Паника в «Ла Скала» - Буццати Дино - Страница 7
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
Раздался звонкий и довольно дерзкий голос:
– Простите, Клисси, неужто вы находите свою болтовню остроумной?
Это вмешалась в разговор Лизелора Бини – самая, пожалуй, блистательная молодая дама Милана, внушавшая симпатию и своим живым лицом, и удивительной прямотой, на которую обычно дают право либо незаурядный ум, либо очень высокое положение в обществе.
– Ну вот! – откликнулся романист несколько сконфуженно, но все в том же шутливом тоне. – Я хотел подготовить наших милых дам к неожиданности…
– Вы уж меня простите, Клисси, но любопытно бы знать, стали бы вы тут распинаться, если б не чувствовали себя застрахованным?
– Как это «застрахованным»?
– Бросьте, Клисси, не заставляйте меня повторять всем известные вещи. Впрочем, кто упрекнет человека в том, что у него есть близкие друзья и среди этих, как их, революционеров?… Наоборот, можно только похвалить его за предусмотрительность. Должно быть, скоро мы все в этом убедимся. Уж вы-то знаете, что вас не подвергнут…
– Чему не подвергнут?! Чему не подвергнут?! – воскликнул Клисси, бледнея.
– Ну, не поставят к стенке, черт побери! – И она повернулась к нему спиной под сдавленные смешки публики.
Группа разделилась. Клисси остался почти что в одиночестве. Остальные, отойдя в сторонку, окружили Лизелору. А она, словно это был какой-то странный бивак, последний отчаянный бивак в ее жизни, томно опустилась на пол среди окурков и лужиц шампанского, расправила складки своего вечернего туалета от Бальмена, стоившего, вероятно, не меньше двухсот тысяч лир, и в споре с воображаемым обвинителем стала горячо отстаивать позиции собственного класса. Но поскольку не нашлось никого, кто вздумал бы ей возражать, Лизелоре казалось, что ее недостаточно хорошо понимают, и она по-детски сердилась, глядя снизу вверх на стоявших вокруг друзей.
– Известно ли им, на какие жертвы нам сейчас приходится идти? Известно ли им, что у нас нет в банке ни сольдо?… Драгоценности?… Ах, драгоценности! – говоря это, она делала вид, будто хочет сорвать с руки золотой браслет с двухсотграммовым топазом. – Тоже мне!… Да отдай мы им все наши побрякушки, что изменится?… Нет, дело не в этом… – в голосе ее зазвучали слезы, – а в том, что им ненавистны наши физиономии… Они не могут вынести нашего вида, вида культурных людей… не могут вынести, что от нас не воняет, как от них… Вот она, «новая справедливость», которой добиваются эти свиньи!…
– Осторожнее, Лизелора, – сказал какой-то молодой человек. – И у стен есть уши.
– К черту осторожность! Думаешь, я не знаю, что мы с мужем первые в их списке? Нечего осторожничать! Мы были слишком осторожны, вот в чем беда. А сейчас… – Она запнулась. – Ладно, пожалуй, и впрямь хватит…
Единственным, кто сразу же потерял голову, оказался Клаудио Коттес. Он был похож (прибегнем к старомодному сравнению) на следопыта, который обходит сторонкой селение людоедов – как бы чего не вышло, – а потом, уже путешествуя по безопасным местам и забыв об осторожности, замечает в кустах возле своей палатки дротики дикарей племени «ням-ням» и видит среди ветвей сотни сверкающих голодных глаз. Нашего старого пианиста просто затрясло, когда он услышал, что «морцисты» переходят к действиям. За несколько часов столько на него свалилось: сначала смутная тревога после звонка неизвестного, потом намеки Бомбассеи, предостережения того странного господина и вот теперь слухи о надвигающейся катастрофе. Ну что за идиот этот Ардуино! Если начнется смута, «морцисты» разделаются с ним в первую очередь. И ничем уже не поможешь – слишком поздно! «Но разве предупреждения того малознакомого типа – не хороший признак? – успокаивал он себя. – Разве это не означает, что Ардуино пока только подозревают в чем-то?» – «Ну и что? – тут же возражал другой внутренний голос. – Мятежникам довольно любой зацепки! Не исключено, что они предупредили его только сегодня просто из коварства, ведь спастись Ардуино все равно уже не успеет!» Старик был вне себя, нервно, с озабоченным видом он переходил от группы к группе, надеясь услышать какую-нибудь утешительную новость. Но добрых новостей не было. Друзья, привыкшие видеть его всегда бодрым и острым на язык, удивлялись, как его скрутило. Но у них хватало собственных забот, чтобы заниматься еще этим простодушным стариком: вот уж у кого, по их мнению, не было никаких оснований чего-то бояться.
