Дмитрий Донской - Бородин Сергей Петрович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/83
• Следующая

Чьи-то сильные руки схватили Олега и поволокли вниз, через двор, к терему.

– Очкнись, осударь. Нешь тако по холоду ходют? Заледенел весь.

– Пусти.

– Обрядись сперва.

– Пусти!

Но волосы и борода затвердели на морозе, и тело забила дрожь.

Набат гудел. Народ бежал к стенам. Воины наскоро пристегивали мечи к бедрам. Среди княжеского двора раздували костер и волокли котел: варить смолу на головы осаждающих.

Набат поднял воинов, но их было мало: дружина была в разъезде по волостям и на полюдье.

У оружейника, где Кирилл ночлежил, в избе еще стояла тьма, топилась печь и черный дым полз по потолку в душник.

Когда раздался набатный звон, Кирилл поднял голову:

– Ай пожар?

Оружейник рванул дверь.

– Беда!

Обомлев, женщины замерли у печи. Кирилл выскочил во двор, заглянул через тын на улицу. Набат гудел. Улицей бежал народ.

– Чего там?

– Татары!

– Татары! – крикнул Кирилл и, сбивая встречных, вбежал в избу.

Он захватил из-под изголовья меч и кинулся к городским стенам.

Боковой улочкой на неоседланной белой лошади проскакала княгиня Евфросинья. Сын ее, княжич Федор, и несколько отроков, ведя в поводу коней, обремененных ковровыми сумами с добром, мчались вслед за княгиней вниз по переулочкам к Трубежу.

– Худо: князева спасаются!

Но Олег, уже окованный латами и шлемом, отбивал впереди воинов первый натиск врага.

Рязанцы стояли на стенах, отвечая на стрелы стрелами, кидая вниз бранные слова и тяжелые валуны. Из княжеских подвалов приволокли вязанки копий и мечей. Оружие лежало грудами, и рязане, сбегаясь, хватали его и лезли на стены. Из посадов и слобод стекалась подмога. Бабы порывались выть, но теряли голос, когда видели, как с высоты стен кто-нибудь, пошатнувшись, валился навзничь да так и оставался лежать со стрелой в груди или в ребрах. Убитых бьющиеся сталкивали со стен, чтоб не лежали под ногами на узком верху у бойниц. Раненые выползали, и родня сбегалась к ним, силясь поднять.

Кирилл взбежал на стены и, протиснувшись мимо Олега, притаился за выступом башни.

Враг отсюда виден был весь. Передовые отряды уже лезли на стены, принимая удары, прикрываясь от стрел и от мечей разрисованными щитами, лезли к средней башне, у которой отбивался Олег. Их запасные части стояли наготове.

В алом халате, в пышной белой чалме Мамай ехал вдоль стен на тонконогой серебряной лошади. Несколько мурз трусцой следовали позади него.

"К стенам примеряется, гад", – подумал Кирилл.

– Дай-кось! – Он выхватил у кого-то лук, и первая Кириллова стрела свистнула возле Мамаева уха.

Серебряная лошадь присела, а Мамай, погрозив камчой, отъехал от стен подале.

Стрелы черной струей ударили по венцам возле Кириллова убежища.

– Спас бог!

И еще одна скользнула поверх плеча.

– Спас бог!

Он увидел, как загорелась угловая башня над Глебовскими вратами.

Подожгли, нехристи!

Башню кинулись отливать водой.

Но еще и еще посмоленные стрелы, объятые пламенем, вонзались в дубовый город. Не хватало рук заливать огонь. Большая огненная стрела переметнулась через стену и упала на крышу терема. Сухой тес мгновенно задымился.

Кирилл увидел, как насильно стащили раненого Олега и усадили в седло.

Ворота к Трубежу еще выпускали людей, там татар не было, и чернобородый рязанский воин повел в поводу княжеского коня прочь из боя.

Легкая молодая женщина подбежала к груде мечей и схватила один. Ей крикнули:

– Не тот, Овдоть! На полегче.

Какая-то длиннолицая старуха, стоя на коленях, целилась из лука и посылала вниз стрелу за стрелой; по ее синему сарафану медленно расплывалось черное пятно – кровь.

А набат гудел, и дым застилал небо и разъедал глаза. Все кричали – и татары и рязанцы. Выли и взвизгивали женщины.

"Может, тут свидимся, Анюта?"

