Пугачев - Буганов Виктор Иванович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/96
• Следующая

В Поволжье и Приуралье долгую и упорную борьбу вели нерусские народы. Нередко в их движениях, особенно в башкирских, заметную роль играют местные феодалы, старшины, выдвигавшие порой лозунги отделения от России. Но главное в них — борьба против социального гнета русских и своих феодалов, против национального угнетения. Часто вместе выступали и нерусские и русские эксплуатируемые массы.

В 60-е годы в Среднем Поволжье татары, мордва, марийцы, чуваши, удмурты составляли 30 процентов населения. Жили они в нищете, земли захватывали у них русские феодалы и заводчики, ясашных превращали в монастырских, помещичьих крестьян (например, 10 процентов мордвы стали крепостными). Многих «приписывали» к заводам, давали в долг деньги, заставляя их отрабатывать. Эксплуатация, обсчеты, наказания — все шло в ход.

Помимо подати, местных жителей обязали исполнять различные повинности (строительную, рекрутскую, подводную, постойную, рубка и доставка корабельного леса), взимали многие сборы. К этому нужно добавить вымогательства чиновников, притеснения священников.

Относительно большей самостоятельностью пользовалась Башкирия. Здесь большое влияние имела феодальная знать (князья, тарханы[5]; старшины, муллы и другие), эксплуатировавшая своих соплеменников — рядовых общинников (туснаков) и пришлых «припущенников» из татар, чувашей, мишарей (мещеряков), марийцев, удмуртов, русских, мордвы. Местное население тоже было обложено различными налогами, сборами, повинностями, которые быстро росли. Земли у башкир захватывали для заводов, крепостей, поместий. Все это в соединении с произволом властей, полным бесправием жителей делает понятными их непрерывные восстания против гнета, социального и национального.

В сходном положении находились казахи (киргиз-кайсаки). Помимо эксплуатации рядовых казахов феодальной знатью, недовольство вызывали захваты земель русскими помещиками и яицкими старшинами в низовьях реки Яика, то есть в местах кочевий казахов. Кроме того, указ оренбургского губернатора И.И. Неплюева 1756 года запретил казахам пасти скот на правой стороне Яика. Это привело к многолетней «пограничной барымте» — взаимным нападениям.

В таком же положении находились и калмыки (захват земель, стравливание с казахами и казаками). В 1771 году часть калмыков, не выдержав нищеты и притеснений, направилась в Джунгарию через яицкие и казахские степи, по пути многие погибли. До Джунгарии добрались очень немногие.

Жители Поволжья и других районов неоднократно поднимали восстания в течение всей третьей четверти XVIII века. Они протестовали против гнета, притеснений феодалов и чиновников, насильственного крещения. Крупные движения происходят в Терюшевской волости Нижегородского уезда («Терюшевский бунт» начала 40-х годов; здесь к мордве присоединились русские крестьяне, солдаты, работные люди, бурлаки), в Башкирии в 1755 году (восстание Батырши) и др. Волновались приписные крестьяне из удмуртов (1758, 1761, 1762 годы) и др.

Среди башкир после поражения восстания Батырши в обстановке дальнейших захватов земель, роста гнета и притеснений распространяются слухи и разговоры о каких-то грядущих переменах: «Ныне женский пол государствует, и потому надо иметь терпение. Слух такой носится, что на государственный престол мужеский пол возведен будет, и в то время какой ни есть милости просить постараемся».

Вскоре после описанных событий и речей в 1763 году в селе Спас-Чесноковке заговорили, что Петр III жив. Местные священник и дьячок вознесли в церкви хвалы за спасение государя. Все окрестное население воспрянуло духом — надежды на прекращение произвола, беспорядков вновь расцвели пышным цветом в сознании простых людей.

