Там, где кончается волшебство - Джойс Грэм - Страница 24

– Нет, – ответила она, заваривая чай. – Это Дубрава, сынуля Чеза.

– Дубрава? Впервые вижу мальчика по имени Дубрава.

– Я тоже не сказать чтобы часто сталкивался с девушками по имени Осока, – ответил Чез.

– И где же его мамочка?

– Ой, – улыбнулась Грета. – При Чезе некайфово говорить о Дубравиной маме.

– Почему же?

– Потому что она ведьма, – заявил Чез.

– Ведьма? – переспросила я. – То есть такая, которая колдует?

– Ты сахару не хочешь? Грета, положи ей сахар в чай, – попросил Чез. – Нет, она в другом смысле ведьма.

– А сколько же смыслов у слова «ведьма»? – не отставала я.

– Она эгоистичная и злобная, поэтому мы не желаем иметь с ней ничего общего.

– То есть она, скорее, не ведьма, а просто сука.

Лениво почесывая подбородок большой крепкой рукой, Чез произнес:

– Осока, ты прекрасно знаешь, о чем я; кончай меня подкалывать.

– Ему не в кайф ее обсуждать, – вмешалась Грета.

– Я вовсе не подкалываю тебя, – сказала я. – Что они там курят? Воняет, как мокрая собачья шерсть.

Съев торт и выпив чаю, я пошла домой. Чез предложил подбросить, но я решила, что пешком всего пятнадцать минут, и отказалась, а зря, потому что в итоге меня провожала Грета. Не знаю уж почему. Мне вдруг подумалось, что я ни разу в жизни не встречала такого радостного человека. Она все время улыбалась, правда. Меня даже подбешивало.

– Как твоя старушка?

– Сносно, – ответила я.

Пока мы шли, она напомнила про день рождения Чеза. Я ей ответила, что если будет играть та дурная индийская музыка, то я на вечеринку не пойду. Она сказала: нет, мы будем играть свою, и неожиданно разразилась песней. Старинной китобойной, которую я раньше никогда не слышала. Грета сказала, что она родом из Ярмута и песня тоже оттуда. Мне песня очень понравилась, и я ее запомнила, но Грете об этом не сообщила. Когда она закончила петь, я ей в ответ исполнила «Джона Ячменное Зерно». Она хотела даже остановиться, чтобы послушать, но что за глупость – стоять посреди дороги и голосить. Я настояла, чтобы мы шли дальше.

По окончании песни она принялась на все лады расхваливать мой голос и спросила, сколько я знаю песен.

– Не сосчитать, – ответила я.

– Но где ты их взяла?

– Взяла? Нигде я их не брала. Мамочка мне пела, пока мы собирали растения.

Тут я остановилась и отвернулась от нее. И вовсе не потому, что Грета продолжала лыбиться, словно горгулья, просто я вдруг с ужасом осознала, что вряд ли Мамочка споет мне что-нибудь еще.

Придя в себя, я закидала Грету вопросами.

– Выходит, ты мальчику за мать?

Расклад на ферме Крокера меня заинтриговал. Я пользовалась Гретиной странной привязанностью, чтобы сунуть свой нос как можно дальше.

– Да нет, мы все заботимся о детях. Мы все им за родителей.

– А кто же Чезу за жену?

– А, вот ты о чем, – сообразила Грета. – С этим у нас все просто. Все любят всех.

Я обалдела.

– Хм, на такое я бы вряд ли решилась. Как же вы разбираетесь друг с другом?

– Я тоже временами сомневаюсь, – призналась Грета. – Мне кажется, это скорее мужская история, чем женская.

Я встала как вкопанная.

– То есть вас принуждают?

– Да нет же! – рассмеялась Грета. – Мы сами выбираем, когда и с кем. Просто идея звучит довольно привлекательно, а вот когда доходит до дела, то… М-да!

Мы встретились с ней взглядами. Грета покраснела, потом опять хихикнула, а я подумала: в какую же компашку я попала?

Несколькими днями позже мне принесли письмо. Из акушерского колледжа. Там говорилось, что, несмотря на наличие в моей анкете определенных пробелов и разночтений, ввиду острой потребности в акушерках меня зачислили на курс, начинающийся в ту же неделю. Короче, меня приняли.

