Идеи и интеллектуалы в потоке истории - Розов Николай Сергеевич "nikolai_r" - Страница 48

помощью дальней авиации может быть осуществлена за тысячи

километров. Но достигается ли при этом сдвиг в могуществе на

территориях? Учитывается ли возможное сопротивление?

Для полноценного территориального контроля приходится

вводить, дислоцировать сухопутные войска. Если же находится

сила, которая этому сопротивляется, то тут же встают все

классические вопросы с дальней доставкой армии и ее снабжения,

дороговизны этой доставки, необходимости защиты линий

коммуникаций от вражеских атак, что умножает стоимость,

увеличивает логистический груз не в разы, а на порядки. Тут и

выясняется как минимум следующее:

а) преимуществом обладают соседние к месту боев державы,

б) чрезмерное расширение, ведение войны вдали от собственного

хартленда чревато большими потерями и поражением (испытано

Америкой во Вьетнамской войне),

в) воевать на одном фронте можно успешно, только если сохраняется

безопасность на остальных границах и т. д.

А это и есть простейшие классические принципы геополитики,

которые журналисты и профессор А. Зубов посчитали

«потерявшими всякий смысл».

Далее утверждается, что объединение стран в Европейский

Союз будто бы опровергает геополитику:

«Как бы ни объяснять мир, очевидно, что послевоенная Европа дала

ярчайший в истории пример нового типа сложения надгосударственных

отношений. Это не господство, не imperium, это сотрудничество.

Взаимовыгодное содружество — commonwealth. Пережив ужасы войны,

зная все неуспехи, все недостатки системы установления мира после

Первой мировой войны, Европа пошла по совершенно другому пути —

созданию единого надгосударственного образования. Это был долгий

процесс, с целью не допустить новой войны, не допустить передела

границ, хорошие они или плохие. Не допустить соперничества

государств друг с другом как, если угодно, естественных животных

субъектов. И они добились успеха […] современная Европа показала

пример невиданного изменения сознания» [Зубов, 2016].

Европейский Союз (ЕС) являет собой пример конфедерации с

относительно мягким центром управления, что отнюдь не является

уникальным в мировой истории. Действительную уникальность этой

конфедерации составляют такие признаки, как индустриальный,

постиндустриальный и демократический характер стран-участниц с

развитой сквозной государственностью, а также большой

надстроенный аппарат бюрократических, представительных и прочих

органов.

148

Противоречит ли это принципу Realpolitik, согласно которому

государства стремятся только к наращиванию своего могущества и к

ослаблению соседей? Да, отчасти противоречит, хотя зачинатели и

лидеры объединения (Германия и Франция) явно не без пользы для

своих экономик, не без планов экономической и культурной экспансии

столь активно вкладывали силы и средства в этот грандиозный проект.

Но даже если бы не было и этого интереса, широкое понимание

геополитики как сферы взаимодействий относительно могущества на

территориях полностью объемлет феномен ЕС, его появление,

развитие как содружества держав, нынешние кризисы, дальнейшие

успехи или провалы, которые приведут либо к сокращению контроля и

распаду конфедерации, либо к расширению частичного могущества на

новых территориях.

Любопытно, что в этом «небывалом ранее» и «уникальном»

явлении обнаруживаются вполне классические закономерности

геополитики. В частности, известный рост претензий, политической

силы и значимости этнических меньшинств и провинций в странах ЕС

объясняется тем, что существенная часть финансовых, административных и политико-правовых ресурсов перешла от

национальных государств (как бывших суверенов) на

наднациональный уровень в Брюссель. Это неизбежно привело к

частичной утере легитимности национальных правительств, а вместе с

ними и доминирующей этнической группы. Но именно в этих

условиях обычно происходит подъем этнического сознания окраин и

меньшинств [Коллинз, 2015, гл. 3]. В других обстоятельствах (война,

смута, революция, распад государства) это выражается в

«национально-освободительных восстаниях» или «сепаратизме» (кому

как нравится называть), тогда как в добровольной, мирной

конфедерации ЕС та же закономерность получила мягкую форму

правовых, финансовых, культурных, языковых, образовательных и

прочих претензий этнических меньшинств и провинций. Заметим, что

брюссельская бюрократия отнюдь не случайно настаивает на

«принципе субсидиарности» (решения всех вопросов на самом низком

возможном уровне), вступая тем самым в негласный союз с городами,

провинциями, местечками всей объединенной Европы поверх

национальных правительств.

Действительно, в объединенной Европе имеет место сложная и

динамичная конфигурация могущества на территориях. Эйфория

отказа от границ уже проходит из-за продолжающихся волн беженцев

и экономических мигрантов из неблагополучных районов Азии и

Африки. Судя по всему, в будущем шенгенская проницаемость границ,

149

если и останется, то только при укреплении внешних границ самого

ЕС, что еще раз подтверждает неизбывную значимость контроля над

территориями, обязательность заботы о могуществе и безопасности, а

значит, и неотменимость геополитики.

Геополитика и российский контекст

В осмыслении истории России, во многом определенной

факторами военного и имперского характера, с ее циклами

модернизации, стагнации, авторитарных откатов, либерализаций и

кризисов, моменты внешней и внутренней геополитики играют

огромную роль [Розов 2011, гл. 11, 20, 21].

Вызывающая протест в либеральных кругах гипертрофия

геополитической риторики (идеологии, пропаганды) в российском

публичном дискурсе вызвала обычный для русского ума

рефлекторный ответ типа «отменить и запретить». Поскольку власти

на запреты у либералов нет, они делают попытки полностью ее

дискредитировать как «занятие неудачников». При этом с водой

выбрасывают ребенка: с гегемонистской, агрессивной, имперской

геополитической идеологией и пропагандой пытаются выкинуть «с

корабля современности» вообще всю геополитику, отрицая право на

существование геостратегии, обзывая геополитическую теорию

«лженаукой».

Да, Россия попала в нынешнюю незавидную ситуацию во многом

по геополитическим причинам. Коротко говоря, с треском провалилась

избранная имперская геостратегия, направленная на восстановление

гегемонии на постсоветском пространстве.

Результаты последней сирийской авантюры не особенно

впечатляют. Если и есть от них польза для престижа и сохранения

военного присутствия России в Средиземном море, то она

перекрывается вредом от терроризма, вспыхнувшей вражды с

сильнейшей в том регионе державой — Турцией, напряжениями в

отношениях с суннитским большинством исламского мира, с

коалицией центров мирового влияния и силы (во главе с США и

НАТО, нравится это кому-либо или нет), с приверженцами светского и

демократического развития Сирии (все они — противники Б. Асада), с

Саудовской Аравией и с Израилем (из-за «дружбы» с

террористической Хезболлой и фундаменталистским Ираном).

К тому же, само это военное присутствие России в

Средиземноморье (база в Латакии), будучи весьма затратным, никак не

помогает национальной безопасности, оно не достаточно для какого-

либо расширения влияния, но, будучи уязвимым для местных

150

враждебных сил, как раз является большим фактором риска для