Солнце светит не всем - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 49

• Предыдущая
• 49/63
• Следующая

Игорь перевел дыхание и на минуту замолчал.

– Слова о камне, – продолжил он после паузы, – были последними, которые Анечка слышала от своего отца. Потому, верно, и запомнила их, слово в слово, на всю оставшуюся жизнь… Вместе с Афанасием Иванычем исчезли тогда из квартиры на Большой Садовой картина Моне, пасхальное яйцо работы Фаберже, миниатюра Матисса, не говоря уже о неисчислимом количестве золотых украшений и утвари – вплоть до серебряных столовых приборов. Но бриллиант остался в семье…

– Да откуда ты знаешь все это, Игорь? – прошептала Таня, завороженная рассказом и вспыхивающими на ладони у Игоря красными гранями.

– Еще немного терпения, и вы все узнаете… