О природе человека - Уилсон Эдвард Осборн - Страница 20

Ученые получили и еще более впечатляющие результаты. Каждый год синие овсянки мигрируют с востока Северной Америки на зимовку в Южную Америку. Как многие другие перелетные птицы, они летят по ночам. Когда молодые овсянки покидают гнездо, они учатся распознавать Полярную звезду и приполярные созвездия. Делают они это быстро и автоматически. Других созвездий они не запоминают. Когда домашние цыплята получают легкий удар током во время питья воды и это ощущение подкрепляется одновременной вспышкой света, они начинают пугаться визуального стимула, но слуховой — звук щелчка — не вызывает той же реакции. Когда удар тока испытывает не клюв, а ноги, цыплята реагируют на звуковой сигнал, но не на визуальный. Такая симметрия на первый взгляд может показаться странной, но она играет важнейшую роль в выживании животного с небольшим мозгом. Поведение цыплят можно свести к следующей простой формуле: то, что ты видишь, опасно для головы, то, что слышишь, — для ног^{74}.

Следовательно, некоторые наиболее жесткие формы животного инстинкта могут основываться на специфических формах подготовленного обучения. Но является ли процесс обучения человека подготовленным? Разумеется, не настолько автоматически, как у птиц и слепых котят. Мы привыкли думать, что при наличии силы воли и достаточного времени способны научиться всему. Однако ограничения все же существуют. Мы должны признать, что есть четкие ограничения количества и сложности изучаемого материала, доступного даже гениям и профессиональным мнемоникам. Определенные ментальные навыки даются людям проще, чем другие. Очень важно, что дети овладевают навыками и эмоциями по графику, который трудно изменить. Выдающийся швейцарский психолог Жан Пиаже всю жизнь составлял схему удивительных этапов, которые дети проходят в своем интеллектуальном развитии^{75}. Разум следует параллельными, тесно связанными курсами, расширяя диапазон осознанных движений, концепций смысла и причинности, пространства, времени, подражания и игры. Сама концепция реальности шаг за шагом меняется, когда младенец, живущий рефлексами, превращается в эгоцентричного, а затем общительного ребенка. От незатейливых усилий по перемещению предметов ребенок переходит к осмыслению самих движений. Сначала предметы воспринимаются как уникальные сущности, а затем как члены группы, которых можно классифицировать с помощью визуальных символов и названий. Пиаже, который изначально был биологом, рассматривал интеллектуальное развитие как взаимодействие унаследованной генетической программы с окружающей средой. Неудивительно, что он назвал эту концепцию «генетической эпистемологией», поскольку это изучение наследственной природы понимания.

В своих важнейших трудах «Привязанность» и «Разделение» Джон Боулби описывает сравнимые шаги формирования эмоциональных связей, посредством которых ребенок за несколько месяцев создает вокруг родителей сложный социальный мир^{76}. Лоуренс Колберг выявил довольно жесткий порядок этапов развития моральных норм, изученных Пиаже^{77}. Психолингвисты доказали, что маленькие дети овладевают языком по расписанию слишком точному и слишком короткому, чтобы его можно было объяснить простым запоминанием. Учитывая все вышесказанное, может сложиться впечатление, что социальный мир слишком ело-жен, чтобы описать его случайными процессами обучения в течение жизни.

Таким образом, можно сказать, что человеческий разум — это не табула раса, не чистый лист, на котором опыт рисует причудливые рисунки из линий и точек. Скорее следует назвать его самостоятельным инструментом принятия решений, сканером окружающей среды, который отдает предпочтение одним вариантам перед другими и заставляет тело действовать по гибкому графику, который автоматически и постепенно реализуется от младенчества до старости. Накопление сделанных ранее выборов, память о них, размышление о предстоящих, переживание эмоций, с которыми они связаны, — все это и есть разум. Особенности принятия решений отличают одного человека от другого. Но правила, которым они следуют, достаточно строги, чтобы решения, принятые разными людьми, в значительной степени перекрывались. Конвергенция достаточно сильна, чтобы мы могли говорить об общности человеческой природы^{78}

Можно приблизительно оценить относительную жесткость овладения различными категориями поведения. Генетические исследования, основанные на сравнении однояйцовых и разнояйцовых близнецов, показывают, что первичные ментальные способности и перцепционные и моторные навыки преимущественно являются наследственными, тогда как черты характера испытывают наименьшее влияние. Если этот важный результат будет подтвержден дополнительными исследованиями, можно будет сделать вывод, что способности, необходимые для решения относительно неизменных проблем физической окружающей среды, развиваются по четко определенным каналам, тогда как те качества характера, которые помогают справляться со стремительно меняющимися условиями социальной среды, более эластичны.

Эволюционная гипотеза предполагает и другие весьма значимые корреляции. Например, чем менее рационален, но более значим процесс принятия решений, тем больше эмоций он вызывает. Биолог может переопределить отношения следующим образом: значительная часть ментального развития состоит из этапов, которые для обеспечения выживания и репродукции следует пройти быстро и автоматически. Поскольку мозг лишь в определенной степени находится под управлением рациональных расчетов, он должен учитывать нюансы удовольствия и боли, передаваемые лимбической системой и другими низшими центрами мозга.

Среди бессознательных, управляемых эмоциями правил усвоения мы можем выявить поведение, которое находится под самым непосредственным влиянием генетической эволюции. Возьмем, к примеру, фобии. Как многие примеры животного усвоения, они чаще всего возникают в детстве. Фобии глубоко иррациональны, эмоционально окрашены и с трудом поддаются устранению. Очень важно то, что чаще всего они связаны со змеями, пауками, крысами, высотой, замкнутыми пространствами и другими потенциальными для наших древних предков опасностями. Очень редко фобии бывают вызваны современными артефактами — ножами, пистолетами и электророзетками. В ранней истории человека фобии могли быть крайностями, обеспечивающими выживание: лучше отползти от скалы, трясясь от страха, чем бездумно бродить по самому краю^{79}.

Табу инцеста — пример другой крупной категории первичного обучения. Как указывали антропологи Лайонел Тайгер и Робин Фокс, табу следует рассматривать как особый случай более общего правила предотвращения интимных связей^{80}. Когда между двумя людьми образуется один тип прочной связи, им эмоционально тяжело объединиться в некоторых других отношениях. Учителя и ученики с трудом становятся коллегами, даже когда ученики превосходят своих наставников. Матери и дочери редко меняют характер своих изначальных отношений. Табу инцеста практически универсально в человеческой культуре, потому что отцы и дочери, матери и сыновья, братья и сестры считают свои первичные узы почти исключительными. Короче говоря, люди просто не тянутся к запретным связям.

И наоборот, люди готовы учиться самым генетически благоприятным отношениям. Процесс сексуальной парной связи различен для разных культур, но повсеместно он окрашен эмоциональным чувством. В культурах, имеющих романтические традиции, привязанность может быть мгновенной и глубокой. Она может порождать любовь вне секса, которая, будучи однажды пережитой, навсегда меняет разум подростка. В описании этой части человеческой этологии особенно преуспели писатели и поэты, доказательством чему могут служить прекрасные слова Джеймса Джойса: