Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих - Страница 28

Центральная мысль этой главы заключается в том, что мы являемся свидетелями метаморфозы общества в рамках модерна, в ходе которой люди освобождаются от социальных форм индустриального общества — от деления на классы и слои, от традиционных семейных отношений и отношений между полами, точно так же как в ходе Реформации они освобождались от господства церкви и переходили к формам жизни светского общества. Предварительно аргументацию можно изложить в семи тезисах:

(1) Во всех богатых западных индустриальных странах, особенно в ФРГ, в процессе общественно полезной модернизации после второй мировой войны произошел общественный сдвиг доселе невиданного размаха и динамизма в сторону индивидуализации (причем при сохранившихся в значительной мере отношениях неравенства). Это означает, что на фоне относительно высокого материального уровня жизни и развитой системы социальных гарантий, в ходе исторического разрыва с устоявшимися формами жизни, люди освобождаются от классово окрашенных отношений и форм жизнеобеспечения в семье и начинают в большей мере зависеть от самих себя и своей индивидуальной судьбы на рынке труда с ее рисками, шансами и противоречиями.

Процесс индивидуализации до сих пор касался преимущественно развивающейся буржуазии. Но в другой форме он присущ и «свободному наемному рабочему» современного капитализма, и динамике процессов на рынке труда в условиях демократического государственного устройства. Вступлением рынок труда сопряжено с освобождением от все новых и новых форм отношений в семье, с соседями, с коллегами по профессии, а также от привязанности к региональной культуре и ландшафту. Эти сдвиги в сторону индивидуализации конкурируют с опытом коллективной судьбы на рынке труда (массовая безработица, утрата квалификации и т. п.). Но в общественно-государственных условиях, сложившихся в ФРГ, они ведут к высвобождению индивида из социальных классовых связей и устоявшихся отношений между мужчинами и женщинами.

(2) В отношении интерпретации социального неравенства возникает двойственная ситуация. Для марксистских теоретиков классового общества, как и для исследователей расслоения, вполне вероятно, в принципе ничего не изменилось. Различия в иерархии доходов и фундаментальные установления о наемном труде остались без изменений. С другой стороны, применительно к действиям людей связь с социальными классами отступает на задний план. Сложившиеся по сословному признаку социальные круги и классовые формы культуры и жизни утрачивают свое значение. Возникает тенденция к индивидуализированным формам и ситуациям существования, которые вынуждают людей ради собственного материального выживания ставить себя в центр планирования и осуществления собственной жизни. Индивидуализация в этом плане направлена на ликвидацию жизненных основ мышления в традиционных категориях крупных общественных групп — социальных классов, сословий или слоев.

В марксистских теориях классовый антагонизм раз и навсегда намертво связывался с «сутью» индустриального капитализма. Этот застрявший в историческом опыте образ мыслей может быть сформулирован как тезис об исключенном третьем варианте общественно-индустриального развития. Капитализм или уходит через открытую для него дверь (обострение классовой борьбы и «революционный взрыв») со сцены мировой истории и возвращается с изменившимися отношениями собственности через заднюю дверь в новом обличье социалистического общества, или классы продолжают бороться, бороться и бороться. Тезис индивидуализации выдвигает ранее исключенный третий вариант: динамика утвердившегося в социально-государственном плане рынка труда размывает или ликвидирует классы в капитализме. Мысля в марксистских категориях, мы во все большей степени сталкиваемся с (пока еще не осмысленным) феноменом капитализма без классов со всеми связанными структурами и проблемами социального неравенства.

(3) Эта тенденция «бесклассового характера» социального неравенства особенно ясно просматривается в распределении массовой безработицы. С одной стороны, нарастает доля потерявших работу на длительное время, а также число тех, кто оказался отлученным от рынка труда и уже никогда больше не найдет работы. С другой стороны, постоянству общего числа безработных — свыше двух миллионов — не соответствует такое же количество зарегистрированных случаев и пострадавших от безработицы лиц. С 1974 по 1983 годы ровно двенадцать с половиной миллионов, или каждый третий трудоспособный, один или несколько раз оказывались без работы. Одновременно растут серые зоны между зарегистрированной и незарегистрированной безработицей (домашние хозяйки, молодежь, лица, преждевременно вышедшие на пенсию), а также между полной и неполной занятостью (гибкий рабочий день, скользящие графики занятости). Широкое распространение более или менее кратких периодов безработицы совпадает с растущим числом тех, кто лишился работы надолго, и с новыми смешанными формами соотношения между безработицей и занятостью. Этому нет соответствия в классово-культурных взаимосвязях жизни. Обострение и индивидуализация социального неравенства переплетаются. Вследствие этого системные проблемы оборачиваются невозможностью их решения в личном плане и политически упраздняются. В процессе разрыва с традиционными формами жизни возникает новая непосредственность индивида и общества, непосредственность кризиса и болезни в том смысле, что общественные кризисы проявляются как индивидуальные, и их общественный характер может восприниматься лишь очень условно и опосредованно. (4) Это освобождение по отношению к сословно сложившимся социальным классам наслаивается на освобождение по отношению к положению мужчины и женщины. Это находит существенное отражение в изменившемся положении женщин. Новейшие данные ясно говорят о том, что не отсутствие образования и не социальное происхождение, а развод становится тем люком, через который они проваливаются в «новую бедность». В этом выражается степень освобождения от брачных обязанностей и домашней работы, освобождения, которое уже необратимо. Тем самым спираль индивидуализации проникает и внутрь семьи: рынок труда, сфера образования, подвижность — все теперь удваивается и утраивается. Семья превращается в затяжное жонглирование многочисленными устремленными в разные стороны амбициями, касающимися профессии, образования, воспитания детей и одинакового участия в ведении домашнего хозяйства. Рождается тип «договорной семьи на время», когда уже сложившиеся индивидуальности вступают во временный противоречивый союз с целью регуляции эмоционального обмена.(5) То, что облечено в частную форму «проблемы взаимоотношений», с точки зрения общественной теории представляет собой противоречия разделенного надвое современного индустриального мира, который сразу после рождения человека у одного пола отнимал, а другому предоставлял неделимые принципы модерна — индивидуальную свободу и равенство вне зависимости оттого, кем родится человек. Индустриальное общество никогда не было и не является только индустриальным обществом, оно всегда оставалось наполовину индустриальным, наполовину сословным, причем сословная сторона — не традиционный реликт, а продукт и фундамент индустриального общества. Победа индустриального общества означала устранение семейной морали, разделение судеб мужчин и женщин, отмену брачных, родительских и сексуальных табу, она означала сведение воедино работы по дому и труда ради заработка. (6) Это проясняет особенности современного индустриализационного сдвига (в сравнении со сходными или несходными сдвигами в эпоху Возрождения или ранней индустриализации). Новое необходимо искать в следствиях. Говоря упрощенно, место сословий занимают уже не социальные классы, а место социальных классов — не стабильные рамки семейных отношений. Мужчина и женщина по отдельности становятся жизненно важной единицей воспроизводства социальных отношений. Иными словами, индивиды внутри и вне семьи становятся основными действующими лицами в обеспечении своего определяемого рынком существования и связанного с этим планирования и организации собственной биографии.