Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Пьесы и радиопьесы - Дюрренматт Фридрих - Страница 50

Швиттер. Чувствуйте себя как дома. (Прижимает руки к груди.) У меня в сердце перебои.

Пастор Лютц. Старайтесь не волноваться.

Швиттер. Одышка — штука невеселая.

Пастор Лютц. «Отче наш, иже еси на небеси…»

Швиттер (шипит). Не причитайте!

Пастор Лютц (испуганно). Извините.

Швиттер. Я умираю. (Пьет из бутылки.) Не так торжественно, как намечалось, а в этом мерзком кресле. (Пьет.) Мне вас жаль, пастор, с моим воскресением ничего не получилось. (Смеется.) Однажды ко мне приходил пастор, и я ему тоже посочувствовал. Это когда моя вторая жена, дочь крупного промышленника, покончила с собой. Она, кажется, проглотила фунт снотворных таблеток. Наш брак был сплошной мукой… что ж, мне нужны были деньги, у нее они были… не хочу плакаться задним числом… она доводила меня до бешенства… и, глядя на нее, умолкнувшую, белую… пастор разволновался. Он пришел, когда врач еще возился с трупом, а следователь еще не появился. Пастор был в темном одеянии, как и вы, и ваших лет. Он стоял возле постели, вытаращившись на усопшую. Потом сидел в гостиной. Скрестив руки. Кажется, он хотел что-то сказать, возможно процитировать из Библии, но так ничего и не изрек, а я после восьмой рюмки коньяку отправился к себе в комнату и сел писать рассказ. О том, как ученики старшего класса сельской школы избили до смерти молодого учителя-идеалиста, а местный крестьянин проехался по нему на тракторе и скрыл преступление. Посреди села. Перед школой. И все глядели на это. Полицейский тоже. Полагаю, это мой лучший рассказ. (Пьет.) Когда я под утро приплелся в гостиную, усталый как собака, пастора, уже не было. Жаль. Он был такой беспомощный.(Льет.)

Пастор Лютц. Я тоже ни на что не гожусь. Когда читаю проповедь, прихожане засыпают. (Дрожит.)

Швиттер. Может, это был вовсе не священник. Может, это был любовник моей второй жены. Может, у нее вообще было много любовников. Странно, что я до сих пор не подумал о такой возможности. (Пьет.)

Пастор Лютц. Здесь жуткий холод.

Швиттер. Я тоже немного озяб.

Пастор Лютц. Господь был рядом, и вот он опять далеко.

Швиттер. Думал распрощаться с жизнью как-то достойно, по-человечески, а вот — наклюкался. (Пьет.)

Пастор Лютц. Вы не верите в то, что воскресли.

Швиттер. Смерть была мнимая.

Пастор Лютц. Вы хотите умереть.

Швиттер. Должен. (Пьет. Ставит бутылку со стуком на стол, откидывается в кресле.)

Пастор Лютц. Да помилует вас Бог.

Я верю в ваше воскресение. Верю, что Господь сотворил чудо. Верю, что вы будете жить. Господь Саваоф знает мое сердце. Трудно проповедовать Евангелие о крестной смерти Иисуса Христа, о его воскресении, не имея никаких других доказательств, кроме веры. Ученикам Христовым было — при всем моем уважении — легче. Господь жил среди них. Он творил у них на глазах чудо за чудом. Он исцелял слепых, хромых и прокаженных. Он шествовал по водам и воскрешал из мертвых. И когда Сын человеческий воскрес, то позволил Фоме, который все еще сомневался, вложить руку в ребра Свои и осязать раны Свои. Тогда не трудно было поверить. Однако это было давно. Царствие небесное, которое нам обещали, не настало. Мы жили во мраке, не имея ничего, кроме надежды. Она одна питала нашу веру. Господи, но этого было мало. И вот Ты все-таки сжалился надо мной. Так сжалься и над теми, кому не дано увидеть Твоего величия, ибо таинство вознесения ослепило их.

Августа (тихо). Господин Швиттер.

(Чуть громче.) Господин Швиттер.

(Громко.) Господин Швиттер!

Ниффеншвандер. Ну что?

Августа. Он не отвечает.

Ниффеншвандер. Подойди, глянь.

Глаузер. Ну как?

Ниффеншвандер. Жена сейчас посмотрит.

Глаузер. Я видел, как этот человек поднимался к вам. Он сразу показался мне подозрительным. Слыханное ли дело — жара, а он в шубе и две свечи под мышкой. Вам следовало бы сообщить в полицию.

Августа. Гуго…

Ниффеншвандер. Умер?

Августа. Пожалуй, да.

Ниффеншвандер. Наконец-то.

Глаузер. Тут еще один лежит.

Ниффеншвандер. Еще один?

Глаузер. Ниффеншвандер, меня удивляет…

Августа. Пастор Лютц!

Ниффеншвандер. Тоже окочурился.

Глаузер. Поразительно. Я — привратник, ответственный за порядок в доме, а в вашей мастерской — два неизвестных трупа!

Швиттер. Бельгийский министр тоже занимался живописью на досуге. (Поднимается.) В этом кресле умирать неуютно.

Августа. Господин Швиттер… (Смотрит на него.)

Швиттер. Помогите мне лечь в кровать, Августа! Живо!

Августа (смущенно). Не получится, господин Швиттер.

Швиттер. Почему?

Августа. Потому… потому, что пастор, господин Швиттер… пастор умер.

Швиттер. В самом деле. (Возвращается к креслу, садится.) Уберите труп!

Глаузер. Вы…

Швиттер. А вы кто?

Глаузер. Привратник. Надо бы сначала полицию…

Швиттер. Я умираю.

Глаузер. Случай смерти — дело официальное.

Швиттер. Право лежать в постели — мое, а не трупа.

Глаузер. Слушайте, я потеряю свое место.

Швиттер. Какое мне дело. Эту кровать я арендовал. Я — лауреат Нобелевской премии.

Глаузер. Ладно. Под вашу ответственность. Давайте вынесем пастора в коридор.

Ниффеншвандер. Августа, помогай!

Глаузер. Ух ты!

Ниффеншвандер. Бесполезно.

Августа. Слишком тяжелый.

Глаузер. Может, вы подсобите нам, господин лауреат Нобелевской премии…

Ниффеншвандер. Вчетвером справимся.

Швиттер (решительно). К пастору я не притронусь.

Ниффеншвандер. Нет — так нет.

Глаузер. Придется вызвать полицию…

Швиттер. Я помогу. (Встает.)

Глаузер. Вы, господин лауреат Нобелевской премии, с фрау Августой берите за ноги, а мы за плечи. Приготовились!

Ниффеншвандер. Готов.

Августа. Готова.

Швиттер. Взяли!

Августа. Осторожней.

Ниффеншвандер. Тихонько, тихонько.

Глаузер. Положим за дверью.

Августа. Так, господин Швиттер, так. Ну вот, кровать свободна. Может, постелить чистое белье?

Швиттер. Нет.

Августа. Не желаете снять шубу?..