Приключения в стране бизонов - Буссенар Луи Анри - Страница 18

• Предыдущая
• 18/21
• Следующая

— Черт возьми! — выругался парижанин. — Выходит, у нас осталось всего две ночи и день. Надо срочно что-то придумать.

Несмотря на грязь и вонь в вигваме, друзья забылись тяжелым сном, а когда проснулись, огонь в очаге погас и в дымовое отверстие врывались яркие лучи солнца. Пленники были одни, но где-то поблизости находилась охрана: снаружи доносились возбужденные голоса. Вдруг все стихло. Чья-то сухая жилистая рука отдернула занавеску. На пороге появилась старуха — Мать Трех Силачей принесла поесть.

— Так обещал Тот, Кто Видел Великого Отца, — отчеканила она. — Бледнолицые должны поспешить, сейчас их поведут на суд вождей.

Фрике и Андре наспех проглотили несколько кусков мяса, пару маисовых лепешек, накормили американца.

Женщина сказал правду. Едва охотники покончили с завтраком, как в хижину вошел Кровавый Череп в полном вооружении.

— Пусть бледнолицые встанут и следуют за мной, — приказал он. — Я поведу их на суд вождей.

— Нас будут судить? — перебил его молодой человек. — А я думал, уже осудили! Любопытно! — И он обратился к сиу, казавшемуся еще суровее в военных доспехах и красочном наряде:

— Развяжите нам ноги. Иначе как мы пойдем!

— Хорошо, Кровавый Череп развяжет вам ноги, — с издевкой молвил индеец. — Попользуйтесь хоть недолго свободой. Все равно вас скоро поведут к столбу пыток.

«Дал бы я тебе хорошенько, не будь здесь двухсот таких же негодяев, как ты, — подумал юноша. — Но погоди! У нас еще есть время…»

— Пойдем, — позвал Бреванн, когда индеец развязал ноги полковнику.

Они покинули хижину и двинулись в путь. Впереди — Кровавый Череп, в середине пленники, позади охрана. По бесстрастным, словно окаменевшим, лицам туземцев трудно было определить, с ненавистью они относятся к пленникам или с любопытством. Женщин и детей не было. Им, видимо, запретили выходить из вигвамов. Процессия приблизилась к хижине, значительно большей, чем остальные. В ней свободно могли уместиться человек двадцать. Серый холст, покрывавший ее, со всех сторон был приподнят, чтобы внутрь проникали воздух и свет. Вокруг вигвама выстроились воины. Они не подпускали любопытных, зато самим было видно все. У очага, где еще тлело несколько угольков, сидело семь краснокожих в полном воинском снаряжении, увешанных множеством ярких украшений и амулетовnote 57, придававших им весьма странный и нелепый вид.

Пленники без тени страха, исполненные чувства собственного достоинства, остановились перед вождями, а те вдруг громко запели нестройными голосами, сопровождая этот ритуал выкриками, похожими на звериный визг и вой. Это длилось довольно долго, и французы успели изучить обстановку, в то время как американец, найдя у себя в кармане щепотку табака, засунул его в рот и стал с наслаждением жевать.

Посреди хижины восседал на почетном месте древний старик с мутными подслеповатыми глазами — главный вождь. Для своих лет он выглядел вполне бодрым и свежим.

От молодого человека не ускользнуло, что шляпы на вождях американского производства. Но на что они были похожи! На черных как смоль волосах главного вождя красовался цилиндр, изрядно полинявший и выцветший так, что ворс более походил на шерсть лишайной кошки. У одного из краснокожих цилиндр выглядел еще хуже: без полей, с укороченной тульей. Парижанин сразу узнал своего друга и покровителя — Того, Кто Видел Великого Отца. Остальные туземцы были в мягких фетровых шляпах более пристойного вида. С лицами, размалеванными синей, желтой, красной и черной краской, индейцы выглядели смешными и странными. А что за одежду они носили! Рваную, засаленную: американские мундиры, пиджаки, фланелевые блузы с задним разрезом, как у сюртука, обкромсанные и оборванные брюки, поношенные, непарные, иногда вперемешку сапоги и башмаки. Зато на всех были ожерелья из раковин, серебряных долларов, зубов, когтей, даже из ружейных гильз. Главное украшение — золотой мексиканский пиастрnote 58 висел у каждого на цветной веревочке. У Слепого Бобра монету заменяло дешевое зеркальце. У Того, Кто Видел Великого Отца болталась большая серебряная медаль, пожалованная президентом Линкольномnote 59, принимавшим его в Вашингтоне в числе других индейских депутатов. По этому случаю, видимо, он и получил свое длинное прозвище.

