С первого взгляда - Бишоп Шейла - Страница 21

• Предыдущая
• 21/33
• Следующая

– Лучше бы мне умереть, – простонал Руфус.

Что делать? Достать пистолет отца? Он не помнил, есть ли патроны. В домашней аптечке полно лекарств… Нет, он не сможет пустить себе пулю в лоб, не найдет сил наглотаться таблеток. Увы… Единственный доступный ему способ самоуничтожения – это невыносимое одиночество, так похожее на смерть…

Докладная записка для наследственных членов правления, – диктовал Руфус. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно рассматривал золотисто-белые прямоугольники узора на потолке «Египетского дома». – Госпиталю Святого Иосифа предоставлен грант на исследования в области лейкемии. Руфус сделал паузу, формулируя в уме новый абзац. Сейчас он выглядел гораздо старше того человека, что съежился у камина январским вечером четырнадцать месяцев назад, жалея о том, что у него нет решимости застрелиться. Теперь в этом худом суровом лице решимости было много, но жалости к себе не осталось. Разгладились горькие складки по уголкам рта, вернулось чувство юмора. Время, если и не оказалось лучшим лекарем, стало хорошим анестезиологом.

Венди терпеливо ждала. Руфус вновь заговорил, очень быстро – загадочные стрелки и бабочки стенографии весело заплясали в блокноте. Докладная записка была почти закончена, когда дверь отворилась, и в комнату тихо вошла София.

Она тоже изменилась – восьмимесячная беременность и отросшие черные волосы, придававшие ей очарование знойной южанки, необыкновенно красили ее.

Руфус прекратил диктовать.

– Ты хотела видеть меня? – спросил он с той отстраненной вежливостью, которая стала лейтмотивом их отношений.

– Я принесла Венди книгу. Извини, что побеспокоила.

– Огромное спасибо, София, – поблагодарила Венди. – Вы не положите ее на мой стол?

Шедоу, восточноевропейская овчарка, лежала, растянувшись на ковре. Подняв голову, она рычанием выразила недовольство вторжением Софии в офис. Собака обожала хозяина и не задумываясь приняла его сторону.

– Прекрати, глупое животное, – сказал Руфус. Отвлекшись от своего отчета, он рассеянно спросил: – Какой сегодня день?

– Вторник, пятнадцатое, – ответила Венди, – а что?

– Так, ничего. Где я остановился?

– «…мнения ведущих специалистов Америки подкрепляют данные выводы…»

София положила книгу рядом с пишущей машинкой – это был всего лишь предлог – и взяла конверт, подписанный почерком Венди. Внутри лежало письмо из Африки от Майлза. Она не любила забирать послания друга в присутствии Руфуса, но иногда ничего с этим нельзя было поделать. София сунула конверт в карман. Руфус, казалось, был полностью поглощен перспективами медицинских исследований. Когда жена на цыпочках направилась к двери, он оборвал фразу и спросил:

– Ты домой? Хочешь взять машину?

– Нет, я предпочитаю прогуляться.

– Но ты не должна переутомляться.

– Руфус, я постоянно тебе твержу, что не устаю. Беременность – это не болезнь. – Подчеркнутое дружелюбие тона давно сменило истерические нотки, которые слышались в ее голосе полтора года назад, но от этого результат был еще более унизительным.

София подозревала, что ко всем остальным проблемам Руфуса прибавилась еще одна – он чувствовал вину за то, что подарил ей ребенка, когда она перестала его любить. Но она хотела этого ребенка, ради Пирса – ему нужен брат или сестра. Мальчик не может нормально расти в доме, где царит эмоциональный вакуум. Детская должна быть полна галдящих детей – пусть будут семьей хотя бы друг для друга. София пыталась объяснить все это в своих письмах Майлзу, и, если ему что-то казалось неправильным, он об этом деликатно молчал. Первые несколько месяцев после отъезда Майлза любые напоминания о нем повергали ее в слезы. Руфус пребывал в подавленном настроении, и они неделями не разговаривали друг с другом. Но постепенно оба смирились, и как раз когда София приучила себя к мысли, что ей нечего ждать в будущем, она вдруг обнаружила, что беременна, почувствовала надежду, повеселела. А еще она становилась все более уверенной в том, что ей не нужны никакие романтические увлечения и связи на стороне, даже если Майлз приедет летом в отпуск.

