Паника в «Ла Скала» - Буццати Дино - Страница 6

• Предыдущая
• 6/11
• Следующая

Как и всегда в подобных случаях, знание иностранных языков подверглось суровому испытанию.

– Un chef-d'oeuvre, vйritablement, un vrai chef-d'oeuvre! [8] – беспрестанно повторял директор театра Гирш, несмотря на фамилию, самый настоящий неаполитанец; казалось, больше он из себя ничего не может выдавить.

Да и сам Гроссгемют, хотя уже не один десяток лет прожил в Дофине [9], держался довольно скованно, а его гортанный выговор еще больше затруднял понимание. Дирижер оркестра маэстро Ниберль, тоже немец, французский знал и вовсе плохо. Понадобилось какое-то время, чтобы направить разговор по нужному руслу. Единственным утешением и сюрпризом для галантных гостей было то, что танцовщица из Бремена Марта Витт сносно и даже с каким-то забавным болонским акцентом говорила по-итальянски.

Пока лакеи скользили в толпе с подносами, уставленными шампанским и блюдами с пирожными, гости разбились на отдельные группки.

Гроссгемют тихо говорил с секретаршей о каких-то, судя по всему, очень важных делах.

– Je parie d'avoir aper?u Lenotre, – сказал он. – ?tes-vous bien s?re qu'il n'y soit pas? [10]

Ленотр был музыкальным критиком «Монд», который после парижской премьеры разнес его в пух и прах. Окажись Ленотр в этот вечер здесь, Гроссгемюту представился бы прекрасный случай взять реванш. Но мсье Ленотра не было.

– ? quelle heure pourra-t-on lire «Коррьере делла сера»? – с бесцеремонностью, свойственной великим людям, спросил композитор донну Клару. – C'est le journal qui a le plus d'autoritй en Italie, n'est-ce pas, Madame?

– Au moins on le dit, – улыбаясь ответила донна Клара. – Mais jusqu'? demain matin…

– On le fait pendant la nuit, n'est-ce pas, Madame?

– Oui, il paraоt le matin. Mais je crois vous donner la certitude que ce sera une esp?ce de pan?gyrique. On m'a dit que le critique, le maоtre Frati, avait l'air rudement boulevers? [11].

– Oh, bien, зa serait trop, je pense, – сказал он, пытаясь в это время придумать какой-нибудь комплимент. – Madame, cette soir?e a la grandeur, et bonheur aussi, de certains r?ves… Et, ? propos, je me rappelle un autre journal… «Meccapo», si je ne me trompe pas… [12]

– «Meccapo»? – переспросила, не понимая, донна Клара.

– Peut-?tre [13], «Мессаджеро»? – подсказал Гирш.

– Oui, oui, «Мессаджеро», je voulais dire… [14]

– Mais c'est ? Rome [15], «Мессаджеро»!

– Il a envoyй tout de m?me son critique, – сообщил кто-то из гостей и затем добавил фразу, которая надолго запомнилась всем и изящество которой не оценил один лишь Гроссгемют: – Maintenant il est derri?re ? t?l?phoner son reportage! [16]

– Ah, merci bien. J'aurais envie de le voir, demain, ce «Мессаджеро», – сказал Гроссгемют и, наклонившись к секретарше, тут же ей пояснил: – Apr?s tout c'est un journal de Rome, vous comprenez? [17]

В это время к ним подошел художественный руководитель и от имени администрации преподнес Гроссгемюту в обтянутом синим муаром футляре золотую медаль с выгравированной на ней датой и названием оперы. Последовали традиционные знаки преувеличенного удивления, слова благодарности; на какое-то мгновение великан композитор показался даже растроганным. Потом футляр был передан секретарше, которая, открыв коробочку, восхищенно улыбнулась и шепнула маэстро:

– ?patant! Mais ?a, je m'y connais, c'est du vermeil! [18]

Но мысли всех остальных гостей были заняты другим. Они с тревогой думали об избиении – но только не младенцев. То, что ожидалась акция «морцистов», уже не было тайной, известной лишь немногим. Слухи, переходя из уст в уста, дошли и до тех, кто обычно витал в облаках, как, например, маэстро Клаудио Коттес. Но, по правде говоря, никому не хотелось в них верить.