Как только пение кончилось, Кровавый Череп, выступавший в роли главного обвинителя, притулился в стороне от судей. Взяв трубку с чубукомnote 60 из камыша, он набил ее табаком, положил сверху уголек и вложил в руку слепого вождя. Тот, затянувшись три раза, выговорил:

— Я — Слепой Бобр, — и передал трубку соседу.

Трубка пошла по кругу, и каждый называл свое имя:

— Я — Лосиный Рог.

— Я — Тот, Кто Видел Великого Отца.

— Я — Серый Медведь.

— Я — Длинный Шест.

— Я — Похититель Меда.

— Я — Раненный В Лицо.

Последним взял трубку Кровавый Череп. Он затянулся, разломал чубук и сказал:

— Я Кровавый Череп, помощник Ситтинг-Булля, великого вождя сиу-огаллалов.

— Мой сын Кровавый Череп — великий воин, — промолвил, помолчав, Слепой Бобр. — Привет ему!

Шесть вождей повторили по очереди:

— Кровавый Череп — великий воин, привет ему!

Слепой Бобр снова заговорил:

— Кровавый Череп такой же вождь, как и мы. Почему он не садится в общий круг?

— Он не может сидеть рядом с Великими вождями Запада. Воин стоит перед вами как проситель.

— О чем просишь, сын мой, вождь огаллалов?

— Отец, глаза твои слепы и не могут видеть меня, но уши твои способны слышать голос несчастного. Вождь, я прошу справедливого суда.

— Сын мой, уши мои открыты для твоего голоса. Справедливый суд будет.

— Справедливый суд будет, — словно эхо, один за другим вкруговую откликнулись краснокожие.

— Говори, не ведая страха, сын мой. Совет дал тебе слово, — продолжал главный вождь.

Кровавый Череп на минуту задумался, потом выпрямился, сорвал с головы меховую шапку и швырнул наземь, обнажив изуродованный, покрытый блестящей розовой кожей череп. До сих пор сиу скрывал от соплеменников свое увечье. Первым его увидел полковник, а теперь вот вожди, ужаснувшиеся при виде страшного зрелища.

— Отец, — задыхаясь, произнес сиу и опустился перед Слепым Бобром на колени, — глаза твои не могут видеть того места, где у меня вились раньше длинные пряди черных волос — краса и гордость воина. Положи руку на мою голову, голую, как горб ободранного бизона.

Старик осторожно провел рукой по лысому черепу индейца и глухо проговорил:

— Мои руки видят. Мое сердце видит. Сын мой лишился скальпа. Он очень несчастен, но честь у великого воина никто не в силах отнять!

— Отец прав, — зашумели вожди.

— Спасибо, братья. Вы не отвергли Кровавого Черепа. Но что скажут предки, когда тело мое останется здесь, а дух полетит в вечнозеленую прерию, где люди моего племени скачут на резвых, как ветер, мустангах и предаются охоте на бизонов? Они не признают воина с черепом безволосым, как панцирь черепахи.

— И это верно, — согласились вожди, не зная, что можно возразить.

— Отец мой, — прищурился Кровавый Череп, — ты зовешься великим вождем и познал тайну жизни. Скажи, если я добуду скальп своего врага, простят меня предки?

Слепой Бобр с минуту подумал. Потом медленно поднялся, нащупал на поясе нож для снятия скальпов и подал Кровавому Черепу:

— Вот, сын мой, возьми этот нож. Порази того, кто поразил тебя. Иди смело, сын мой! Пусть зорок будет твой глаз, тверда рука, пусть не дрогнет твое сердце! Предки признают тебя, если ты добудешь вражеский скальп!

• Предыдущая
• 18/21
• Следующая