Непротивление - Бондарев Юрий Васильевич - Страница 70

• Предыдущая
• 70/81
• Следующая

— Как так врать? — Дядя Федор взъерошенно заелозил в кресле, его сухонькое песочного цвета личико вмиг озлобилось каждой морщинкой. — Посторонних людей у себя привечаете? По какому праву? Для какой такой корысти? Кто такой этот гражданин посторонний, раненый? Почему ночью к вам пришел? Да еще с женщиной? Дворник я! Мое дело — чтоб порядок, а не против!..

— Образцовый вы были надзиратель, дядя Федор, — печально похвалил Максим. — Но в вашу тюрьму я не хотел бы…

Дядя Федор привскочил в кресле, вскрикнул:

— Чего-о? Ах, ты-и… Я по уставу исполнял!..

— А ну погоди глупить, Федор, — смирил его Усольцев, и казавшиеся недвижными в запавших глазницах твердые, без блеска глаза его запоминающе измерили Александра, как если бы только сейчас он заинтересовался им вблизи.

«Вот оно… об этом я подумал, едва они вошли», — промелькнуло у Александра, ощущавшего среди разговора боковое внимание Усольцева, хотя тот не смотрел на него.

— Гость будете? Из госпиталя?

— Да.

— Ранен? Долечивались?

— Да.

— Не понял.

— Открылась рана. Залечивал.

— Приезжий?

— Нет.

— Москвич?

— Да.

— Не понял.

— Москвич. Я сказал ясно.

— Значит, в Москве проживаете? И прописка в столице?

— Да.

— Разрешите ваши документы. Прошу паспорт.

Они встали одновременно — Усольцев с табуретки, Александр с дивана. Участковый был на голову выше его, шире в плечах, костистая фигура, стриженная под полубокс голова выглядели непреклонно — портили эту внушительность вдавленная грудь, какая бывает у очень рослых людей, не вполне свежая милицейская форма, от которой пахло не то горьковатым потом, не то уличной пылью. Усольцев выдвинул длинную руку, повторил:

— Прошу паспорт.

Нет, с тех пор, как вместо офицерского удостоверения был получен паспорт, он не носил его с собой. Он получил его в конце сорок шестого года и положил в ящик отцовского письменного стола, где хранились орденские книжки и справки о ранении.

— С собой паспорта у меня нет, не ношу, — сказал Александр. — Только военный билет. Вот, пожалуйста.

«Почему меня так раздражает его глухой голос, его очень прямые плечи, его вогнутая грудь и особенно глаза… Застывший металл без блеска. И зачем он цыкает краем рта? Зуб у него болит?»

— Как так нет паспорта? — спросил поднятым голосом Усольцев. — Паспорт удостоверяет вашу личность, и его положено иметь всегда при себе. Как иметь костюм, гражданин…

«Болван или напускает на себя роль стража закона?»

— В чем разница — паспорт или военный билет? — сказал Александр. — И то, и другое — удостоверение, по-моему.

— По-вашему — это еще не по-нашему, — заговорил Усольцев, не спеша раскрывая военный билет. — Значит, лейтенант запаса, разведчик… Вот как. Смотри ты… Тезки по званию. Но я воевал не в полковой разведке…

— Понимаю. Служили в Смерше. Не ошибся, товарищ лейтенант?

— Ошибаетесь, лейтенант Ушаков, Александр Петрович, одна тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения, — проговорил Усольцев, тщательно изучая военный билет Александра. — Три года я прослужил старшиной роты. С сорок первого. Знаю, что такое передовая… что такое окружение и атака. В конце войны после госпиталя меня взяли работать в Смерш. А после демобилизации предложили работать в правоохранительных органах. Так что… намек ваш понял. Сейчас я простой чернорабочий правосудия — участковый инспектор. Так что не надо намеков.

— Намека не было.

— Не такое уж я бревно, товарищ лейтенант Ушаков. Со стороны темных элементов несознательное отношение к Смершу на войне было известно, — с уничижительным равнодушием произнес Усольцев.

— Так же, как к милиции в тылу, — заверил возбужденно Максим, заложив руки в карманы и упершись плечом в полку с запыленными глиняными фигурками.

