Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф - Страница 29

Из-за машин появился Ромилинский и нырнул под брезентовый навес к Шилко.

— Товарищ подполковник, Давыдов опять жалуется на нехватку боеприпасов.

Шилко улыбнулся тому, сколько внимания его начальник штаба уделял бесконечным жалобам Давыдова. Обычно Шилко не хотелось оставаться в одиночестве, он любил находиться в окружении своих офицеров. Но сейчас, когда все были слишком загружены, он вдруг начал ощущать свою бесполезность, неспособность чем-либо им помочь, несмотря на весь приобретенный за годы службы профессионализм, и ощутил непривычное для себя желание отойти в сторону и побыть в одиночестве. Теперь Ромилинский собирался оградить его от этой неприятной перспективы.

— Давыдов постоянно на что-то жалуется, — сказал Шилко. — И будет жаловаться, пока мне не надоест и я не дам ему то, что ему нужно.

Шилко предложил Ромилинскому сигарету, а затем вытащил другую себе.

— Но сегодня ему придется ждать, как и всем. Ромилинский протянул ему огонька, и Шилко наклонился к его руке, обратив внимание на тонкие пальцы молодого капитана. Пальцы самого Шилко напоминали небольшие свиные колбаски.

— Кроме того, Давыдов умен. У него всегда есть больше, чем он признает. Он знает, как играть в системе. Из нашего Давида Сергеевича вышел бы хороший директор завода. Или еще лучше, совхоза. — Шилко усмехнулся при мысли о том, как командир батареи убеждал бы вышестоящее начальство в том, что его совхозу установили слишком высокие нормы. — Хорошо, — подытожил Шилко. — Пусть идет до конца. Это просто его путь.

Ромилинский кивнул. Они выглядел уставшим. Они ждали, или перемещались, или размещались на позициях с прошлого полудня и выступили в войну уже сильно уставшими. Теперь, с началом боевых действий, ему казалось, что каждый час растягивался для утомленных людей в три или четыре.

— Но Давыдов в некотором смысле прав, — сказал Ромилинский, на время отложив свое соперничество с ним. — Расход снарядов на каждую конкретную задачу не является разумным.

Шилко знал, что Ромилинский был прав. Многие офицеры, ответственные за постановку огневых задач, поддались моменту и руководствовались скорее эмоциями, чем строгими расчетами. Но он не хотел обескуражить молодого офицера и выбрал более мягкую формулировку для ответа.

— Когда вы думаете об этом, — сказал Шилко — подумайте и о том, что нормы расхода снарядов определяли такие же артиллеристы, как и мы, которые хотели быть уверены, что огневая задача будет выполнена, а служба тыла будет прилагать все усилия для того, чтобы глупым артиллеристам было чем стрелять. Здесь система должна придти к некоторому компромиссу.

— Однако, — сказал Ромилинский. — Я всегда считал, что наши нормы расхода боеприпасов были не слишком экономны.

Шилко пожал плечами.

— В каком-то смысле… Это не очень разумная система. Нужно уметь вертеться, чтобы чего-то добиться.

По мнению Шилко, его начальник штаба, небритый, с темными кругами под бегающими словно в поисках цели глазами, выглядел так, как должен был выглядеть настоящий артиллерист. Шилко знал, что сам был не слишком лихим. Но Ромилинский казался ему неприметным героем. Шилко гордился молодым капитаном и уважал его. Как и всех своих офицеров, хотя некоторые вызывали уважение больше, чем другие. Его артиллеристы были хорошими ребятами. Русские артиллеристы разбили канониров Фридриха Великого. Почему бы им не разбить Бундесвер?

Еще один залп ушел в небо. Тонкая дымка взметнулась на сотни метров над деревьями.

— Как вы думаете, каково быть в том месте, куда они упадут? — Спросил Шилко. Мощь пушек продолжала удивлять его, даже после того, как они двадцать лет сотрясали его барабанные перепонки.

Ромилинский стоял недостаточно укрывшись, и его окатило скопившейся на брезенте водой. Он дернулся, как ошпаренный.

— Прямое попадание, — с усмешкой сказал Шилко.

Лицо лейтенанта показалось из командного пункта.

