Одиночество не для них - Браунинг Дикси - Страница 10

• Предыдущая
• 10/27
• Следующая

— Есть причины спешить? Жасмин задумалась.

— Да нет… нет, наверно. На самом деле мне даже стоило бы задержаться еще на несколько дней. Пока не вернутся Син и Эрик.

— Син и Эрик?

И вдруг она поняла, что готова все ему рассказать. Излить душу и выплакаться у него на плече.

Она никому еще не рассказывала ни о своем разбитом сердце, ни о рухнувших надеждах на обретение семьи: невыплаканные горести душили ее и властно требовали откровения.

Кроме того, известно, что незнакомцу можно рассказывать такое, о чем умолчишь даже перед лучшим другом. Все равно что доверить свои чувства бумаге, а потом сжечь облитый слезами листок. Такое часто случается в кино. Солдат в передышке между боями открывает всю подноготную молоденькой медсестре, думая, что никогда больше ее не увидит. Но, разумеется, на этом история не кончается. Много лет спустя он появляется у нее на пороге, весь в шрамах, ослепший на один глаз и так далее, и героиня — медсестра, радистка или кто она там, которая все эти годы оставалась верна его памяти, — встречает израненного героя слезами и распростертыми объятиями. Входная дверь целомудренно закрывается за ними, звучит музыкальная тема, зрители сглатывают слезы. Счастливый конец.

Постельных сцен в старых фильмах не бывает, и, по правде говоря, без них только лучше. Переезд в Лос-Анджелес помог Жасмин усвоить печальную житейскую мудрость: в сексе фантазии всегда ярче и выразительнее реальности.

И вообще, если сердце переполнено любовью, кому он нужен, этот секс?

Жасмин любила старые фильмы. Почему-то ей казалось, что во времена молодости ее родителей жизнь была куда безопаснее. Странное заблуждение, если учесть, что именно в то золотое времечко отец ушел из семьи, бросив мать без гроша, без профессии и с маленьким ребенком на руках.

— Жасмин! Кто такие Син и Эрик? Она вздрогнула. Хороший у него слух — ни единого слова мимо ушей не пропускает. И кстати, очень симпатичные уши. Не большие, не маленькие — в самый раз. Всем хорош, даже уши не подкачали!

— Ну, видишь ли, моя бабушка…

— Это твою бабушку зовут Син и Эрик?

— Да нет, конечно! Син и Эрик — это одна из причин, почему я решила навестить мою бабушку Хетти Кленси. А Синтия Керри — моя лучшая подруга. Если ты смотрел «Уайлд и его дети», то, наверно, ее помнишь. Она играла Ханну. Ну вот, сейчас она в Нью-Мексико, проводит медовый месяц с моим женихом. Хотя на самом деле Эрик мне не жених. Ведь он так и не сделал мне предложения…

Жасмин умолкла и перевела дух. Комментариев не последовало. Она подняла грустные глаза.

— Что-то я разболталась не к месту, верно? Верно, разболталась, но Лайон не спешил это подтверждать. Он вообще не понимал, что ответить на эту сбивчивую исповедь. Если она говорит правду, то одно из двух: эта женщина либо непроходимая дура, либо самое невинное и чистосердечное создание на планете. А Лайону все сильнее казалось, что она говорит правду. Это его чертовски напугало.

А еще больше испугался он, когда понял, что к ней возвращается рассудок.

— Точно, — скорбно вымолвила она. — Не знаю, что на меня нашло. В обычных обстоятельствах я держу себя в руках. Ты, может, не поверишь, но я дипломированный журналист. Я всегда могу объяснить, что, как, где и почему. Только вот в разговоре… ну, иногда случается, что сначала говорю, а потом думаю: что это я такое ляпнула? Писать это одно, а говорить — совсем другое. А вообще в обычной жизни я очень сдержанная. Целеустремленная и организованная. Все время составляю списки, что сказать, что сделать. Правда-правда. Все мои знакомые говорят, что такой организованной женщины никогда не видели.

Вспомнив, откуда она и чем зарабатывает себе на жизнь, Лайон ни секунды в этом не сомневался. Ему тоже часто случалось составлять списки, хотя и несколько иного плана. Списки разыскиваемых. Списки свидетелей. Списки источников. Списки подозреваемых.

— Успокойся, милая. Дай себе передышку. Сейчас ведь не совсем обычные обстоятельства.

