Тайны Московской Патриархии - Богданов Андрей Петрович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/79
• Следующая

Начало нового царствования ознаменовалось щедрой раздачей чинов и наград. Особо милостив государь был к своим родственникам Нагим, много лет страдавшим в тюрьмах и ссылках: старший из них получил чин конюшего боярина – первого в Думе, трое других стали боярами. Чины и имущество были возвращены оставшимся после репрессий Годунова в живых представителям видных родов: Черкасских, Романовых, Головиных и прочих; удаленный Борисом от дел думный дьяк Василий Яковлевич Щелкалов вместе с Афанасием Ивановичем Власьевым были удостоены невиданной для дьяков чести – пожалованы в окольничие.

Патриарх Игнатий с митрополитами, архиепископами и епископами были приглашены постоянно участвовать в заседаниях Думы. Это давало возможность оказывать влияние не только на принятие важнейших государственных решений, но и на текущую политику. Ни один из архиереев не отказался от чести, но для всех она явилась обременительной почестью, ибо они не привыкли, не умели и не стремились иметь свое мнение, а тупое отсиживание на заседаниях, которые вел живой и непоседливый государь, оказалось сущей мукой!

«Положительно, – думал Игнатий, – православные иерархи оказались недостойными своего государя. Деятельный и честолюбивый юноша, будучи разумно направляем, мог бы принести немалую пользу государству и славу Церкви». Дмитрий Иванович сам приглашал влиять на него, каждый будний день старательно обсуждая текущие дела в Думе и внимательно выслушивая выступающих. Самодержец старался пресечь волокиту и взяточничество в приказах, обуздать беззаконие воевод (вплоть до Сибири), по средам и субботам самолично принимал жалобы подданных.

Царь бывал резок с боярами, но не расправлялся с несогласными, а спорил с ними; к духовенству же был почтителен. И вместо благодарности судьбе архиереи копили неприязнь, обсуждая по углам и все чаще осуждая мелочи поведения юноши, вполне понятные отступления от традиций у человека, воспитанного вне двора и царской семьи. От высших иерархов к низшим и дальше среди монахов и попов расходились вздорные слухи, клонившиеся к раздуванию угасших было политических страстей.

Игнатию нравилось веселье, царившее за трапезами Дмитрия Ивановича, куда он частенько бывал зван. Отменив тягостные церемонии, превращавшие трапезу в уныло-протягновенное действо, государь веселил гостей чудной инструментальной и хоровой музыкой вкупе с приятной беседой, разнообразил кухню западными яствами. Однако даже невинное употребление в пищу телятины (а не говядины, как велось на Руси) могло вызвать оскорбительные для государя выходки приглашенных к столу царедворцев – духовенство же возводило подобные нарушения обычаев чуть ли не к отрицанию канонов православия!

Русские любили охоту – и Дмитрий Иванович весьма ею увлекался, охотясь с борзыми, гончими, соколами, в которых знал толк, травя медведей, наблюдая единоборство охотника со зверем. Но и тут Дмитрий Иванович вызывал нарекания, ибо вместо смирной лошадки выбирал самого резвого коня, на которого садился не со скамьи, а одним махом; вместо того чтобы ждать на месте, скакал впереди облавы по лесам и буеракам. Только иноземцы были в восторге, когда царь собственноручно закалывал медведя. Русские же, к негодованию Игнатия, осуждали государя, предпочитая ему кровавой памяти тирана, бросавшего в снедь зверю жертв своего гнева.

Домовитость была одной из особо почитаемых на Руси добродетелей – но Дмитрий Иванович подвергался осуждению за то, что вместо послеобеденного сна (который воспринимался чуть ли не как священная обязанность) занимался делами Большой казны и Большого прихода, Оружейной, Золотой и Серебряной палат, Аптеки и других дворцовых ведомств. Царь, правда, не мешал спать боярам, однако и это вызывало негодование: почто не ходит по Кремлю как полагается, ведомый под руки?! В обычае самодержцев было посещение замосковных монастырей. Дмитрий Иванович следовал ему и удостаивался заслуженного одобрения большинства, но злоба, шепот которой звучнее открытой похвалы, рисовала государя растлителем монахинь, нечувствительно обращая все монастыри в девичьи!