— Товарищ подполковник, приказ. Наши силы форсировали Эльбский Обводной канал и нам приказано подготовиться к перемещению.

— Когда? — Спросил Шилко, подумав о сваленных на землю снарядах и еще не вернувшихся грузовиках.

— Приказано быть готовым к движению в течение двух часов.

Шилко расслабился. Времени было достаточно.

— Они назначили нам новые огневые позиции?

Лейтенант покачал головой.

— Только приказали выдвигаться как можно быстрее. Огневые позиции нам назначат по ходу марша.

— Понятно, — сказал Шилко. Согласно правилам, дивизион уже несколько раз должен был сменить позицию, чтобы избежать контрбатарейного огня противника. Но им не было куда перемещаться на болотистой местности, где любой подходящий клочок твердой почвы уже был занят.

— Хорошо. Василий Родионович, передайте на все батареи, что мы собираемся расстрелять все снаряды, которые не сможем взять с собой.

Он повернулся обратно к лейтенанту.

— Сынок, дай-ка мне «список подарков». Посмотрим, что мы кому отправим.

Лейтенант втянул свою голову в палатку, словно черепаха в панцирь.

— Стандартная организация марша? — Спросил Ромилинский.

— Нет, — сказал Шилко, вдруг ставший непреклонным от мысли потерять свой дивизион в дорожной неразберихе. Для него эта мысль была такой же горькой, как мысль о том, чтобы бросить собственных детей. — Правила писали не на войне, Василий Родионович. Мы двинемся вместе, или потом не соберем наши батареи до конца войны.

— Но если мы получим срочный приказ открыть огонь? Никто не сможет стрелять прямо с марша.

— Мы всегда сможем сказать, что кончились боеприпасы, — сказал Шилко, который от мысли о потере контроля над дивизионом если не готов был впасть в прострацию, то точно тонул в неуверенности в себе.

Еще один залп огромным кулаком ударил в небо. На этот раз скопившаяся на брезенте вода окатила Шилко. Она была холодной и противной, но Шилко просто пожал плечами.

— Прямое попадание, — сказал он.

Передовой командный пункт дивизии генерал-майора Хренова спешно организовывался в одной из гостиниц освобождаемой страны. На стояке машины связи прятались под неуклюже натянутыми камуфляжными сетями, командные машины стояли под мокрыми деревьями. Одно из окон здания было разбито, чтобы протянуть кабель, солдаты монтировали оборудование и заносили ящики в здание вверх по лестнице, загораживая парадный вход. Злой прапорщик руководил этой работой, а им, в свою очередь, руководили офицеры штаба, которые периодически решались выйти под дождь, чтобы поинтересоваться, почему он так долго копается.

Сцена была до боли знакома Трименко и очень ему не нравилась. Это было кислым финалом увиденной с вертолета величественной картины марша его армии. Он хотел сходу отчитать Хренова. Но все-таки решил послушать, что командир дивизии скажет, прежде чем молот его гнева упадет ему на голову.

— Товарищ генерал-полковник, — Хренов встретил его с улыбкой, явно очень довольный собой. — Надеюсь, вы хорошо долетели.

Трименко что-то неразборчиво буркнул в ответ. Он двинулся рядом с Хреновым к штабу по газону, приспособленному под вертолетную площадку. Мокрый от дождя воздух казался необычайно холодным.

— Товарищ генерал-полковник, — снова попытался Хренов. — Вам, несомненно, доложили, что мы обеспечили безопасность плацдарма и теперь расширяем его. Это прочный плацдарм. Мы уже начали отправлять передовые силы дальше.

Трименко этого не знал. Наверное, доклад пришел, пока он был в полете. О чем думал Ткаченко, начальник инженерной службы? Он должен был постоянно держать своего командарма в курсе происходящего. Трименко интересовало, чего еще он не знал о происходящем в полосе наступления его армии потому, что другие офицеры не удосужились оперативно сообщить ему. Он знал только, что один из передовых отрядов почти случайно захватил хорошую переправу в районе Бад Бевензена, а подразделения дивизии Хренова начали форсировать канал. Но он сумел бы оперативно воспользоваться этим, если бы Хренов вовремя доложил ему.