К его изумлению, от этих простых слов глаза Жасмин наполнились слезами.

— Никто не говорил со мной так, как ты… уже очень, очень давно.

Господи, этого ему еще не хватало!

— Чаще всего люди говорят то, чего вовсе не думают, просто для того, чтобы полюбоваться на собственную доброту… или еще что-нибудь такое. Например, называют тебя «дорогая», потому что не могут вспомнить имя. Говорят, что ты отлично выглядишь, когда ты сама прекрасно знаешь, что это не так. Или сожалеют о том, что ты не получила роли, хотя только что готовы были глотку тебе перегрызть за эту роль.

Она замолкла и вздохнула прерывистым долгим вздохом. Лайон уже успел заметить, сколько чувства эта женщина вкладывает в обычный вздох.

Он отчаянно старался придумать какую-нибудь успокаивающую реплику и в конце концов выдавил из себя:

— Что делать, Жасмин, такова жизнь.

— Но есть же где-то другая жизнь! Настоящая! Та, о которой пишут в книгах, снимают кино…

— Нет, милая. Жизнь — это не кино. И даже не телесериал. Это…

Она подняла на него огромные, доверчивые, переполненные слезами карие глаза… и Лайон забыл о том, кто он, где он и что должен делать. Чувство долга, рассудок, самоконтроль — все полетело к черту.

Он открыл ей объятия. Чуть не рухнул от кинжальной боли в спине, но все же распахнул руки ей навстречу, словно архангел Гавриил, который встречает потерянные души у жемчужных ворот. И она бросилась ему на грудь.

Это его едва не убило. Однако Жасмин ничего не заметила — слишком была расстроена.

— Не надо, хорошая моя. Все не так уж плохо. Ядовитый плющ — это не смертельно.

— Бабушка не узнала меня! А я писала ей письма, посылала открытки. Ну, может, под старость она стала слаба глазами?

Жасмин откинулась назад, чтобы взглянуть ему в лицо, но освобождаться из объятий не стала. Ей понравилось быть в кольце его сильных рук.

— Да нет, скорее уж у нее болезнь Альцгеймера. Я никогда раньше с ней не встречалась. Так и не знала бы, что у меня жива бабушка, если бы папа не рассказал о ней перед смертью, когда вернулся.

— Ага. Может быть, вернешься немного назад и расскажешь все по порядку? Кто, что, когда и где?

Жасмин глубоко вздохнула и начала свою историю, которую еще никто и никогда ее не просил рассказать. Никто не интересовался ею настолько, чтобы расспрашивать о ее детстве. Даже Эрик, если она начинала делиться с ним своими воспоминаниями, хмурился и переводил разговор на другое.

Лайон, конечно, тоже ею не интересуется, но у него, по крайней мере, есть терпение слушать. А Жасмин очень нужно выговориться. По-настоящему нужно.

— Родилась я в маленьком городке неподалеку от Талсы. Папа объезжал лошадей, но у него не очень-то получалось. По правде сказать, он только числился объездчиком, а большую часть времени пил. Я мало его помню, но мама рассказывала, что нас он никогда не обижал. Он был обыкновенный человек — добрый, слабый и очень несчастный. Мечтал стать звездой родео, а выступал только на деревенских ярмарках. И вот однажды, наверное, ему стало невмоготу. Он встал и ушел. Навсегда.

— А когда же он рассказывал тебе о бабушке?

— Позже. Я его сначала не узнала. Не верила, что это отец, пока он не показал фотографию с мамой и мной маленькой. Я вспомнила эту фотографию, мама ее очень любила. Он был такой исхудавший, желтый, просто страшный, я сразу поняла, что он болен…

Жасмин всхлипнула и замолчала. Ей не хотелось снова ворошить в памяти те ужасные месяцы.

— Вот так. — Она хотела освободиться, но Лайон не отпускал ее, и в кольце его рук Жасмин было так хорошо, что она не стала настаивать.

— Не пойми меня не правильно, нам с мамой было хорошо вдвоем. Поначалу мама много плакала, но потом успокоилась. Ей стало легче — исчез большой ребенок, вокруг которого надо ходить на цыпочках. А я почти не помнила папу и совсем по нему не скучала. А теперь думаю: может быть, в этом дело? Если бы я его любила… если бы больше о нем думала…

• Предыдущая
• 10/27
• Следующая