мистер Джонс.

– Неужели вы скажете, что не вы купили у меня платье из работного дома, что не вы живете в этом доме, в комнате, набитой старым платьем? – с отчаяньем вскричал я.

– Конечно, не мы, чего ты к нам привязался!

– Неправда, вы! Постойте, вон идет полицейский, я сейчас позову его.

Увидев полицейского, знакомые мои двинулись вперед быстрыми шагами.

– Отдайте мне мой шиллинг! – кричал я, догоняя их. – Отдайте, не то я закричу, что вы воры!

– Экий гадкий попрошайка! – побледнев от гнева, вскричал мистер Джонс. – На тебе два пенса, и убирайся прочь!

– Я не уберусь. Вы мне дайте весь мой шиллинг, не то я пожалуюсь полиции, – отвечал я.

– На что же ты пожалуешься? – спросил Берни.

– А на то, что вы взяли у меня деньги, когда покупали мое платье из работного дома!

– Из работного дома? Молодец! Так это ты бежал из работного дома и продал свое платье? Хорошо! Теперь я сам сведу тебя в полицию за такие проделки.

С этими словами он схватил меня за ворот куртки и потащил навстречу к полицейскому, Положение мое было отчаянное. Я сделал усилие, вырвался из рук Берни (он держал меня некрепко) и пустился со всех ног бежать прочь. Бегство стоило мне моей шапки.

Когда я вырвался из рук Берни, она свалилась на землю, и, торопливо оглянувшись, чтобы посмотреть, не гонятся ли за мной, я увидел, как бессовестный мошенник поднял ее и спрятал в свой мешок.

Я отбежал далеко от Сафрон-Гилла и, убедившись, что никто не преследует меня, остановился обдумать свое положение. Меня все еще не оставляла надежда найти прежних товарищей; кроме того, я искал себе работы. Но напрасно ходил я взад и вперед между лавками: ни Рипстона, ни Моулди нигде не было видно. Встретившиеся мне знакомые мальчики сказали, что мои друзья уже с самого рождества не ходят на базар и что никто не знает, куда они делись. Найти работу мне так и не посчастливилось. Хотя я сильно вырос за время болезни и был одет не так, как прежде, все продавцы сразу узнавали меня.

– Опять ты явился, мазурик! Проваливай, проваливай дальше! – говорили они, завидев меня. – Убирайся прочь, арестант!

Все попрекали меня моей арестантской стрижкой, и так как у меня не было шапки, то моя стриженая голова всем бросалась в глаза. Мне не удалось заработать ни гроша. Снегу в этот день не было, но зато был сильный мороз и ветер.

С утра я решил не заниматься воровством, даже тем невинным воровством, которым промышляли мон прежние товарищи. Решение я принял за чашкой горячего кофе, но потом я прослонялся по базару целый день, ничего не евши, и оно значительно поколебалось.

Наконец совсем стемнело, лавочники начали зажигать огни, голод заставил замолкнуть мою совесть. Я решил еще раз обойти базар и ни за что не возвращаться с пустыми руками.

Две минуты спустя я бежал к Дрюри-Лейну с великолепным ананасом в кармане. Ананасы в то время были очень дороги. Я слышал, как лавочник, которому принадлежал ананас, похищенный мною, говорил покупателю, указывая на него и на полдюжину других: «Эти все по полгинее[4] штука, сэр». Такой цены мне конечно никто не даст; по правде сказать, если бы я не слышал слов лавочника, я бы оценил свой ананас в два, много в четыре пенса, теперь же я решил не уступать дешевле двух шиллингов. По дороге к старому Баджи Симмонсу, всегда покупавшему краденые вещи у меня и у товарищей, я уже решил, как истрачу десять пенсов: на шесть поужинаю, а за четыре пристроюсь куда-нибудь на ночь.

Намучившись прошлую ночь, я чувствовал почти такую же потребность в хорошей постели, как и в еде.

Баджи Симмонс занимал комнату в квартире одного сапожника, пускавшего проходить к нему через свою мастерскую. Подойдя ближе, я с радостью заметил, что в мастерской сапожника светится огонь и над желтой занавеской окна виднеется его рука, продергивающая дратву. Сапожник хорошо знал меня, и потому я смело постучался. Он отворил мне дверь. Я сразу заметил, что он узнал меня, и меня удивило, что он говорит со мной точно с незнакомым.

– Что тебе нужно, мальчик? – спросил он.

– Да ничего, позвольте только пройти к Баджи.

– Баджи Симмонс не живет здесь. Да и тебе лучше убираться подальше, а то опять станет ходить сюда полиция. Я уже думал, что никого из вашей шайки не увижу.

– Куда же это переехал Баджи? – с беспокойством спросил я. – Пожалуйста, скажите, мне нужно его видеть.

– Никуда он не переехал, он просто в тюрьме, – отвечал сапожник, тревожно оглядываясь по сторонам. – Иди, иди прочь, – прибавил он, выталкивая меня за дверь. – За мной следят, смотрят, с кем я знакомство вожу, иди.

– Да вы посмотрите, может быть, и вы купите вместо Баджи, – просил я, начиная вытаскивать ананас из кармана, – я вам уступлю дешево, за шиллинг, за девять пенсов.

– Оставь, оставь, положи его назад! – закричал сапожник, дрожа от волнения и своими грязными руками втискивая ананас обратно в мой карман. – Уйди, говорят тебе!

Он бросился на меня с таким гневом, что я, испугавшись за свою жизнь, убежал со всех ног подальше от него.

Все было против меня! Кроме Баджи Симмонса, я не помнил адреса ни одного из знакомых мне покупщиков. Что мне теперь делать с этим противным ананасом? Лучше бы вместо него я стащил две – три груши или два-три апельсина. Я мог бы продать их прохожим, а с ананасом куда мне сунуться? Начни я его предлагать всем встречным, так, пожалуй, придется посидеть там же, где теперь Баджи Симмонс.

Что же мне делать? Остается одно: самому съесть ананас.

Я никогда не едал этого фрукта и теперь охотно променял бы его на добрый кусок черного хлеба, но мне не оставалось выбора.

Дойдя до Бедфорда, я остановился на площади, загроможденной разными экипажами и телегами, влез в одну телегу и, притаившись там, съел весь ананас до самого стержня. Последствия этого дорогого ужина оказались самые неприятные.

У меня так сильно разболелся живот, что я просто не мог шевельнуться. Я просидел в телеге до половины ночи, но тут руки и ноги мои до того разболелись от холода, что я должен был вылезть вон и хорошенько растереть их. К счастью, я заметил в углу площади кучу навоза, от которого валил густой пар. Я сейчас же побежал туда и очень удобно провел в теплом навозе все время до рассвета.

• Предыдущая
• 21/41
• Следующая