– В этом месяце силы охраны порядка опять получили подкрепление. В городе сейчас больше двадцати тысяч полицейских. И еще карабинеры… И армия… – говорили одни.

– Подумаешь, армия! – возражали другие. – Кто знает, как поведут себя войска в решительный момент? Если им дадут приказ открыть огонь, выполнят ли они его, станут ли стрелять?

– Я как раз говорил позавчера с генералом Де Маттеисом. Он ручается за высокий моральный дух армии. Вот только оружие не совсем подходит…

– Не подходит? Для чего?…

– Для операций по охране общественного порядка… Тут надо бы больше гранат со слезоточивым газом… И еще он говорит, что в подобных случаях нет ничего лучше конницы… Вреда она практически не наносит, а эффект потрясающий… Но где ее теперь возьмешь, эту конницу?…

– Послушай, дорогуша, а не лучше ли разойтись по домам?

– По домам? Почему по домам? Думаешь, дома мы будем в большей безопасности?

– Ради Бога, синьора, не надо преувеличивать. Ведь пока еще ничего не случилось… А если и случится, то не раньше чем завтра-послезавтра… Когда это перевороты устраивались ночью?… Все двери заперты… на улицах никого… Да для сил общественного порядка это было бы одно удовольствие!…

– Переворот? Боже милосердный,»ты слышал, Беппе?… Синьор утверждает, что будет переворот… Беппе, скажи, что нам делать?… Ну, Беппе, очнись же наконец!… Стоит как мумия!

– Вы заметили, в третьем акте в ложе «морцис-тов» уже никого не было?

– Ложа квестуры и префектуры тоже опустела, дорогой мой… Да и ложа военных… даже дамы ушли… Словно поднялись по тревоге…

– В префектуре тоже небось не спят… Там все известно… у правительства свои люди и среди «морцистов», даже в их периферийных организациях.

И так далее. Каждый в душе был бы счастлив оказаться сейчас дома. Но и уйти никто не осмеливался. Все боялись остаться в одиночестве, боялись тишины, неизвестности, боялись лечь в постель и курить без сна, сигарету за сигаретой, ожидая первых криков в ночи. А здесь, среди знакомых людей, в кругу, далеком от политики, когда рядом столько важных персон, люди чувствовали себя почти что в безопасности, на заповедной территории, словно «Ла Скала» – не театр, а дипломатическая миссия. Да и можно ли было вообразить, что этот их устоявшийся, счастливый, аристократический, цивилизованный и такой еще прочный мир, населенный остроумными мужчинами и очаровательными, обожающими красивые вещи женщинами, вдруг, в мгновение ока будет сметен?

Чуть поодаль Теодоро Клисси, еще лет тридцать назад прозванный «итальянским Анатолем Франсом», моложавый, розовощекий, избалованный красавчик с седыми усами – непременным, хотя и давно вышедшим из моды атрибутом интеллектуала, – напустив на себя этакий светский цинизм, казавшийся ему признаком хорошего тона, со смаком описывал то, чего все так боялись.

– Первая фаза, говорил он назидательно, отгибая пальцами правой руки большой палец на левой, как делают, обучая маленьких детей счету, – первая фаза: захват так называемых жизненно важных центров города… И дай Бог, чтобы они еще не преуспели в этом. – Тут он, смеясь, взглянул на свои ручные часы. – Вторая фаза, дамы и господа, – устранение враждебно настроенных элементов.

– О Боже! – вырвалось у Мариу, жены финансиста Габриэлли. – Мои малыши дома одни!

– Малыши тут ни при чем, уважаемая, и бояться за них не надо. Идет охота на крупную дичь: никаких детей, только взрослые и вполне развитые особи! – Клисси первый засмеялся своей шутке.

– А разве у тебя нет nurse? [19] – как всегда некстати воскликнула прекрасная Кэтти Интроцци.

• Предыдущая
• 6/11
• Следующая