Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 23

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая

"Гаси свой косяк! Быстро, ну!” Ромка, гаденыш, заметался по кухне – все искал, куда б заховать недокуренную папироску. “У, урод”, – прошипела Нинка. Вырвала у сына слюнявый косяк, опустила в карман. Авось ее-то Михалыч шмонать не будет.

Участковый в сенях не задержался, немедленно протопал в кухню, повел желтыми от табака ноздрями:

– Та-ак, Нина Алексеевна… Запашок.

– Какой такой запашок? Где запашок? – запетушился Роман.

– А ты, огурец, замолкни, – презрительно велел Михалыч. И Ромка тут же послушался, съежился на лавке.

Нинка, уже ученая, спорить с участковым не стала. Заскрипела дверцею шкафа, зазвенела рюмашками, отослала Романа в погреб за огурцами. Ласково приговаривала:

– Хрустики, Иван Михайлович, молодого посола, с перчиком, с кинзочкой, под водочку, а?

Участковый благосклонно прищурился на запотелую бутыль.

– Ладно. Наливай по чуть-чуть. Разговор к тебе есть.

Нинка разлила – Михалычу полстакана, себе четверть. Суетившегося в кухне Романа хлопнула по руке и самогонки не предложила. Приказала:

– Геть отседа, шпана!

Ромка Михалыча опасался – потому шустро убежал в сени.

Участковый хряпнул стопочку, аппетитно заел огурчиком, раскраснелся. Самолично налил себе вторую, опустил локти на стол, задушевно сказал:

– В общем, так, Алексеевна. Вот тебе мое сообщение. Сын твой с испытательным сроком не справляется. Так что будем его в колонию оформлять.

Нинка так и застыла. Недопитая рюмка задрожала в руке, пролилась на стол мутными каплями.

– Но! – веско сказал Михалыч и опустошил вторые полстакана. – Есть у тебя, Нинка, выход. Если будешь со мной сотрудничать.

– Сотрудничать – это как? – осторожно спросила она. – Спать, что ли? Махалыч хрюкнул:

– Да нужна ты мне. Будешь меня информировать.

– Стучать?! – охнула Нинка. А участковый быстро сказал:

– Не на наших. Соседи твои московские давно объявлялись? Сигнал на них поступил…

Димин дом оказался на околице села, почти у самого кладбища.

Надя отчаянно устала и теперь изо всех сил старалась самое себя развеселить. Она скептически осмотрела хмурое одноэтажное строение из почерневших от времени бревен и подумала: “Да уж, принц мне достался знатный. Тоже мне, дача преуспевающего журналиста”. Правда, Дима говорил ей, что он это Рюмино терпеть не может и никогда туда не ездит. “А мамуля моя наведывалась, все воздуха здешние нахваливала…"

Ничего особенного в местном воздухе Надя не нашла – сено пополам с навозом. И еще от реки, что протекает совсем рядом, сыростью тянет – так и хочется зябко передернуть плечами. Наверное, оттого и замок на калитке заржавел. Ключ с грехом пополам вставился, но прокручиваться никак не хотел. Надя вертела им и так и сяк, на истошный скрежет сбежались, кажется, все местные собаки. “Ну почему же я не умею лазить через заборы?” – отчаянно думала она, сражаясь с непокорным замком. Впрочем, забор невелик, не выше метра – отчего бы не попробовать? Сначала Надя попыталась подтянуться на руках – не вышло. Ни сил нет, ни привычки. Тогда она, держась за верхнюю кромку, закинула на нее одну ногу и быстро, чтоб не упасть, подтянула вторую. Ура, получилось! А прыгать с высоты в метр вовсе и не страшно.

Дальше дело пошло веселее. Входная дверь отперлась легко, и свечки быстро нашлись – в коридоре, как и говорил Дима. Надя нетерпеливо вступила на территорию Полуянова. Хотя Дима и говорил ей, что Рюмино на дух не переносит, но все-таки это его дом. Первое его жилье, куда оказалась допущена Надя.

Обычная, очень небогатая дачка. Мебель с бору по сосенке – поцарапанный сервант, кривенькое кресло, старинная кровать с панцирной сеткой. Пахнет сыростью и осенью. Никаких даже минимальных излишеств. Никаких свидетельств о личности хозяев – ни безделушек, ни фотографий. “Все имущество на зиму в Москву увозим, – говорил ей Дима. – А то своруют”.

За окном быстро серело, на Рюмино наваливались ранние сумерки. Надя представила, как она идет обратно – в полной темноте, на нее нависает мокрый осенний лес, – и еле справилась с дрожью в коленках. Искать, быстрей искать – хотя бы чтоб выйти засветло!

