Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 60
- Предыдущая
- 60/115
- Следующая
— Как что делать?! Да все, что угодно!
— Нет, не все, что угодно, а то, что выгодно. Можно здесь хоть химический комбинат построить, да зачем? Если сырье надо вести, продукцию вывозить… Получается, как раз и невыгодно!
— Тогда, что здесь вообще можно делать?
— Все, что связано с тайгой! А тайга — это не так и просто… В ней то много всего, а то мало. Вот хотя бы этот год. Прошлый год был неурожайным на орехи. И всю зиму был соболь плохой. Когда нет ореха, он ест рябину. Болезнь «рябинка» — на его шкуре появляются пятнышки, где она с внутренней стороны сморщенная и тонкая… бывают даже прободения. А ворс в «рябинках» тоже вылезает, ломкий и ненадежный. Шкуры низкого качества. Весной этого года редкий соболь стоил больше 200 рублей. И добывать его — невыгодно, вот так…
— А если соболь плохой… То что выгодно?
— Ну например, кабаргу… Кабарожья струя идет от 2 до 3 долларов за грамм. А в одном самце кабарги этой струи — от 15 до 25 грамм, считай сама… Это уже можно жить, но вот убьет охотник кабаргу — нужны деньги до зарезу, продает за 2 и за 2,2 доллара. И наживается на кабарге вовсе даже не охотник.
— Или вот медведь, — перебил Алексея Андрей. — Медвежья желчь стоит по 1 доллару грамм. Но хочется же с медведя и шкуру, и мясо… все иметь. А кедра нет — медведь голодный. У него и желчи мало, а уж тем более сала. Медведь должен ложиться в берлогу, чтобы в декабре у него треть веса приходилось бы на сало…
— А я в этом году в декабре медведя взял — а у него слой жира всего в два пальца. Такой не доживет до весны, сдохнет в берлоге. Многие и помирали. Крупные медведи выходили, искали берлоги мелких и прямо в берлогах их ели. К весне выжили в основном те, особенно крупные, кто охотился, кто питался животной пищей. Большой медведь задавил маленького и съел прямо у базы отца. Мы так думаем, что мелкий медведь могла быть дочка крупного.
— Что, дочку завалил и съел?!
— А что? Медведи родства не знают, им все равно — отец и мать или там дети. Медведица медвежонка на третьем году жизни бьет смертным боем, он уходит, начинает жить один. А отец вообще медвежат никогда и не видел. Нет у медведей семьи.
Так и выживают друг за счет друга. Вот отец в этом году поехал на базу… весной, снег уже сошел. Смотрят, все там перевернуто, словно кто-то ходил и искал. Человека вроде не было, а беспорядок. Потом видят — из-под лавки лапа торчит. Оказалось — залез медведь… причем крупный медведь, здоровенный. Забрел зверюга на базу, съел все, что смог — старые сапоги, целлофановый пакет — его еще с осени забыли, с рыбьими внутренностями; окурки съел, корки хлеба… Представляешь корки, которые зиму перележали?! Каменной твердости корки, и их-то он глодал. И умер, забившись под лавку. Голова огромная, а тело — как придаток к голове. Тело его почти не разлагалось, таким было ссохшимся — почти естественная мумия, от силы шестьдесят кило весом.
— А пещеры у вас тут есть?
— Сколько угодно! А что, желаете сходить?
— Ребята, у вас в деревне что говорят про такую штуку… Про шар, исполняющий желания?
— Федя Бздыхов, когда из запоя выходит, еще не то рассказывает…
— Нет, тут не галлюцинация. Есть в окрестностях Малой Речки одна пещера… А в ней видели такой шар. Шар вспыхивает от малейшего света и исполняет желания.
— Вспыхивает?
— Ну, он темный, когда входишь, а потом начинает светиться…
Под умными внимательными взглядами сам Павел чувствовал, что несет несусветную, неубедительную чепуху.
— Гм… Странный шар. А откуда шар узнает, какие у кого желания?
— Вот этого не знаю… — растерялся Пашка, — откуда я могу знать, как он это узнает.
— Волшебным путем, не иначе, — ехидно проронил Алеша. Павел пожал плечами. Помолчали.
— И еще… — переключилась Ирка, — тут был поблизости лагерь…
— Какой лагерь? Пионерский? По-моему, ближайший — километров за семьдесят.
— Нет… Лагерь, где заключенные. Они что-то добывали в руднике… И они знали про пещеру.
— Пещеры есть, Ирочка… Есть. А вот про такой лагерь мы не слышали.
— Там еще рядом красные скалы… Это километрах в тридцати выше по реке от деревни.
— Такие скалы есть, их мы знаем. Про лагерь — ничего, а вот про скалы… Если нужны скалы, мы покажем.
— Туда очень трудно идти? За день управимся?
— За день — в любом случае, даже если пешком. Я бы вам даже советовал пешком — больше увидите. …Ребята, а этот лагерь, красные скалы… там что, тоже волшебный шар?
Павел кинул на Ирину взгляд, понятный обоим. Ирка, вроде бы, уже убедилась — знакомым Павла верить можно. Но и говорить правду не хотелось.
— Ну да… Я еще точно не знаю — может быть, этот шар еще закопан под одной скалой…
Опять недоуменное молчание.
— Что, собираетесь копать? — в голосе Андрея Маралова тонко соединились уважение к гостям, желание понять степень их вменяемости, интерес к различным путешествиям и приключениям, сомнение в существовании шара, стремление узнать все, чего не рассказали гости, уверенность, что они не все рассказали.
— Закопан… — глубокомысленно заметил Алексей, сделав движение руками, словно поднимал что-то на лопату, — как у пиратов Карибского моря! Там парочки скелетов нет?! Чтобы все как у Эдгара По: «Маса, я кидал в правый глаз, вот в этот!»
И Алексей обеими руками зажал левый глаз и сидел, сотрясаясь от хохота.
Андрей посмотрел на брата с укоризной, чуть заметно пожал плечами.
— Так вы, получается, шар и выкопать думаете, и в пещере найти?
— Андрюша, мы сами не знаем… В смысле, не знаем, где он. Поэтому мы и копать готовы, и походить по пещере, — Павел и не припомнил, когда он чувствовал себя большим идиотом, чем сегодня.
— Про пещеру сразу скажем, — переглянулся с братом, от обоих высказался Алексей, — тут у нас пещер всяких полно… А настоящая, большущая — одна. И ходить по этой пещере не просто. Так и называется — Страшная. Остальные пещеры все облазили на сто рядов, а по Страшной ходят мало, в ней еще много мест, где вообще никто никогда не бывал. Если где-то шар и есть, то в ней. Так что пещеру — покажем, и даже сами туда слазим… Слазим, Лешка?
— Конечно, слазим. В шар, правда, не очень-то верится, так хоть пещеру посмотрим.
За окном нарастало жуткое завывание двигателя. Рев достиг апогея, звук был такой, как будто шел на взлет ИЛ-68 или ТУ-154. Ирина заметила в окно доисторический газик, мчавшийся к воротам наискось — словно машина собиралась врезаться в дом с полного хода.
Сначала Ирке показалось, что машина разделилась на две, и одна половинка затормозила в тучах пыли, издавая жуткий скрежет, а вторая на ногах вприпрыжку ринулась к дому.
— Вот и отец, — удовлетворенно кивнул Алексей.
На крыльце бухало так, словно шел на двух ногах если и не динозавр, то по крайней мере слон встал на дыбы. Вошедший мгновенно заполнил собой всю комнату без остатка. Ирине с перепугу показалось, что даже воздуха не осталось в помещении, которое полностью затопил старший Маралов.
— Гости! Уже встали? Куда собираетесь? — голос Маралова отдавался во всех концах дома, и от каждого звука содрогались все предметы вокруг. Дом со стандартной высотой потолка, в два метра сорок сантиметров, показался вдруг ужасно низким. Ирина, совсем не карлица, оказалась по плечо вошедшему.
Руки… раза в четыре больше рук обычного человека, доставали любой предмет с расстояния в несколько метров. Дмитрий Сергеевич наклонился с улыбкой к Ирине, и Ира вздрогнула от близости этого лица — по площади раза в три больше ее собственного.
Видно было, что человек этот очень добродушный, даже попросту говоря, добрый, но вот рассердить этого человека, даже вызвать у него неудовольствия Ирина бы очень не хотела. Даже крохотный Мишка, похоже, замолчал и засопел от уважения… нет, не побоимся сказать прямо — замолчал он от почтения к отцу.
При этом Маралова никак нельзя было назвать ни длинным, ни даже высоким. Он просто был очень большим. Его было во все стороны много… вот, пожалуй, самое точное определение. Если бы Ирина умела хорошо рисовать, она нарисовала бы с Маралова Илью Муромца или Микулу Селяниновича.
- Предыдущая
- 60/115
- Следующая
