Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 7

Следующая фраза экспертного заключения звучит так: «Лишь вблизи вредных производств у детей обнаруживают иногда опасные концентрации свинца». Показательно в этих и им подобных анализах состояния окружающей среды не только полное отсутствие какой бы то ни было социальной дифференциации. Показательно и то, какая дифференциация проводится: по региональному и возрастному принципу, т. е. по критериям, свойственным биологическому (или — шире — естественнонаучному) мышлению. Подобный подход нельзя ставить в вину экспертным комиссиям. Он лишь наглядно отражает общепринятую научную и общественную позицию по проблемам окружающей среды. Эти проблемы рассматриваются главным образом в плане природы и техники, экономики и медицины. Поразительно при этом, что разрушительная индустриальная нагрузка на окружающую среду и ее многообразные воздействия на здоровье и жизнь людей в высокоразвитых обществах сопровождаются исчезновением общественной мысли. К этому добавляется еще одно гротескное обстоятельство: исчезновения никто не замечает, даже сами социологи.

Исследуется распределение вредных веществ, ядов и рисков в воде, воздухе, почве, продуктах питания и т. д. Дифференцированные результаты исследований предоставляются испуганной общественности в многоцветных «картах состояния окружающей среды». Ясно, что подобные способы рассмотрения и изображения уместны в той мере, в какой они дают представление об окружающей среде. Но как только из них делаются выводы, касающиеся жизни людей, лежащий в их основе способ мышления оказывается несостоятельным. В этом случае или допускается в общем и целом, что все люди, независимо от дохода, образования, профессии и связанных с этим возможностей и привычек питания, проживания, использования свободного времени, в исследуемых регионах одинаково подвержены воздействию вредных веществ (что еще требуется доказать), или же люди и масштаб нависшей над ними угрозы вообще выносятся за скобки, и разговор идет только о вредных веществах, их распределении и воздействии на регион.

Ведущаяся в естественнонаучных категориях дискуссия о вредных воздействиях, таким образом, исходит из ошибочного умозаключения, что биологические факторы не связаны с социальными, или из такого рассмотрения природы и окружающей среды, которое исключает из крута своих интересов избирательную угрозу людям и связанные с ней социальные и культурные смыслы. Одновременно вне поля зрения оказывается то, что одни и те же вредные вещества для разных людей — в зависимости от возраста, пола, привычек питания, характера работы, информированности, образования и т. д. — могут иметь совершенно разное значение.

Особая трудность заключается в том, что исследования отдельных вредных веществ не в состоянии выяснить их концентрации в человеке. То, что может показаться «безопасным» применительно к одному какому-либо продукту, будет крайне опасным в «конечном накопителе», каким стал человек на высокой стадии развития рыночного хозяйства. Здесь налицо категориальная ошибка: ориентированный на природу или продукт производства анализ не в состоянии ответить на вопрос о безопасности, по крайней мере до тех пор, пока «опасность» или «безопасность» имеют дело с людьми, которые все это глотают или вдыхают (подробнее об этом см. с. 78 слл. наст. изд.). Известно, что вдыхание многих лекарств может устранить или усилить воздействие каждого из них. Но человек, как известно, не живет (пока еще) одними только лекарствами. Он вдыхает вредные вещества вместе с воздухом, пьет их с водой, съедает вместе с овощами и т. д. Другими словами: безопасные величины имеют нехорошее свойство накапливаться. Становятся ли они от этого — как обычно бывает при сложении по правилам математики — все безопаснее?

Риски, как и богатства, являются предметом распределения; те и другие создают ситуации — ситуации риска и классовые ситуации. Но тут и там речь идет о совершенно ином продукте и ином спорном предмете распределения. В случае с общественными благами речь идет о товарах, доходах, шансах получить образование, имуществе и т. д. как о вещах, которые люди стремятся получить. Напротив, риски являются сопутствующим продуктом модернизации и производятся в таком изобилии, что их желательно предотвращать, т. е. их нужно или устранять, или отрицать, переосмысливать. Позитивной логике присвоения, стало быть, противостоит негативная логика отторжения, предотвращения, устранения, переосмысления.

Если доход, образование и т. д. являются для отдельного человека потребляемыми, познаваемыми на опыте благами, то о существовании и распределении опасностей и рисков можно узнать только на основании аргументов. То, что наносит вред здоровью и разрушает природу, часто недоступно чувственному восприятию, и даже там, где это лежит на поверхности, для «объективной» констатации опасности требуется специальное заключение экспертов. Многие из рисков нового типа (радиационное или химическое заражение, вредные вещества в пище, цивилизационные болезни) абсолютно не поддаются непосредственному чувственному восприятию человека. На передний план все больше и больше выдвигаются опасности, которых люди, им подверженные, часто не видят и не ощущают, опасности, которые скажутся уже не при жизни самих этих людей, а на их потомках, в любом случае такие опасности, для обнаружения и интерпретации которых нужны «воспринимающие органы» науки — теории, эксперименты, измерительные инструменты. Парадигмой этих опасностей являются изменяющие генетическую структуру последствия радиоактивности, которые, как показала авария ядерного реактора в Харисбурге, хотя и не ощущаются пострадавшими, но, создавая чудовищные нервные нагрузки, ставят их в полную зависимость от мнений, ошибок и разногласий экспертов.

Разумеется, этой зависимости от знаний и невидимости цивилизационных ситуаций риска недостаточно для их понятийного определения; в них уже содержатся новые компоненты. Констатации рисков никогда не сводятся к простым констатациям фактов. В них конститутивно присутствует как теоретическая, так и нормативная составляющая. Обнаружение «опасной концентрации свинца у детей» или «пестицидов в материнском молоке» — еще не цивилизационная ситуация риска, как и концентрация нитратов в реках или серного ангидрида в воздухе. Нужно объяснить причины, показать, что это продукт индустриального способа производства, побочное следствие модернизации. В социально признанных рисках, таким образом, предполагаются инстанции и действующие лица модернизационного процесса со всеми их местными интересами и зависимостями; они поставлены в прямую причинно-следственную взаимосвязь с вредными явлениями и угрозами, полностью отделенными от этого процесса в социальном, содержательном, пространственном и временном отношениях. Женщина, которая в своей трехкомнатной квартире в пригородном районе кормит грудью своего трехмесячного малыша, имеет, следовательно, прямое отношение к химической промышленности, выпускающей защитные средства для растений, к крестьянам, вынужденным в соответствии с аграрной политикой общего рынка производить специализированную массовую продукцию и чрезмерно удобрять почву, и т. д. Во многом остается неясно, в каком радиусе можно и должно вести поиск побочных воздействий. Даже в мясе антарктических пингвинов недавно была обнаружена повышенная доза ДДТ.

Эти примеры можно толковать двояко: во-первых, в том смысле, что модернизационные риски имеют одновременно как специфически местные, так и неспецифически универсальные проявления; во-вторых, как доказательства того, насколько неожиданны и непредвиденны скрытые пути их вредных воздействий. Таким образом, то, что было разъединено в содержательном и материальном, временном и пространственном отношениях, в модернизационных рисках обнаруживает причинно-следственную взаимосвязь и тем самым ставится в контекст социальной и правовой ответственности. Однако, как известно по крайней мере со времен Хьюма, догадки о причинной связи принципиально не поддаются восприятию. Они представляют собой теорию. Их нужно домысливать, предполагать, что это так и есть, в них нужно верить. В этом смысле риски тоже невидимы. Предполагаемая причинность всегда остается более или менее сомнительной и предварительной. В этом смысле и применительно к обыденному сознанию риска речь идет о теоретическом и тем самым онаученном сознании.