Большая игра - Сапожников Борис Владимирович - Страница 30

– Где лежит Тарас?

– На лондиниумском кладбище.

Я коротко пересказал Зангиеву всю историю – от травмы, полученной Тарасом в Гамбурге, до его гибели на улицах Уайтчепела. Конечно, в подробности не вдавался – смысла впутывать в эту историю еще и старого ланисту не было никакого.

– Он был одним из лучших у меня, – с теплотой, свойственной лишь родителям, произнес после короткого молчания Зангиев, – и потенциал для развития был еще о-го-го. – Помолчал, глядя на чехол у себя под ногами, будто в нем лежала не стальная рука, а тело самого Тараса Гладкого. – Ты пришел только для того, чтобы вернуть мне оружие Тараса?

В вопросе подразумевалось продолжение, но озвучивать его Зангиев не стал. Это был весьма прозрачный намек, однако мне срочно нужен был рукопашный боец в команду, и лучше, чем в Борцовской слободе, мне его нигде не найти.

– Завтра уезжаю в Бухару на Большие игры, и принять в них участие можно только с полной командой. Я уважаю тебя, Виктор, и если ты не дашь мне бойца, я уеду несолоно хлебавши. Никаких претензий к тебе у меня нет и быть не может.

– У меня к тебе тоже, Иван, – неожиданно ответил Зангиев. – Тарас был моим учеником, но тебя в его смерти я не виню. Если боец погибает, значит, он в этом виноват. Только он сам, и никто, кроме него.

Он легко закинул на плечо увесистую стальную руку и обернулся к замершим старшим ученикам.

– Продолжать тренировку без экипировки, – велел он, и никто спорить не стал, парни тут же принялись снимать конструкции. – Поддубный, остаешься за меня, отработаете полную тренировку. После берите молодых и побегайте с ними в эту британскую забаву. Ты ее правила лучше моего знаешь.

– Понял все, – кивнул успевший уже обзавестись густыми усами парень с растрепанными черными как смоль волосами. – В лучшем виде оформим.

– Бросай эти уличные замашки, Ванька, – тут же осадил его, хлестнув гневным взглядом почище, чем плетью, Зангиев. – Ты не первый год живешь у меня в слободе, а никак не вытравишь из себя эту гниль.

Усатый парень тут же стушевался и, кажется, покраснел. За его спиной послышались сдавленные смешки остальных учеников. Мой тезка показал им внушительный кулак – и все притихли. На эту угрозу Зангиев никак не отреагировал по вполне понятным причинам – драки в слободе только приветствовались.

Зангиев отвел меня в небольшой домик, который занимал сам. Семьей он так и не обзавелся, и за домом присматривала мать одного из мальчишек, что жила тут же в слободе. Все ученики Зангиева были выходцами из весьма небогатых семей – другие редко шли в борцы. Многих родители отдавали в слободу, чтобы не кормить лишний рот, а другие сами приходили вместе с детьми. Мастеровым и крестьянам – в общем, людям, привычным к какому-либо делу, – тут всегда были рады. Гнали взашей только тех, кто ничего делать не желал, да еще пьяниц не жаловали. Оно и понятно. Зангиев правоверный мусульманин и в этом вопросе строго следует букве Корана.

– Водки у меня в доме нет, – заявил он, садясь за стол и приглашая меня занять место напротив, – так что помянем Тараса добрым словом. После расскажешь мне, как он дрался.

Я кивнул и ничего говорить не стал – слушал Зангиева.

– У меня сейчас только трое готовы к выпуску, но, честно скажу, ни одного я не хотел бы отправлять на арену. Тем более в Бухару. Там не схалтуришь – придется насмерть драться. Я был там еще с первыми посольствами к хану Насрулле, пришлось драться против лучших его бойцов, и драться насмерть. Без крови в Бухаре никакое зрелище даже годным не считается. Половину отряда мы зарыли тогда на кладбище для христиан, землю под которое нам выделил сам хан Насрулла.

– Больше мне пойти не к кому, Виктор.

Я постарался, чтобы слова прозвучали не так, будто я пытаюсь давить на Зангиева.

– Двое из троих, Иван, – после минутного молчания произнес Зангиев. – Посмотришь на их поединок и сам решишь – подойдет ли тебе один из них.

– Вот этот разговор мне нравится, – усмехнулся я. – Можешь для начала мне про них рассказать?