К тому времени, как София дошла до ступенек, ведущих к дому, боль, которую до этого она принимала за легкое покалывание в боку, немного усилилась. Но сначала она решила насладиться письмом Майлза в тишине и покое, а потом уже прислушаться к тому, как себя чувствует. Она так и сделала, затем приготовила ленч. И лишь когда пришел Руфус, позвонила доктору. Ее девочка родилась в тот же день, дома, на три недели раньше срока.

За Софией присматривала медсестра, приходившая ежедневно, а Марджи помогала по хозяйству ее замужняя сестра. Колыбель малышки стояла рядом с кроватью матери. Шесть дней София провела в постели, ни о чем не тревожась, а на седьмой почувствовала, что в доме что-то не так: Марджи позволила Пирсу слишком долго не ложиться спать, из ванной в течение получаса доносился его радостный смех и визг. Через час София забеспокоилась: отчего в доме вдруг стало зловеще тихо и почему ей забыли принести ужин? Она размышляла, не позвонить ли в звонок, когда дверь открылась и на пороге появился Руфус с подносом.

– Извини, дорогая, что тебе так долго пришлось ждать.

София окинула взглядом еду: чашка прозрачного бульона и омлет, золотистый, с ярко-красными помидорами и завитками поджаренного бекона.

– У Марджи ужасная простуда, – пояснил Руфус. – Я дал ей аспирин, велел лечь и укутаться. Нам не нужно, чтобы по дому именно сейчас гуляли микробы. Потом я сражался с Пирсом – это был настоящий бунт. Не понимаю, как вы, девочки, умудряетесь вытащить его из ванны – это все равно что вытирать тюленя. А потом я никак не мог справиться с плитой…

– Ты это сам приготовил?! О, бедненький! После целого дня в офисе вернуться домой и заниматься домашней работой. Сам-то поел?

– Нет еще. Я оставил свою порцию в теплой духовке.

– Почему бы тебе не поесть со мной? – спросила София на волне сочувствия.

– Правда? Ты действительно этого хочешь? – Руфус выглядел как ребенок, которому предложили конфетку.

– Да, конечно, – ответила София, и, когда он поспешил за другим подносом, до нее вдруг дошел смысл его трогательного изумления. Какой же стервой, должно быть, она была все это время!

Вернулся Руфус и устроился в кресле с подносом на коленях. Горела только одна лампа, и говорили они тихо, чтобы не разбудить крошечную Фредерику, спавшую в плетеной колыбельке.

– Как идут дела в Фонде? – спросила София.

Руфус, казалось, колебался с ответом. Вероятно, он догадывался, насколько цинично жена относится к делам Ленчердов, впрочем, она никогда и не стремилась скрывать своих чувств.

– На этой неделе большинством голосов члены правления отказали в гранте одному химику, – наконец сказал он.

– А для чего ему нужны были деньги?

– Кобб из тех гениев, которые близки к помешательству. Он нашел способ добывать соль из морской воды так, чтобы воду потом можно было использовать для ирригации. Не хочу сказать, что он законченный псих, – напротив, вполне респектабельный химик-исследователь. Вопрос лишь в том, как скоро окупятся затраты на строительство его экспериментального завода. Члены правления сочли, что в целом это слишком рискованное предприятие, и проголосовали за грант для Святого Иосифа.

– Полагаю, госпиталь даст положительные результаты с большей долей вероятности, нежели твой морской гений.

Но в этом-то и дело! Именно поэтому мы и должны помочь Коббу. Надежные и заведомо прибыльные проекты охотно рассматриваются другими организациями, в том числе государственными, тогда как для нищих новаторов, таких незаурядных, как Кобб, грант Ленчерда – единственная надежда.

София слушала, забыв про еду, вилка ее повисла в воздухе.

– Что же такого особенного в грантах Ленчерда?

– Условия договора, в первую очередь. Они чрезвычайно гибкие. И что более важно, гранты Ленчерда – это деньги семьи, тратя их, мы не обязаны ни перед кем отчитываться. Понимаешь? Вот в чем разница. Я сталкивался со многими институтами и комитетами, которые отчитываются за общественный капитал или наследство других лиц. У них связаны руки, они страшно боятся шумихи в прессе и обвинений, что их драгоценные фонды потрачены впустую на какие-то рискованные проекты, которые оказались совершенно бесполезными. А мы можем себе позволить творческую авантюру, финансируя талантливых людей, и пусть кто-то из них окажется фантазером, ступившим на ложный путь, зато попадутся и настоящие гении, опередившие свое время. И это главное оправдание тому, что Фонд до сих пор остается семейным предприятием. Передав капитал специально назначенному совету или государственным чиновникам, мы утратим свободу решений.

• Предыдущая
• 21/33
• Следующая