Усольцев углом рта втянул воздух к нездоровому зубу, проговорил:

— Предупреждаю русским языком: отправлю в отделение. За хулиганство. Ведете себя, как пацан. А еще студент. Сын уважаемого артиста. Так, значит, Александр Петрович, малость непонятно мне, — продолжал Усольцев, не выпуская из рук военный билет. — Здесь отмечено: два ранения — в сорок втором году и в сорок третьем. А это у вас что же — третье ранение открылось, не указанное в билете? Срок-то очень большой — четыре года. От второго ранения. И открылось?

— Да.

— В каком госпитале лечитесь?

— В двадцать третьем.

— Лечитесь или выписались?

— Выписался.

— Адрес. Где госпиталь находится?

— На Чистых прудах.

— А справка из госпиталя у вас имеется?

— Нет.

— Тэ-эк.

Глухой голос участкового как будто растворялся над извилистым бурым туманом, вползая в сознание тупой опасностью, своими допрашивающими вопросами одновременно расставляя в текучей пелене преграду из колючей проволоки. Он, участковый, точно догадывался о чем-то, подозрительно чуял профессиональным нюхом несообразность, некое отклонение. И Александр, с целью кратко выговаривая «да» и «нет», еще надеялся найти выход в этой глуповатой простоте ответов, но вместе с тем чувствовал, как росло в нем раздражение против рьяной придирчивости Усольцева, выполняющего служебный долг чернорабочего милиции при бдительном содействии всевидящего старичка дяди Федора.

— Кировский райвоенкомат, — прочитал вслух Усольцев в военном билете и, сложив билет, похлопал им по ногтю большого пальца. — Кировский район, значит. А по какому адресу проживаете конкретно, Александр Петрович? И где же находится паспорток ваш? Дома? По какому адресу, если не трудно вспомнить?

«Вот оно — сейчас…» И Александр сказал, уже утрачивая выдержку:

— Какое это имеет значение? Вам недостаточно военного билета?

— Ах, не имеет?.. Каждый человек имеет адрес проживания. Проверим, проверим. И госпиталек проверим. С ранением как-то чудно у вас. Сам был ранен тяжело, а рана через четыре года не открывалась. Неувязочка.

«Паспорток», «госпиталек», «неувязочка» — эти не к случаю уменьшительные слова, не к месту произнесенные Усольцевым с каменной ласковостью, так не сочетающейся с его допытывающим взглядом из провала глазниц, едва сдерживали Александра от резкости, он затрудненно спросил:

— Как это проверим? Как именно?

— Вы ведете себя неподобающим образом, товарищ участковый! — вмешался разгоряченно Максим. — Здесь не Смерш, а квартира, и Александр Петрович мой гость! Одна голова хорошо, а две… два сапога пара и то на одну ногу! Почему ко мне вас привел дядя Федор? Донос сделал? Порядок блюдет, как и вы?

— Мо-олчать! — ухающим басом скомандовал Усольцев и, погашая вспыхнувший огонь злости, постоял безмолвно несколько секунд. — Тэ-эк! Придется вам, Александр Петрович, пройтись со мной в отделение милиции! — сказал он непреклонно. — Для выяснения.

Он подхватил полевую сумку со стола, поношенную, покарябанную, повидавшую, должно быть, фронтовые виды, расстегнул ее с намерением бросить туда военный билет, и Александр понял, что вот сейчас, в этот момент, когда расстегнута сумка участкового, происходит главное: отсюда потянется все. Боль в голове жарко ударила его, отдаваясь в предплечье, он поморщился.

— Отдайте билет, — проговорил он, протягивая руку, и шагнул вплотную к Усольцеву, загораясь гневом. — Какого черта вы взяли мой военный билет? Дайте его сюда!

— В отделении все выясним и проясним, и я верну ваш билет, — сказал с тою же каменной ласковостью Усольцев и помахал перед грудью Александра военным билетом. — Лейтенант разведки, а ведете себя расхлябанно, как ребенок. Ваш билет будет в целости и сохранности, гражданин Ушаков.

— Мне не нужна целость и сохранность моего удостоверения в вашей сумке, — выговорил Александр и дерзко вырвал военный билет из пальцев Усольцева. — Идите к черту! Я вас знать не хочу!

— Что-о? — крикнул горлом Усольцев. — Ты… на должностное лицо? Я — лейтенант милиции! У меня права, а не у тебя, гражданин беспаспортный!

— Я сказал: знать вас не хочу!

• Предыдущая
• 70/81
• Следующая