Самозванцы под именем Петра III Федоровича появляются, таким образом, в разных местах, под разными обличьями. Разговоры о спасении императора начались сразу после его гибели в 1762 году. Об этом люди говорили, передавали из уст в уста слухи в самом Петербурге и далеко от него. Помимо тех, о которых выше упоминалось, можно назвать других, например проторговавшегося купца Антона Асланбекова, который выдавал себя за Петра III в 1764 году в районе Курска, Обояни, Мирополья, Суджи; его поддержали местные однодворцы. Беглый рекрут Иван Евдокимов выдавал себя за Петра III в Нижегородском уезде. Гаврила Кремнев, однодворец села Грязновка Лебедянского уезда, действовал в 1765 году под именем Петра III в Воронежской губернии и Слободской Украине. С двумя беглыми крестьянами (одного он назвал генералом Румянцевым, другого — генералом Алексеем Пушкиным) он ездил по селам и приводил население к присяге «императору» — самому себе.

Самозванничество — характернейшее явление той поры — питалось чаяниями и надеждами социальных низов. Из их рядов вышли и сами «императоры»; это помещичьи крестьяне, казаки, беглые солдаты, однодворцы. Ожидание «доброго» Петра Федоровича, действия самозванцев — все это говорило наряду с выступлениями угнетенных, которые приняли такой затяжной и массовый характер в 50 — начале 70-х годов, о том, что классовая борьба, принимавшая самые различные формы, достигла в это время высокого накала, должна была прийти к своей кульминации. Этот пик настал, когда на борьбу поднялись огромные массы людей на большой территории, а во главе их встал «набеглый царь», самый популярный из самозванцев — Емельян Пугачев.

На Усихе Пугачев провел недели полторы. Казаки (а их число при нем увеличилось) разбили для него палатку, сами же жили биваком под открытым небом. К стану приезжали новые люди — одни, посмотрев «государя», уезжали, другие оставались служить ему. Иван Харчев привез четыре знамени и полведра водки. Пугачев остался доволен. Сели обедать. Емельян Иванович провозгласил:

— Здравствуй я, надежа-государь!

Все выпили. Казаки хотели было поднять тост за здоровье императрицы. Но он запретил:

— Нет! За здоровье ее не пейте! Я не велю! А извольте кушать за здоровье Павла Петровича!

И поднял тост:

— Здравствуй, наследник и государь Павел Петрович!

Когда все опрокинули чарки, «государь» прослезился:

— Ох! Жаль мне Павла Петровича!

Казаки с умилением и радостью глядели на «родителя».

В Яицком городке все эти дни разговоры об «императоре», о том, что его нужно «принять», продолжались. Войсковые остерегались происков казаков «старшинской руки». Казак Яков Почиталин в разговоре с Василием Плотниковым выразил уверенность:

— Без сомнения, старшины и их казаки не согласятся его принять по своей к нам ненависти, хотя бы и вся наша войсковая сторона его приняла.

Оба казака пришли к единодушному выводу:

— Как можно сего случая не упускать и делать, что надобно, общим старанием, не мешкавши, дабы таким промедлением не упустить из рук государя.

Между казаками в Яицком городке и «государем» шли переговоры: где ему лучше явиться — в городке или на плавне? Вскоре на Усиху с Мясниковым приехали как представители Яицкого войска Кузьма Фофанов и Дмитрий Лысов. Пугачев ждал их:

— Здравствуйте, други мои, войско Яицкое!

Они низко поклонились и поцеловали ему руку.

— Зачем вы сюда приехали?

— Мы приехали, — сказал Фофанов, — для отдания Вашему величеству поклона и для уверения, подлинно ли Вы здесь?

— Благодарствую, что вы меня нашли. Я, великий государь Петр Федорович, пришел к Яицкому войску с тем, чтобы вы меня приняли и возвели на царство по-прежнему, а я за вас вступлюсь. Слышал я, что вы, бедные, разорены.

— Подлинно, батюшка, — в разговор вступил Лысов, — мы все обижены, и заступиться за нас некому. Не оставь нас!

Пугачев высказал пожелание, чтобы казаки, «сот до пяти», собрались к нему на Усиху, откуда он придет в городок. Оба согласились:

— Хорошо, Ваше величество, мы будем повещать об этом войско.

— Мне теперь, други мои, надобен письменный человек. Так сыщите и пришлите его ко мне.

• Предыдущая
• 29/96
• Следующая