Слоняясь по фойе, он рассеянно опустошал один бокал за другим – лакеи на шампанское не скупились. От этого его мысли путались еще больше.
Вдруг ему в голову пришло самое простое: он даже удивился, что не подумал об этом раньше. Нужно вернуться домой, предупредить сына, уговорить у кого-нибудь спрятаться. В друзьях, готовых приютить его у себя, недостатка, конечно, нет. Коттес посмотрел на часы – десять минут второго – и направился к лестнице.
Но в нескольких шагах от двери его остановили.
– Куда это вы, дорогой маэстро, в такое время? И что с вами? Вам нездоровится?
Это была донна Клара собственной персоной. Покинув группу особо важных гостей, она стояла у самого выхода с каким-то молодым человеком.
– О, донна Клара! – откликнулся Коттес, приходя в себя. – Куда, по-вашему, можно идти в такое время? Да еще в моем возрасте? Домой, конечно.
– Дорогой маэстро, – голос Клары Пассалаккуа звучал очень доверительно. – Послушайте моего совета, подождите еще немного. Сейчас лучше не выходить… Там, на улице, не совсем спокойно, вы меня понимаете?
– Они что, уже начали?
– Не надо волноваться, прошу вас. Опасности нет никакой. Нанни, проводи, пожалуйста, маэстро! Пусть ему дадут какие-нибудь сердечные капли.
Нанни был сыном маэстро Джибелли, композитора и старого друга Коттеса. Донна Клара отошла,
чтобы задержать других гостей, тоже направлявшихся к выходу, а молодой человек повел маэстро в буфет и по пути посвятил его в курс событий. Несколько минут назад прибыл адвокат Фридже-рио, человек очень осведомленный, близкий друг брата самого префекта. Он специально прибежал в театр предупредить, чтобы никто не выходил на улицу. «Морцисты» сосредоточили свои силы на окраинах и вот-вот двинутся к центру. Префектура практически окружена. Несколько отрядов полиции оказались в изоляции и без автомобилей. В общем, положение серьезное. Выходить из «Ла Скала», да еще во фраке, было бы неблагоразумно. Лучше переждать. Театр «морцисты» занимать, конечно же, не станут.
Новое известие, с поразительной быстротой облетевшее всех, произвело на гостей ужасное впечатление. Да, оказывается, дело нешуточное. Все притихли; некоторое оживление отмечалось лишь возле Гроссгемюта, поскольку никто не знал, как теперь с ним быть. Его жена устала и еще час назад уехала на машине в отель. Как же теперь провезти его самого по улицам, очевидно охваченным смутой? Он, конечно, композитор, старик, иностранец, что могло ему угрожать? Но известный риск все же был. Отель находился далеко, напротив вокзала. Может, отправить его под эскортом полицейских? Нет, пожалуй, это будет еще хуже.
Тут Гиршу пришла в голову идея.
– Послушайте, донна Клара… Если б можно было связаться с какой-нибудь важной шишкой из «морцистов»… Вам здесь никто на глаза не попадался?… Это было бы лучше всякого пропуска.
– Пожалуй… – согласилась донна Клара, что-то прикидывая в уме. – Ну конечно же! Прекрасная мысль!… Считайте, что нам повезло: одного из них я здесь видела только что. Шишка, правда, невелика, но как-никак депутат парламента. Я имею в виду Лайянни… Ну конечно, конечно… Сейчас же пойду поищу его.
Депутат Лайянни и был тем самым неприметным человеком в старомодном смокинге, рубашке не первой свежести и с сероватой каемкой под ногтями. Занимаясь в основном аграрными вопросами, он редко бывал в Милане, и мало кто знал его в лицо. Он почему-то не поспешил, как остальные, в буфет, а направился в театральный музей. Только что вернувшись оттуда, он присел в сторонке на диванчик и закурил дешевую сигарету.
Донна Клара решительно направилась к нему. Депутат поднялся ей навстречу.
- Предыдущая
- 7/11
- Следующая
