Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. - Страница 78

• Предыдущая
• 78/90
• Следующая

Далее следовал график прививок и, похоже, перечень взысканий: штрафы, гауптвахта, лишение увольнительной. Думаю, только моя крайняя усталость послужила причиной тому, что дата рождения не бросилась мне в глаза: я думала только о том, что все эти подробности никому не нужны; и вдруг мой взгляд упал на фотографию деда в молодости, все еще лежавшую у меня на коленях.

Мир пошатнулся; у меня поплыло в голове. Тело охватила слабость, к горлу подступила тошнота. Ладони вспотели, во рту пересохло. Господи! Неужели?.. Рост, вес, цвет волос. Шрама тогда еще не было… Точку поставила дата рождения.

Я встретилась глазами с бабкой. Несколько раз попыталась сглотнуть; язык трескался от сухости и не слушался. Руки затряслись. Пришлось положить их на колени.

– Это он? – выдавила я и заставила себя поднять коричневую тетрадочку. – Это мой дед?

– Кто ж его знает, милая? Документик этот был у него в кармане. А деньги на берегу валялись. Аасни на них набрела.

– Деньги? – прохрипела я.

– Ну да, деньги, – подтвердила Жобелия. – В холщовом мешке. Мы их пересчитали.

– Пересчитали?

– А как же иначе? Насчитали ровно двадцать девять сотен. – Она вздохнула. – Дело прошлое. – Она посмотрела на белую десятифунтовую бумажку, разложенную у меня на коленях. – Вот все, что осталось.

Сидя рядом, мы с бабкой медленно, но верно складывали обрывки этой истории, подходя к ней с разных сторон, насколько позволяла старческая память. Выходило, что моего деда и вправду подобрали штормовой ночью на песчаной косе возле передвижной лавки в Ласкентайре, но ни одна живая душа не знала, что сестры обнаружили в кармане его куртки армейскую расчетную книжку.

Никто не узнал и о том, что на другое утро, когда распогодилось, Аасни сходила на отмель и нашла брезентовую сумку на молнии, выброшенную на берег волнами. В ней обнаружились коричневые кожаные ботинки, разбухшие от морской воды, и мешок с деньгами: двести девяносто бумажек по десять фунтов, причем все как одна – выпуска Королевского шотландского текстильного банка.

Сестры решили, что во время шторма произошло кораблекрушение и дедушку с его деньгами вынесло на берег с тонущего судна, но потом поспрашивали местных жителей, в первую очередь мистера Мак-Илоуна, и убедились, что о кораблекрушении у берегов острова Харрис никто слыхом не слыхивал.

Дедушка был далек от этой суеты: он лежал с примочками из бальзама жлоньиц на лбу и бредил. Несколько суток он был без сознания, а когда пришел в себя, заявил, что его имя – Сальвадор Умм. Сестры не стали спорить, опасаясь, как бы ему не стало хуже. Они заранее сговорились припрятать деньги в заветном сундучке; их не оставляла мысль, что эти средства, пусть и небольшие, добыты неправедным путем, а когда дед начал умолять о поисках именно такой брезентовой сумки, они окончательно утвердились в своих подозрениях.

К тому времени, когда мой дед настолько окреп, чтобы самостоятельно ходить на поиски, сестры успели к нему прикипеть и рассудили так: чистые это деньги или грязные, а только получи он их в руки, его тут же как ветром сдует. Меж собой его спасительницы порешили, что жить можно и втроем, коль скоро белый господин не возражает, а денежки целее будут в сундуке – пусть себе хранятся на случай крайней нужды.

И еще они условились, что в один прекрасный день откроются своему общему мужу, но лишь при наличии веской причины и лишь тогда, когда твердо уверуют, что он, узнав правду, их не изувечит, не бросит и не проклянет. Только день этот так и не наступил.

Много позже, в 1979 году, уже в Верхне-Пасхальном Закланье, они надумали и вовсе избавиться от этих денег; к такому решению их подтолкнула какая-то сцена, увиденная Жобелией (она весьма уклончиво говорила о том случае). Сперва они хотели сжечь банкноты на кухне фермерского дома, в тандуре, но это было рискованно, потому что даже по ночам кто-нибудь из наших нет-нет да и спускался на кухню. Тогда было решено отнести деньги в особняк и там сунуть в плиту, у которой сестры обычно экспериментировали с шотландско-азиатскими кушаньями.

