Вечерняя звезда - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф - Страница 14

— Это точно, — улыбнулась Аврора. — Но я думаю, если бы я сейчас была у тебя в квартире, я бы, наверное, уже валялась в обмороке от вони и грязи. Признайся, тебе не хватает навыков ведения домашнего хозяйства. Как, впрочем, и здравого смысла, и многих иных вещей. Хотя, возможно, тебе этого и хочется, — добавила она, пиная его под столом. — Ты хочешь, чтобы я упала в обморок. Тогда перед тобой будет безжизненное тело, которому ты станешь навязывать свою волю. Ну нет, если это и произойдет, то не таким образом.

— Я хочу, чтобы это произошло! — воскликнул Паскаль. — Хочу, чтобы это произошло.

— Уж если это произойдет, имей в виду, что тело, на которое ты смотришь, не безжизненно, — сказала Аврора. — Никто не сможет получить удовольствие от того, что мне не доставляет удовольствия.

— Я возьму себе служанку, — объявил Паскаль. Он жил в крохотной квартире возле зоопарка, которая когда-то была студией какого-то художника. Это была правда — за долгие годы он изрядно запустил ее. В тот единственный раз, когда она была у него, Аврора все время зажимала нос. Трудно соблазнить женщину, которая так решительно зажимает себе нос.

— Вот увидишь, — продолжил Паскаль. — Я даже куплю новые простыни. Вот увидишь! — Ему стало легче при одной этой мысли, и он потянулся за вином.

— Новые простыни, Паскаль? — удивилась Аврора. — Не знаю, заслужила ли я все это?

А Паскаль все говорил о служанке, которую наймет, и о квартире, которая вот-вот станет наичистейшей, без единого пятнышка, и не мог остановиться, пока она не затолкала его в «пежо» и не отправила домой.

Тедди познакомился с Джейн, когда оба лечились в психиатрической больнице в Голвестоне. Они полюбили друг друга, и вскоре после этого их обоих выписали — в сущности, в один и тот же день. Они решили, что это — счастливое предзнаменование, и в течение нескольких месяцев взвешивали вопрос о женитьбе, потом решили, что этого не требуется. Потом они взвешивали еще более важный вопрос — о детях и решили, что ребенок им нужен. Даже два. Примерно спустя год после обсуждения второго вопроса на свет появился Джонатан. Сейчас ему было почти два года, и ему еще только предстояло научиться говорить — если точнее, говорить по-английски. Одним из наиболее убедительных аргументов, который совершенно убедил Тедди и Джейн в том, что они идеально подходят друг для друга, было то, что они оба изучали классические языки и начали этим заниматься еще до того, как что-то стало происходить у них с головами. Джейн училась в Брин-Моуре, Тедди — в Техасском университете. И родители Джейн, и бабушка Тедди жили в Хьюстоне, куда они оба и удалились после того, как каждого из них отчислили. Прошло несколько месяцев, и поскольку с головами у них становилось все хуже и хуже, оба согласились лечь в больницу в Голвестоне.

То обстоятельство, что Джонатану, которого ласково звали «Шишариком», еще только предстояло научиться говорить на понятном окружающем языке, весьма беспокоило Аврору, хотя Тедди и Джейн об этом совершенно не беспокоились. Во-первых, он уже научился рисовать в своей книжке-раскраске греческие буквы, а совсем недавно проявил интерес и к кириллице.

— Мне неинтересно, сколько букв из разных алфавитов он может нарисовать, — убеждала всех Аврора. — Я хочу, чтобы он произнес что-нибудь и я бы могла понять, что он сказал.

— А может быть, он выжидает момент, когда ему действительно будет что сказать, — предположил Тедди. — Вот Витгенштейн не говорил до четырех лет.

— Да ведь Витгенштейн не был моим правнуком, — заметила Аврора.

Джонатан был не ребенок, а загляденье — курчавые светлые волосы, чем он отличался от своей матери, тоже светловолосой, но с прямыми волосами. И на вид это был совершенно счастливый ребенок. У него были кубики с разными алфавитами, которыми его снабжал фирменный магазин в Кембридже, штат Массачусетс, а в те минуты, когда он не забавлялся ими, он играл в ужасно сложные видеоигры на экране телевизора, который для иных целей и не использовался. Тедди и Джейн возражали против американского телевидения, мотивируя это тем, что фирмы, производящие телевизоры в Америке, не выпускают телевизоры высокой четкости.