Дмитрия Ивановича упрекали за симпатию к иностранцам, но стоило ему приблизить к себе юношей знатных русских фамилий, как злопыхатели обвинили его в мужеложестве. Объявленная в стране свобода заниматься торговлей и промыслами объяснялась клеветниками попустительством иностранцам, хотя за месяцы царствования Дмитрия Ивановича россияне обогатились, а дороговизна пошла на убыль. Эти и еще многие злые слухи патриарх Игнатий не без оснований связывал с мягкосердечием государя по отношению к Василию Шуйскому, который вместе с братьями был прощен, не достигнув места ссылки, и получил назад чины, имущество, место при дворе.

Роковое для себя самого и для патриарха Игнатия решение о прощении клеветника государь принял из принципиальных соображений. Напрасно его секретарь Ян Бучинский просил «о Шуйских, чтобы (государь) их не выпущал и не высвобождал, потому как их выпустят – и от них будет страх». Дмитрий Иванович отвечал своим доброжелателям, что он принял обет беречься от пролития христианской крови и держит данное самому себе слово.

«Есть два способа удерживать царство, – говорил государь, – один – быть мучителем, другой – не жалеть добра и всех жаловать… Гораздо лучше жаловать, чем мучительствовать!» [22] И действительно, Дмитрий Иванович велел выплатить все деньги, взятые государями взаймы со времен Ивана Грозного, удвоил жалованье служивым людям, подтвердил старые и дал новые льготные грамоты духовенству, роздал немало государственных и дворцовых земель дворянам.

Одни лишь крестьяне и холопы, а также городские работные люди, составлявшие основную массу тех, кто посадил самозванца на престол, не получили ничего. Царь лишь уточнил правила пребывания в холопском и крепостном состоянии, разницу между крестьянином и холопом, условия сыска беглых, ограничил наследование холопов сыном прежнего хозяина. Однако, как не без сарказма подметил патриарх Игнатий, именно черные люди продолжали верить в «доброго царя» и терпеливо ждали милостей от Дмитрия, тогда как церковные и светские собственники, спасенные государем от опасностей гражданской войны, относились к мягкому и милосердному самодержцу все более пренебрежительно и неприязненно. Конечно, врагов у Дмитрия Ивановича было немного, но их число постепенно росло.

Заносчивые россияне не могли простить царю симпатии к иноземцам, ревниво отмечая каждый знак внимания, каждое пожалование подданным Речи Посполитой. Осведомленному в текущих политических делах греку не могло не показаться забавным, что получившие огромные пожалования чиновники государева двора обвиняли Дмитрия Ивановича в расточительности. Подсчет денег в чужих карманах, как давно заметил Игнатий, был вообще в крови северных варваров, но ведь бояре сами требовали от царя рассчитаться с литвой! [23]

Вступив в Москву, Дмитрий Иванович ясно показал, что не намерен опираться на наемников, сопровождавших его из Речи Посполитой, и фактически отдал себя в руки россиян. Он сохранил привилегии стрельцов, несших охрану на стенах Кремля и улицах столицы, и принял на свою службу западноевропейских наемников, доверив им, вслед за Борисом Годуновым, функцию дворцовой стражи. Заносчивая шляхта и склонные к буйству литовские жолнеры, уже не раз показавшие Дмитрию Ивановичу свою ненадежность, были всем скопом помещены на дворе, где обычно останавливались иностранные посольства, и жили в большой тесноте.

Дмитрий Иванович хотел расстаться с наемной литвой миром, но не мог терпеть в своей столице бесчинств, к которым шляхта и жолнеры привыкли на родине. Вскоре после коронации один из шляхтичей был присужден городскими властями к торговой казни (публичному битью); едва палач взялся за батоги, литовцы напали на приставов; москвичи в свою очередь бросились на вооруженных возмутителей спокойствия. После изрядного побоища литва отступила на свой двор, вскоре осажденный десятками тысяч горожан.

• Предыдущая
• 27/79
• Следующая