Голова татарина, прикрытая щитом, показалась над выступом стены, и женщина, державшая короткий меч, ударила татарина наотмашь. Щит, вырвавшись из рук татарина, откатился к ногам Кирилла.

"А схожа с Анютой!" – подумал он.

Но ее звали Овдотьей, и вскоре стрела сбила Овдотью с ног. Глаза ее лишь на мгновение взглянули на Кирилла, и, отворотясь, она поползла к лестнице, чтобы спуститься вниз.

– Анюта! – крикнул Кирилл и, видно, высунулся из-за бревен. Стрела ударила его по скуле. Пока он вытаскивал ее, женщину застлал дым.

И мог ли он ее узнать здесь, когда истинное лицо любимой застлало время разлуки?

Он стряхнул набежавшую в бороду кровь, но женщины уже не было.

Татарские плечи поднялись невдалеке над бойницей. Кирилл обернулся к врагу, хотя мыслью еще обшаривал место, силясь понять, куда она отползла.

А руки отбивали удары, пока он не опомнился, а тогда сразу нашелся удар, освободивший Кирилла от супротивника…

Так бились и падали до полудня. Город пылал, чад застил свет, огонь кое-где полз уже по городским стенам. В посаде, как огромный ржаной сноп, стоял огонь над церковью Бориса и Глеба.

Еще лодки, тяжелые от беглецов, переплывали Трубеж, лугами убегали к лесам женщины и старики, а уж рухнула угловая башня, и татары вломились в пролом стены.

Еще рязанские копья вонзались в гущу врата и последние ковши кипящей смолы опрокидывались на ненавистную конницу, а уж татарские копыта, прорвавшись сквозь смолу и копья, мчались по телам рязанских защитников и кривые сабли сверкали над головами детей.

Стены горели, и стоять на них стало незачем.

Содрав с убитого кольчугу и шлем, Кирилл бился в облике воина. Лицо его было окровавлено. Когда стоять стало невозможно, он спустился со стен и начал пробираться узкими, темными от чада проходами.

Из-за углов набрасывались на него ордынцы, и он отбивался от них щитом и мечом. Он запомнил путь, где проехала княгиня Евфросинья, и бежал тем путем к реке.

Но лодок у берега не осталось.

Броситься вплавь? Но тяжелые латы потянут ко дну. Снимать их – не оставалось срока.

Кирилл побежал берегом по зарослям ивняка и кустарников. Вверху, на краю обрыва, высоко над головой, как в небе, он увидел серебряного коня и хана под белой чалмой: сопровождаемый мурзами Мамай с этой высокой стороны хотел въехать в горящий город.

Кирилл притаился, пока проехали, и снова пошел. И снова замер: на краю обрыва стоял тонконогий гнедой конь, привязанный к дереву. Всадника Кирилл увидел внизу у реки: он сидел в кустах, занятый своим делом.

Быстро Кирилл вскарабкался по осыпи, хватая стремительной рукой ветви, и кинулся вниз на всадника, сшиб его, запрокинул ему руки и связал их.

Пленник был нарядно одет, круглоглаз, высокобров и напуган так, что рот его остался открытым.

– Попался! – сказал Кирилл. – А я вот цел.

Но тот молчал.

Осторожно Кирилл влез наверх. Татары все прошли в город. Одиноко стоял дивный конь, позвякивая золоченой цепочкой.

Кирилл отвязал его и, подставляя плечо под конскую грудь, сжав повод возле пушистых губ, свел коня вниз, где лежал связанный пленник.

Кирилл подтянул пленнику пояс, перекинул его через седло и повел коня, ища через реку брода.

Невысокий песчаный островок с кустом, вцепившимся в песок корнями, сулил брод. Держась за повод, Кирилл тихо погружал в воду ногу, когда услышал топот копыт. Бросив коня, он выхватил меч. Скакал татарин; полосатый халат, стянутый ремнем, развевался по бокам седла. Панцирь, надетый поверх халата, сверкал, но меч оставался в ножнах. Пушистая лисья шапка скрывала его бородатое лицо.

– Не бойсь! – крикнул татарин, но остановился и оглянулся назад: там, за деревьями и кустами, тянулся в небо, уходил густой черный дым – догорал город. Голоса и крики сливались в отдаленный глухой гул. Татарин сошел с коня: "Господи! Что сотворено с Рязанью!"

Снял шапку и перекрестился.

Глядя на рыжие волосы, зачесанные налево, где недоставало уха, Кирилл ждал, пока татарин обернулся и спросил:

• Предыдущая
• 45/83
• Следующая