Обучение проходило в Лестере, один раз в неделю в течение двух семестров. Меня это вполне устраивало, поскольку я могла посещать занятия после больницы. Курс был усиленный, рассчитанный на акушерок с некоторым опытом и на профессионалов, возвращавшихся в профессию после длительного перерыва. Я все пыталась вспомнить, где я там наврала, что меня вдруг приняли, но вроде бы все написала честно. Полноценной лицензии по окончании не давали, но все-таки давали диплом, с которым можно было двигаться дальше.

Я посмотрела на дату отправления письма и сверилась с календарем. Первое занятие будет через два дня. На фоне всех невзгод последнего времени это был настоящий лучик света. Мне сразу захотелось кому-нибудь похвастаться. И в первую очередь Джудит, хотя с неменьшей радостью я сообщила бы новость Чезу или Грете. Но, прижимая к сердцу заветное письмо, я поняла, что удовольствуюсь спокойным отчетом Мамочке, которая не сможет не одобрить такого шага.

На следующий день явился Винаблз. Он был в фуражке и плаще. С собою он привел Артура Макканна и еще одного парня. Выглянув из окна, я заметила, что Артур плетется сзади, явно помирая от стыда и неловкости. Винаблз подошел к двери и тихо постучался. Когда я отворила, он почтительно снял фуражку.

И сразу перешел к делу.

– Послушайте, Осока. Вы не обязаны впускать нас внутрь, если не хотите, но нам необходимо осмотреть дом снаружи. Надеюсь, вы не против. – Он разговаривал очень изысканно; речь его лилась как мед. – Если быть до конца откровенным, нам нужно оценить, нуждается ли дом в сносе.

– В сносе? Дом?

– А вам какая разница! – воскликнул он. – Вас же здесь все равно не будет.

Огорошенная новостью о том, что мой единственный неповторимый домик могут снести, я безмолвно прошла в гостиную и села у камина, оставив их у двери. Здесь все дышало Мамочкой, я никогда не знала другого дома. И полагала, что, даже если нам придется выехать, я позже как-нибудь его верну.

Винаблз позвал второго парня, и они направились за мной.

– Поверьте, я делаю это скрепя сердце, но голые факты таковы, что ваша арендная плата год как просрочена и вы ничем пока не дали нам понять, что можете задолженность погасить.

Я покачала головой. Я силилась не разрыдаться, но слезы так и жгли глаза. Как можно быть таким?! Как можно вести себя так вежливо и обходительно, снимать при входе в дом шляпу, так красиво изъясняться и быть при этом зверем?!

Он смерил меня взглядом. В эту минуту, я знаю, он испытывал ко мне смесь жалости и презрения. В конце концов он молвил:

– Засим мы вас оставим. – И вышел.

Когда они ушли, Артур немного задержался. Я понимала, что ему неловко, и сочувствовала.

– Осока, ты в порядке?

– Артур, – выпалила я, сама себе не веря, – придешь ко мне в пятницу?

– В пятницу? Ты что, нашла деньги, чтобы заплатить аренду? Могу утром.

– Не надо утром, – ответила я, не сводя с него глаз. – Не про аренду речь. Приходи вечером.

– Вечером?

– Мне одиноко. Хочется с кем-то поговорить. Я тебя ужином угощу.

Он на секунду потерял дар речи. Потом весь вытянулся, как будто кол проглотил.

– Ужином?

Когда я кивнула, он стал неловко озираться, будто попал сюда впервые.

– Макканн! – послышался с улицы окрик Винаблза.

– Тогда в семь. В пятницу.

Он кивнул и вышел, а я так и не верила, что дело сделано. Я только знала, что Мамочка ни за какие коврижки не согласилась бы на подобную авантюру, будь это даже последний шанс для человечества. И тут я подумала: а вдруг я заблуждаюсь?

– Хопс. У тебя получилось. Хопс.

Джудит, по собственному признанию, была скорее соблазнительницей, нежели отпугивательницей мужчин. И вот теперь, когда я последовала ее совету, когда я насадила наживку на крючок, когда я так опасно приблизилась к продаже собственного тела, ей нечего было предложить мне, кроме нелепого, как в комиксах, звукоподражания.

– Ну хватит, сколько можно.

– Так ведь хопс же! – воскликнула Джудит. – Давай посмотрим на вещи по-другому: чем это чревато в худшем случае? Что он тебя трахнет?