Аврора возражала против ласкового имени Шишарик. Это прозвище казалось ей совершенно неподходящим для такого очаровательного ребенка, а Шишарик — это словно какое-то вздутие на дереве.

Иногда она появлялась у них после обеда ближе к вечеру, садилась на кушетку на кухне в их маленькой квартирке и смотрела на Джонатана, который забавлялся своими алфавитными кубиками. Чего-чего, а застенчивости у этого малыша не было — он любил вскарабкаться своей прабабушке на колени и заставлял ее читать сказки. Он издавал звуки одобрения или сердился, хихикал, смеялся, орал или плакал, как все дети. Но напрочь отказывался поддерживать разговор. Одна из теорий Авроры состояла в том, что Джонатан молчанием протестовал против своего прозвища.

— С какой стати ему разговаривать с людьми, которые зовут его Шишариком? — спросила она однажды. — То, что он умеет рисовать все буквы этих алфавитов, предполагает в нем сильно развитое чувство языка. Наверное, он ненавидит это прозвище. Начните звать его по имени, и он через несколько дней будет сутками журчать, как ручеек. Прозвища могут быть опасными, вы хоть это понимаете? Многие прекрасные во всех отношениях люди прожили целую жизнь с отвратительными прозвищами. Вдруг он захочет стать президентом, а люди будут звать его Шишариком?

Джейн и Тедди так не считали и всерьез об этом не думали. В отличие от Тедди Джейн была больше способна к серьезным поступкам. Порой даже к слишком серьезным — но и ее совершенно не беспокоило то, что политическая карьера Джонатана будет испорчена из-за этой его клички.

— Да он просто был похож на Шишарика, даже когда еще сидел во мне, — утверждала Джейн. — Он и трех килограммов не весил, когда родился.

Джейн была очень тихой, очень молчаливой, но ужасно смышленой. Аврора уважала Джейн и верила в нее. Джейн была скромна, не тратилась на тряпки, мало говорила, великолепно готовила для Тедди и Джонатана, поддерживала чистоту в квартире и, казалось, во всем разбиралась и отвечала за свои слова.

В сущности, Аврора даже побаивалась Джейн. Всю жизнь люди, которые во всем разбираются и отвечают за свои слова, ее как-то пугали. Ей и в голову не могло прийти, что одна из таких персон окажется в ее семье, хотя, к ее стыду, Пэтси Карпентер, лучшая подруга ее дочери, как раз что-то в этом роде и предсказывала.

— Пусть Тедди время от времени сходит с ума, но в том, что касается выбора партнера, он знает толк, — как-то сказала Пэтси, когда они с Авророй обсуждали то обстоятельство, что ни одна из них не слишком преуспела в выборе партнеров.

— С чего это ты так решила? — спросила Аврора.

— Да потому, что у него всегда такие славные девчонки, намного лучше, чем вся эта публика, которая нравилась моим детям.

У Пэтси было трое детей от разных отцов — сын и две дочери. По возрасту они были почти ровесниками детей Эммы, и ни один из них не разбирался в людях. Ее сын Дэйви уже два раза женился и разводился — оба раза это были какие-то богатые пустышки, а обе дочери, которые в настоящее время считали себя маоистками, предпочитали хамоватых парней из рабочей среды.

Пэтси понимала, что и сама не разбирается в людях. Джим, ее первый муж, был безобидным верхоглядом-интеллектуалом. Типичный юппи — он стал таким задолго до того, как придумали само это слово. Он умудрился потерять все, что досталось ему в наследство — значительную долю в компьютерном бизнесе. Причем как раз тогда, когда все прочие верхогляды-юппи начали зарабатывать миллиарды, торгуя компьютерами.

Томас, ее второй муж, на первый взгляд казался более перспективным. Он был исключительно элегантным и ослепительно высокомерным архитектором, наполовину латиноамериканцем. Его более чем странные, сурового вида дома были лет десять в моде в Лос-Анджелесе и еще в некоторых шикарных городах вдоль побережья. Они произвели на свет двух маленьких оптимистичных дочерей. Но однажды Пэтси до крайности возмутила Томаса, застукав его в сарае возле бассейна с шестнадцатилетней девушкой, помощницей садовника, где та демонстрировала ему все, что знала о минете. Пэтси только что исполнилось сорок, и она была совсем не простушка — они с Томасом уже больше десяти лет бывали везде, где отиралась голливудская элита, и за это время она многое повидала и передумала. То, что она помешала мужу, поразило ее, но это поразило ее меньше, чем то, что Томас зверски избил ее, причем тут же, — с чего это она решила, что может помешать ему наслаждаться?