– Одного ты должен был уже заметить – это Иван Поддубный, лучший ученик в моей школе. Хороший парень с Полтавщины – с самой польской границы. Силач, каких поискать, но не сказал бы, что он подходит для игры. Ему больше по нраву цирковая борьба. А вот про второго мало что сказать могу. Его привел пристав, он многих беспризорников водит ко мне в школу. Но этот был особенным. Он знает приемы какой-то монгольской борьбы и умеет применять их весьма эффективно. Вот только, когда его привел пристав, парень был настоящим волчонком, двух слов по-русски связать не мог. Я только через месяц узнал, как его зовут. Имечко, скажу тебе, язык сломаешь. Дорчжи. Какими судьбами очутился у нас, он так и не рассказал. Да и не расспрашивал я его особо об этом. Молчит и молчит. Пристав говорил, что парень попался на воровстве, но сумел раскидать приказчиков в магазине и даже городовому такого тумака отвесил, что бедолага отлеживался три дня. Вот и определил его ко мне. Не захотел на Урал отправлять.

– Хороший человек твой пристав, – кивнул я. – С демидовских рудников на Урале никто не возвращается.

Такова была суровая правда. Тот, кто отправлялся по приговору суда на рудники, принадлежащие уже несколько сотен лет семье Демидовых, никогда не возвращался обратно. Тяжкая работа с утра до ночи, скверная еда в таких количествах, чтобы быстро не помер и мог работать, и главное, близость границы с Сибирским царством этому никак не способствовали.

Зангиев поднялся на ноги, сделал мне знак следовать за ним. Мы вышли на ту же поляну, где отрабатывали приемы его ученики. Руководил ими Поддубный, которого, похоже, просто распирало от осознания собственной значимости.

– Остановились, – велел Зангиев, не повышая голоса, однако услышали его абсолютно все и тут же прекратили тренировку. – Иван, Дорчжи, берите стальные руки. Я хочу поглядеть на ваш поединок.

Остальные ученики расступились, давая место Поддубному и его оппоненту. Я пригляделся к этому самому Дорчжи. Парень был примерно того же возраста, что и его противник, однако уступал в росте и телосложении – правда, не сильно. Хорошо развит физически, торс бугрился мускулами, что можно было легко разглядеть. Кроме безрукавки и свободного кроя штанов, на Дорчжи не было никакой одежды. Голову он брил, оставляя лишь длинную косу на затылке. Я слышал, что в его народе в косу вплетают остро отточенные куски стали и используют ее как оружие. Правда, не сильно верил в эти байки – мало ли что болтают про жителей столь дальних земель.

Надев стальные руки, бойцы разошлись на некоторое расстояние. Оба шагали почти вприпрыжку, пружинисто, разогревая мышцы ног. Оба играли плечами отнюдь не на публику, не перед кем тут было красоваться, а чтобы размять так спину. Разойдясь, оба приняли боевую стойку и ждали только команды Зангиева начинать.

– Вперед, – негромко сказал ланиста, и бойцы тут же сорвались с места.

Схватка их была короткой, но показала мне обоих почти со всех сторон. Поддубный сделал ложный выпад стальной рукой, вроде бы целя в лицо Дорчжи, сам же явно собирался повалить его наземь. Он сильно оттолкнулся обеими ногами и ринулся на врага, при этом позабыв о том, что собирался бить. Дорчжи легко отвел в сторону его стальную руку, тут же нырнул под нее и врезал изо всех сил по ногам Поддубного. Подножка вышла на славу – Иван не сумел удержать равновесие и предпочел прыгнуть вперед. Он ловко перекатился через плечо, вскинул стальную руку в защитном жесте. Вовремя! Дорчжи не собирался упускать возможности для атаки. Обе стальных конструкции звонко лязгнули друг о друга, рассыпав целый сноп искр. Поддубный снова оттолкнулся обеими ногами от земли – и прямо из полуприседа бросился на Дорчжи. На сей раз ему удалось ухватить того за пояс левой рукой. Он приподнял Дорчжи на пару вершков, а после попытался повалить его наземь. Однако пропустил удар левой от монгола. Раз, другой, третий – кулак Дорчжи врезался в ребра Поддубного, но тот как будто не обращал на удары никакого внимания. Он отшвырнул Дорчжи от себя, едва не сбив того с ног, и бросился очертя голову в новую атаку. Но лишь для того, чтобы налететь на вовремя выставленную стальную руку Дорчжи. На этот удар, усиленный еще и его же собственным натиском, Поддубный уже не мог не обратить внимания. Он буквально переломился пополам, задохнувшись, словно весь воздух разом вылетел из его легких. Дорчжи поспешил развить успех – кулак левой руки его врезался точно в скулу Поддубного, рассадив ее до крови. Тот быстро ударил в ответ – стальной рукой Поддубный наотмашь врезал Дорчжи. Не закрытое каучуком металлическое предплечье угодило точнехонько в живот Дорчжи – теперь уже он согнулся пополам, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. И без остановки Поддубный добивал его левой – прямо по зубам. Вот только и дальше развивать успех не стал, вместо этого отступив на пару шагов назад.