Жобелия не знала наверняка, что произошло на кухне в ночь пожара, но внушила себе, что деньги (страшное зло, так или иначе) каким-то образом стали причиной взрыва скороварки и последующего возгорания; теперь она винила себя одну. Призрак Аасни являлся ей по ночам, а однажды, через неделю после пожара, она проснулась от удушья, не в состоянии пошевелиться, и поняла, что призрак сидит у нее на груди, из мести превращая ее легкие в скороварку. Зная, что Аасни не простит и не отстанет, Жобелия решила уехать из Общины, разыскать своих кровных родственников и пойти к ним на поклон.

Снявшиеся с места Азисы к тому времени обосновались в Глазго, где открыли сеть продуктовых магазинов и индийских ресторанчиков в районе Торнлибэнка. Кое-кто из родни до сих пор обретался на Гебридах, но это было уже другое поколение. А те, кого знали Аасни с Жобелией, всем скопом перебрались в Глазго и, похоже, сильно повздорили между собой, когда речь зашла о том, чтобы приютить Жобелию. Тогда она временно поселилась у сына, дяди Мо, взяв с него клятву держать это в тайне, и дожидалась решения своей участи.

Потом Жобелию хватил удар; она нуждалась в постоянном уходе, которого дядя Мо в одиночку обеспечить не мог; вот ее и определили в дом престарелых – там же, в Спейдтуэйте. Впоследствии дядя Мо связался и с нашей семьей, и с кланом Азисов, умоляя родню о финансовой помощи, и получил заверение, что расходы по содержанию его матушки будут покрывать все три стороны в равных долях. Через какое-то время семейство Азис настояло, чтобы Жобелия содержалась поближе к ним, и в результате ее перевели в Глоумингс.

– Они, конечно, меня навещают, но уж очень тараторят, – сетовала Жобелия. – Впрочем, Калли и Астар тоже заезжают, но эти молчат, как в рот воды набрали. Видно, стыдятся. А мальчишка носу не кажет. По мне, оно и лучше. От него спиртным несет – спасу нет; я тебе рассказывала?

– Рассказывала, бабушка. – Я ободряюще сжала ее пальцы. – Конечно рассказывала. Скажи-ка…

Уход здесь неплохой. Из персонала – миссис Джошуа… злющая… Страх! – Жобелия сокрушенно цокнула языком. – Сегодня-то мисс Карлайл дежурит. Слабоумная. – Жобелия постучала по лбу костяшками пальцев. – А так уход неплохой. Только, бывает, лежишь в постели день-деньской и не с кем словом перемолвиться. А встанешь, говорят: сиди у себя. Им недосуг. Хозяин у нас – доктор; это, согласись, большая удача. Сама я его, конечно, не видела. Но все равно. Телевизор есть. В холле. Нам его частенько включают. Про молодых австралийцев. Срамота одна.

– Бабушка? – Я еще не оправилась от рассказа Жобелии, но уже проследила его связь с другими фактами, которые давно не давали мне покоя.

– М-м-м? Да, милая?

– Что именно ты видела, перед тем как решила сжечь деньги? Прошу тебя, расскажи.

– Говорю же, ясно видела.

– Что конкретно ты видела?

– Что от денег одни беды. Меня как ударило. Ничего хорошего от них не дождались, оно и неудивительно, но надо было что-то делать.

– Хочешь сказать, тебе было видение? – Я уже ничего не понимала.

– А? – Жобелия помрачнела. – Ну да. Видение. Что же еще? Думаю, от меня Дар перешел к тебе, только ты его используешь для целительства. Считай, тебе повезло: то, что чувствуешь при целительстве, – сущий пустяк по сравнению с видениями; я была рада-радешенька, когда они прекратились. Со временем Дар и от тебя перейдет к другой: так не бывает, чтобы он был сразу у многих. Его нужно выпестовать. – Она погладила меня по тыльной стороне ладони.

Я в изумлении уставилась на нее.

– У моей прабабки, как и у меня, были способности к ясновидению. После ее смерти бабушка Хадра обнаружила, что сама может говорить с мертвыми. Когда у Хадры, еще на родине, случился удар, ее способности перешли ко мне, и я стала видеть то, что скрыто от других. Было мне тогда лет двадцать. А после пожара у тебя открылись способности к целительству. – Она улыбнулась. – Вот так-то, поняла? Это означало, что я теперь свободна. Вообще к тому времени я устала и сделалась никому не нужной. Мне было известно, что ясновидение у меня пропадет, как только ты начнешь исцелять; к тому же я знала: без пригляда ты не останешься; знала я и то, что Аасни будет вечно обвинять меня в разгильдяйстве: я, мол, плохо смотрела видения и тем самым обрекла ее на гибель – такие наветы кого хочешь лишат покоя; к тому же она постоянно ко мне цеплялась, говорила, что я должна рачительней относиться к своему Дару, и злилась, что видения достались мне одной, а ей – кукиш.

• Предыдущая
• 78/90
• Следующая