Она определила круг поисков. Комод? Пуст. Сервант, нижний отдел? Нет, здесь только дешевенькая пластмассовая посуда. Сундук в сенях? Вряд ли, там скорее старая одежда. Точно – целый ворох отсыревших, штопаных-перештопаных рубашек. А если под ними? Надя просунула руку в глубь тряпья и быстро нащупала прохладную коленкоровую поверхность. Вот оно! Как все просто! Четыре кожаные тетрадки. Прохладные, толстые. Она нетерпеливо распахнула одну из них. На первой странице значилось: “Евгения Полуянова. Мой двадцатый век”.

"Ай да тетя Женя! – весело подумала Надя. – Ее, понимаешь ли, двадцатый век! Это, видать, дневник. Дима, правда, еще про какие-то письма упоминал…"

Надя снова погрузила руки в горы тряпья, принялась ворошить – ничего. За окном стало совсем темно. “Ну и бог с ними, с письмами. Хватит с Полуянова и дневника. Лентяй. Сам-то сейчас небось дома сидит, чаи гоняет”.

Надя быстро бросила тетради в сумку, захлопнула сундук и пошла было к выходу.., но на полпути обернулась. Нехорошо как-то – разуться она и не подумала, вся комната теперь затоптана. Надя нашла в прихожей тряпку и быстро затерла грязные следы. Делов – на две минуты, зато теперь можно уходить с чистой совестью. Она распахнула входную дверь – и на пороге столкнулась с неопрятной бледноглазой женщиной. От неожиданности Надя ойкнула, отступила назад. Незнакомка немедленно ввалилась за ней.

– Та-ак, – протянула она. – Подворовать решила, красавица?

– Подво.., что? – не поняла Надя. Женщина осерчала. Гаркнула:

– Ты целку-то из себя не строй! Ну-ка, давай, открывай сумку!

До Нади наконец дошло. Ее бросило в краску, руки задрожали:

– Вы.., вы не поняли! – пролепетала она. – Я не воровка! Я – знакомая Дмитрия Полуянова, сына Евгении Станиславовны. Вот ключи – от дома и от калитки, только калитку я открыть не смогла… Дима попросил меня забрать одну вещь… А вы.., вы, наверное, соседка? Нина Алексеевна? Дима мне говорил.

Женщина, казалось, была разочарована. Но глянула подозрительно:

– А чегой он сам не приехал? Вещь-то свою забрать?

– Занят. Работает много, – вдохновенно лепетала Надя. – А я как раз в отпуске…

– А ты кто ему будешь? Баба его, что ли? – с деревенской бесцеремонностью спросила женщина.

"Почему я должна ей отвечать?” – возмущенно подумала Надя. Но бунтовать не решилась. Покорно ответила:

– Нет, не баба. Просто знакомая.

– И звать тебя как?

– Надя. Надя Митрофанова. “Почему я ей отвечаю? Почему не пошлю куда подальше?!"

– Простите, мне надо идти. – Надя постаралась, чтобы в голосе прозвучал хотя бы намек на твердость.

– А живешь ты где? – не отставала тетка.

– Послушайте! – разозлилась Надя. – Вы что, из милиции?

– Я-то не из милиции, – зловеще проговорила соседка. – Но паспорт мне свой покажь.

– И не подумаю, – отрезала Надя. Баба сверкнула глазами – и немедленно вцепилась в ее плечо стальными пальцами.

– Покажешь, шалава! А не то в ментуру тебя доставлю.

– Что вы делаете? – пискнула Надя.

– Давай, доставай! – наступала соседка, сжимая пальцы все крепче. – Сейчас участкового кликну!

Надя чувствовала, как под железными руками тетки на плече появляются синяки.

– Послушайте, – подступила она с другой стороны, – я покажу вам паспорт. Но скажите – зачем? Вы что, мне не верите?

Баба наконец отцепилась от Надиного плеча. Злорадно ухмыльнулась:

– Вот то-то. Давай, доставай, показывай. Надя пожала плечами и протянула ей паспорт. Женщина пролистала его – шевеля губами, хмуря лоб: явно запоминала и фамилию, и адрес.

Надя, ошарашенная неожиданной догадкой, проговорила:

– Это.., это вам приказали? Вам что, велели следить за теми, кто сюда приходит?!

– Никто мне тут не указ, – буркнула тетка. Глаза, однако, смущенно отвела, и Надя разглядела на ее щеках лживый румянец.

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая