Этика и психология науки. Дополнительные главы курса истории и философии науки: учебное пособие - Щавелёв Сергей - Страница 14

Обещанное повышение жалования в Российской академии наук в ближайшие годы в среднем до 30 000 рублей в месяц вряд ли привлечёт в науку способную молодёжь. Между тем условием этого поэтапного повышения окладов было увольнение почти всех сотрудников старших возрастных групп. Кое-кто из них мог бы ещё трудиться и трудиться с большой продуктивностью. А начинающим сотрудникам и в обозримом будущем не заплатят даже обещанные 30 000 (они достанутся старшим, главным и ведущим научным сотрудникам да заведующим отделами, лабораториями), а просто «научным сотрудникам» заплатят в среднем вдвое меньше. Премия по итогам 2009 года в Институте всеобщей истории РАН для молодых учёных составила около 5 000 рублей. Разве это деньги? Тем более в мегаполисе. Несколько десятков двухлетних премий президента для молодых учёных – кандидатов наук сначала по паре сотен, а с 2009 года по пять сотен тысяч рублей в год никак не повлияет на дефицит молодёжи, особенно в провинциальных университетах, институтах и академиях. Старики в руководстве РАН, её многочисленных институтов уже сегодня получают сотни тысяч и даже миллионы рублей (а кое-кто и долларов), и они не очень склонны делиться с молодёжью.

В этих условиях твердить о престижности звания учёного, романтике поиска истины просто смешно. Уже сегодня энергичный и толковый выпускник МГУ или МВТУ получит в частной фирме уже после нескольких лет работы вдвое, если не втрое больше рядового сотрудника Академии или преподавателя университета, а также массу других жизненно важных льгот – кредиты на покупку жилья, поездки по стране и за границу, бесплатное второе высшее образование, бесплатные обеды в своём офисе, служебный транспорт, питание для новорождённого ребёнка и т. д. За 1990-е – 2000-е гг. около четверти всех наших кандидатов наук перешли на работу, с наукой не связанную. Приток молодёжи в российскую науку резко сократился.

Всё это так, но как же быть тем, кто предпочитает попасть именно в науку и остаться в ней? Рецепты тут разные:

• кроме мизерного штатного жалования ассистента или младшего научного сотрудника пытаться получить поддержку в виде грантов, как бюджетных, так и частных, отечественных и иностранных фондов; до кризиса 2008–2009 гг. это получалось у довольно-таки значительной части коллег; теперь снова стало для большинства молодых исследователей, особенно провинциалов, весьма проблематичным, потому что бюджеты РФФИ, РГНФ, негосударственных благотворительных фондов сократились в десятки раз;

• как-то сочетать занятия наукой с более прибыльной работой или службой; скажем, видный представитель исторической школы «Анналы» Филипп Арьес называл себя «воскресным историком», потому что все остальные дни он исправно служил в фирме, торгующей фруктами (за выходные дни он написал по крайней мере два фундаментальных труда – о детстве и о смерти, вошедших к классику социальной антропологии); новые формы частичной занятости, связанные с компьютерными технологиями, многим позволяли это, опять же до кризиса; однако для многих специальностей, прежде всего негуманитарных, подобная раздвоенность не просто затруднительна, но и прямо невозможна – как ставить эксперименты или ездить в экспедиции, если большая часть года занята иными делами?

• пожертвовать темпами социальной мобильности сегодня, чтобы вырасти в научной табели о рангах со временем – тогда вырастут и доходы; такое возможно при наличии доброй воли и поддержки близких людей, членов семьи учёного, которым не безразлично его жизненное увлечение и ждать отдачи позволяет материальное положение;

• эмигрировать в те страны, где учёным платят достойно;

• «некоторые становятся люмпенами, живут в сараях вместе с такими же неприкаянными и одержимыми друзьями», как писал С.Д. Довлатов о собратьях-писателях, но маргинализироваться способны порой и учёные; пресловутые в советские годы кочегарки, дворницкие и т. п. убежища до сих пор вмещают не только музыкантов, но и некоторых «менеэсов»; Сомерсет Моэм в рассказе «Нищий» отмечал, что самых бедных людей в мире он встречал в России, так что нам, русским, эта наклонная дорожка особенно «светит»; русский эмигрант физик Георгий Антонович Гамов[53] умудрился спиться за двадцать лет благополучной внешне жизни профессора в США;

• уйти из науки, чтобы потом вернуться в неё – но обеспеченным человеком, который может сам заплатить за своё интеллектуальное увлечение; вариант, пожалуй, самый опасный для сохранения научной квалификации;

• бросить профессию исследователя навсегда ради более выгодного дела.

Выбор, как и вообще в жизни, сложен. Как-то субординировать перечисленные исходы трудно – согласно пословице, и тут «каждый умирает в одиночку». Мне представляются оптимальными второй (для молодых) и третий (для пожилых) варианты преодоления финансового кризиса нашими учёными.

В последнем эпиграфе процитирован персонаж популярнейшего романа – Александр Дмитриевич Суховейко – в прошлом камергер двора его императорского величества, которого в советской коммунальной квартире звали просто Митричем. Как известно, «Митрич» говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он кончил Пажеский корпус в Санкт-Петербурге, то есть ещё более элитное учебное заведение. Здесь проходили офицерскую подготовку сыновья и внуки особо отличившихся на войнах генералов и адмиралов, отпрыски великих князей и высших сановников, иностранные принцы. Выпускники корпуса имели привилегию сами выбирать себе род войск и воинскую часть для прохождения дальнейшей службы. А названа была эта школа так потому, что лучшие из её воспитанников в последний год обучения назначались камер-пажами членом царской семьи. После революции Митрич «косит» под пролетария, чтобы спрятаться от «диктатуры пролетариата».

В науке нередко происходит наоборот: среди учёных то и дело встречаются явные недоучки. А именно, некто, формально окончивший высшее учебное заведение, даже элитное, так и не сумел получить в его стенах достойного образования. Выпускник юридического факультета МГУ М.С. Горбачёв даже не научился говорить по-русски без жуткого южноруского акцента и массы самых безграмотных ошибок. Точно также Борис Ельцин и Виктор Черномырдин. Такое бывает и среди учёных. Диплом правдами и неправдами получен, а за «корочкой» – пустота. Но куда интереснее бездарей-самозванцев изредка встречающиеся у нас же настоящие самоучки. Эти, напротив, официально ни в каких школах, хоть низко-, хоть высоко рейтинговых, на самом деле не обучались, но сумели дать фору их выпускникам.

Можно подумать, что самоучки возможны где угодно, но не в науке. В некоторых сферах её, конечно, так и есть – ни в экспериментальную медицину, ни в космонавтику, ни во многие другие отрасли знания нипочём не затесаться случайному человеку. Но в гуманитарных сферах и в технике самоучки до сих пор попадаются. Краеведы, изобретатели, вообще энтузиасты. Хотя определение «самоучка» формальное – просто человек не имеет дипломов об окончании школ; или же его дипломы по другим, совсем иным специальностям, чем та, где он пытается что-то доказать армии профессиональных сотрудников. Но разве в дипломе всё дело?

Ну, ладно, – пусть кто-то выучится вроде сам, по книжкам; подумает над затронутой там проблемой и предложит какой-то новый научный продукт. Но эти книжки кто-то написал, и их авторов надо, если по-честному, признать наставником нашего гипотетического самоучки. Далее: новый продукт кто-то должен воспринять, подвергнуть экспертизе, зачислить в фонд научной информации. Получаются уже не книжные, а живые вроде бы учителя и сотрудники. Так что феномен самоучек на поверку выходит эфемерен. Тот учёный, который с порога отмахивается от самоучек, – просто сноб, а по сути хам. Ты сначала послушай человека, прочти его тексты, а потом выноси вердикт: кто из вас настоящий учёный – ты или он.