Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 47

Но в каком же смысле тогда можно говорить об освобождении относительно семьи? В динамике индивидуализации в семье вообще начинают меняться формы совместной жизни. Связь семьи и индивидуальной биографии слабеет. «Пожизненная» единая семья, хранящая в себе совокупные родительские биографии мужчин и женщин, становится исключительным случаем, правилом же становится специфическое для каждой жизненной фазы метание между разными семьями «на время» или нефамилиальными формами совместной жизни. На оси времени семейная привязка биографии истончается при переходе от одного жизненного этапа к другому, а тем самым упраздняется. Из-под становящихся заменимыми семейных связей вылущивается вне и внутри семьи самостоятельность отдельной мужской и женской биографии. С привязкой к той или иной фазе каждый(-ая) проживает несколько частичных семейных жизней, а также бессемейных жизненных форм и как раз поэтому все больше живет собственной жизнью. Таким образом, лишь в продольном разрезе биографии — не во всякий данный момент и не в семейной статистике — проявляется индивидуализация семьи, т. е. инверсия приоритета семьи и индивидуальной биографии (внутри и вне семьи). Поэтому эмпирически степень освобождения из семьи находит свое выражение в жизненно-историческом обзоре данных о разводах и повторных браках, о до-, между- и околобрачных формах совместной жизни, которые — взятые по отдельности и соотнесенные с «за» и «против» семьи — остаются противоречивы. Оказавшись перед выбором из двух крайностей — семья или не семья, — все большее число людей теперь «выбирает» третий путь: противоречивую, плюралистическую суммарную биографию на переломе. Этот биографический плюрализм жизненных форм, т. е. смена семей, соединенная и прерываемая другими формами совместной или одинокой жизни, становится (парадоксальной) «нормой» общности и противостояния мужчин и женщин в условиях индивидуализации.

С точки зрения жизни в целом большинство людей, таким образом, вступили в исторически назначенную, болезненную и пугающую фазу опробования форм совместной жизни, причем предугадать конец и результат этого ныне еще невозможно. Но все выстраданные «заблуждения» не способны удержать от новой «попытки».

Различия и антагонизмы в положении женщин и мужчин существуют не со вчерашнего дня. И все же вплоть до 60-х годов подавляющее большинство женщин воспринимали их как «вполне естественные». Но вот уже два десятилетия эта ситуация привлекает все большее внимание и имеют место направленные политические усилия, цель которых — добиться равноправия женщин. С первыми же успехами обостряется сознание неравенства. Фактические неравенства, их условия и причины следует, таким образом, отличать от их осознания. Антагонизмы между мужчинами и женщинами имеют две стороны, которые могут варьироваться совершенно независимо друг от друга: объективность положений и их делегитимация и осознание. Тот, кто соотнесет долговременность принятия неравенств с кратковременностью их проблематизации и одновременно заметит, что только устранение неравенств и позволило увидеть их по-настоящему, не станет пренебрегать самостоятельным значением осознания. А теперь пора задаться вопросом об условиях этого осознания.

В ходе модернизации во всех сферах социальной активности множатся решения и связанные с ними принуждения. Слегка преувеличивая, можно сказать: «anything goea»[6]. Кто и когда моет посуду, перепеленывает орущих младенцев, ходит в магазин и пылесосит, становится совершенно неясно, равно как и то, кто и как зарабатывает на булочки, определяет мобильность и почему, собственно говоря, восхитительные ночные прелести постели дозволено вкушать, только соглашаясь на предусмотренные и зарегистрированные загсом будни. Брак можно отнять от сексуальности, а эту последнюю от родительских связей, родительские связи можно умножить на развод и все это поделить на совместную или раздельную жизнь и возвести в степень нескольких местожительств и всегда возможного пересмотра ситуации. Эта, вычислительная операция дает справа от знака равенства довольно солидную, но еще текучую цифру, которая до некоторой степени косвенно отражает многообразие прямых и чрезвычайно усложненных теневых существований, все чаще таящихся ныне; под давними и столь дорогими для всех словечками «брак» и «семья».

Во всех измерениях биографии прорываются возможности и принуждения выбора. Необходимые для этого планы и договоренности в принципе расторжимы, а касательно содержащихся в них неравных нагрузок зависимы от легитимации. В соотнесенных с этим дискуссиях и договоренностях, ошибках и конфликтах все ярче проступают риски и последствия, различные для мужчин и женщин. Превращение заданностей в решения означает при системном подходе двоякое: возможность непринятия решения становится согласно тенденции невозможной. Возможность решения раскрывает долженствование, от которого просто так не отступить. Необходимо пройти через жернова соотнесения, раздумья, а значит, взвешивания различных последствий. Но, во-вторых, это означает, что обдумываемые решения ведут к осознанию проявляющихся в них неравенств и вспыхивающих в силу этого конфликтов и усилий по их разрешению. Начинается это уже при, по сути, обычном решении о профессиональной мобильности (подвижности). С одной стороны, рынок труда требует мобильности без учета личных обстоятельств. Брак и семья требуют прямо противоположного. Если до конца додумать рыночную модель современности, то в основе ее предполагается бессемейное и безбрачное общество. Чтобы обеспечить свое экономическое существование, каждый должен быть самостоятелен и свободен для требований рынка. Рыночный субъект в конечном счете — одинокий индивид, не «отягощенный» партнерством, браком или семьей. Соответственно, развитое рыночное общество — еще и общество бездетное, ну разве что дети растут подле мобильных одиночек — отцов и матерей.

Это противоречие между требованиями партнерства и требованиями рынка труда могло оставаться скрытым до тех пор, пока считалось, что для женщины брак означает отказ от профессии, ответственность за семью и «со-мобильность» под профессиональной звездой мужа. Оно проступает там, где оба супруга должны или хотят быть свободны для того, чтобы обеспечивать себе средства к существованию, работая по найму. Для разрешения и смягчения этого противоречия мыслимы, конечно, институциональные способы (например, минимальный доход для всех граждан или некая социальная гарантия, не привязанная к профессиональной деятельности; устранение всех препятствий, затрудняющих двойную занятость супругов; соответствующие «критерии допустимости» и т. д.). Однако их нет и они вообще не предусмотрены. Поэтому супружеские пары вынуждены искать частные решения, которые в рамках имеющихся возможностей выливаются во внутреннее распределение рисков. В таком случае возникает вопрос: кто откажется от экономической самостоятельности и стабильности, т. е. от того, что в нашем обществе является естественной предпосылкой образа жизни? Ведь тот, кто идет на уступки, вынужден (большей частью) мириться со значительной профессиональной ущемленностью, если она (женщина) вообще не лишается своей профессиональной карьеры. Соответственно растет уровень конфликтов. Брак, семья, партнерство становятся местом, где обращенные в личную сферу противоречия насквозь модернизированного рыночного общества опять-таки уже нельзя компенсировать. К проблеме женской профессиональной мобильности присоединяется еще целый ряд проблем: время появления детей на свет, их количество и уход за ними; вечная рутина будничных работ, которые невозможно распределить справедливо; «однобокость» способов предупреждения беременности; кошмарные проблемы прерывания беременности; различия в характере и частотности сексуальных потребностей; не следует забывать и о напористости зрительного восприятия, которое даже в рекламе маргарина чует сексизм. Во всех этих чреватых конфликтами ключевых темах совместной жизни мужчин и женщин ярко проявляется диссоциация положений: время родительства в обстоятельствах мужской и женской жизни сопряжено с совершенно разными предпосылками и препятствиями и т. д.