Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 54

В этом смысле индивидуализация означает, что биография людей высвобождается из заданных привязок и открыто включается в поведение отдельного индивида как задача, зависящая от его решений. Доли принципиальных жизненных возможностей, закрытых для решения, уменьшаются, а доли открытой решению, самостоятельно создаваемой биографии увеличиваются. Индивидуализация жизненных ситуаций и процессов, стало быть, означает: биографии становятся «авторефлексивными», социально заданная биография трансформируется в самостоятельно создаваемую. Решения о специальном образовании, профессии, рабочем месте, местожительстве, супруге, количестве детей и т. д. вкупе со всеми решениями подчиненного порядка не только могут приниматься, но и должны приниматься. Даже там, где слово «решение» звучит слишком высокопарно, поскольку нет ни осознания, ни альтернатив, индивиду придется «расхлебывать» последствия не принятых им решений. Иными словами, посредством институциональных и жизненно-исторических заданностей возникает как бы биографический «конструктор», блоки которого допускают множество вариантов сборки. На переходе от «типовой биографии к выбранной» образуется чреватый конфликтами и исторически не отработанный тип «кустарной биографии». Или-или богатых и ущербных жизненных либо конфликтных ситуаций релятивируется посредством специфических для той или иной жизненной фазы проблемных узлов (скажем, для молодых взрослых людей это — совпадение решений о браке, детях и профессии супругов), которые нуждаются в особом планировании и обсуждении — частном и институциональном.

В индивидуализированном обществе индивид под страхом перманентного ущерба своих интересов должен научиться рассматривать себя как активный центр, как плановое бюро, рассчитанное на собственную его биографию, способности, ориентации, брачные партнерства и т. д. В условиях создаваемой биографии «общество» надлежит рассматривать как величину «переменную». Конечно, скудость образовательных шансов — проблема, затрагивающая всех; но что это означает в плане формирования моей собственной судьбы, от которой меня никто не избавит? Что я могу и должен предпринять, чтобы, имея средний балл 2,5, все-таки изучать медицину? Таким образом, общественные детерминанты, вторгающиеся в собственную жизнь индивида, необходимо рассматривать как «внешние переменные», которые в собственном жизненном пространстве можно смягчить, обойти или упразднить, проявив «выдумку в области мероприятий», ориентированную на радиус собственной активности, и учитывая «внутренние различения» возможностей контактов и активности.

Требуется активная поведенческая модель повседневности, которая, будучи сосредоточена вокруг «я», предоставляет и открывает ему шансы для действий и таким образом позволяет рационально приложить возникающие возможности формирования и решения к собственной биографии. Это означает, что ради собственного выживания необходимо под поверхностью интеллектуальных боев с тенью выработать эгоцентрическое мировоззрение, которое, так сказать, переворачивает соотношение «я — общество» с ног на голову, приспосабливая его к задачам формирования индивидуальной биографии.

В результате открываются шлюзы для субъективизации и индивидуализации рисков и противоречий, порождаемых обществом и его институтами. Для индивида детерминирующие его институциональные ситуации уже не только события и обстоятельства, обрушивающиеся на него извне, но по меньшей мере еще и последствия принятых им самим решений, которые он должен рассматривать и прорабатывать как таковые. Этому способствует и то, что характер типичных событий, выбивающих индивида из колеи, исподволь меняется. Если случавшееся с ним раньше было, скорее, «ударом судьбы», посланным Богом или природой — например, войной, стихийными бедствиями, смертью супруга, — словом, событием, за которое сам он ответственности не нес, то теперь это прежде всего события, расцениваемые как «личный сбой» — от провала на экзаменах до безработицы или развода. В индивидуализированном обществе, стало быть, не только наблюдается чисто количественный рост рисков, но возникают и качественно новые формы личного риска: появляется дополнительное бремя в виде новых форм «распределения вины». Из этих принуждений к самостоятельной проработке, самостоятельному планированию и самостоятельному созданию биографии рано или поздно безусловно вырастут и новые требования к специальному образованию, опеке, терапии и политике.

В заключение укажем последнюю, на первый взгляд инверсивную, главную черту: индивидуализированные биографии, с одной стороны вновь привязанные своими структурами к самоформированию, с другой стороны открыты почти в беспредельное. Все, что в системно-теоретической перспективе видится раздельным, становится неотъемлемой составной частью индивидуальной биографии — семья и работа по найму, специальное образование и занятость, управление и транспорт, потребление, медицина, педагогика и т. д. Границы подсистем действительны для этих подсистем, но не для людей в институтозависимых индивидуальных ситуациях. Или формулируя в духе Ю. Хабермаса: индивидуальные ситуации располагаются поперек различения система — жизненный мир. Границы подсистем пересекают индивидуальные ситуации. Они, так сказать, суть биографическая сторона институционально разделенного. В этом смысле речь идет об индивидуализированных ситуациях институтов, чьи не учтенные на системном уровне взаимосвязи и разрывы постоянно порождают трения, сложности согласования и противоречия внутри индивидуальных биографий и между ними. Образ жизни становится в таких условиях биографическим снятием системных противоречий (например, между специальным образованием и занятостью, между юридически гарантированной и реальной типовой биографией)[11]. Биография — говоря вслед за Н. Луманом — есть сумма подсистемных рациональностей, а вовсе не их окружение. Мало того, что покупка кофе в магазинчике на углу способна порой стать вопросом участия в эксплуатации сельскохозяйственных рабочих в Южной Америке. Мало того, что при вездесущности пестицидов курс (анти)химии становится предпосылкой выживания. Мало того, что педагогика и медицина, социальное право и транспортное планирование предполагают активного и — как его красиво называют — «думающего вместе с нами» индивида, который благодаря собственной прозорливости ориентируется в джунглях преходящих необходимостей. Все эти и все прочие эксперты перекладывают свои противоречия и раздоры на индивида да еще и (как правило) благонамеренно предлагают ему оценить все это критически по своему разумению. По мере детрадиционализации и создания всемирных информационных сетей биография все больше высвобождается из своего непосредственного жизненного круга и открывается поверх границ стран и опыта для некой дистанционной морали, которая потенциально заставляет индивида постоянно формировать собственное мнение. Погружаясь в незначительность, он в то же время якобы возносится на трон творца мироздания. Меж тем как правительства (покуда) действуют в национально-государственной структуре, биография уже открывается всемирному обществу. Более того: всемирное общество становится частью биографии, хотя эту постоянную перегрузку можно выдержать только с помощью ее противоположности: пропускания мимо ушей, упрощения, притупления.

Значение, какое труд приобрел в индустриальном обществе, в истории аналогов не имеет. В полисах Древней Греции необходимый для пропитания и обеспечения труд, который растворяется в вечной рутине исполнения каждодневных потребностей и не оставляет никаких следов, выходящих за рамки жизнеобеспечения, был прерогативой рабов. Свободные граждане занимались политической деятельностью и культурным творчеством. В средневековье, когда труд еще был ручным, разделение труда тоже имело иной смысл. Аристократия считала труд неблагородным. Он был делом низших слоев. Самые бесспорные признаки крушения мира обнаруживались там, где мужской отпрыск почтенного знатного семейства был вынужден заняться «буржуазной профессией», читай: опускался до занятий медициной или юриспруденцией. Если бы в ту эпоху кто-нибудь стал провозглашать пророчества вроде недавних прогнозов касательно сокращения и даже исчезновения наемного труда, люди не поняли бы ни самого этого послания, ни тем паче взволнованности «пророка».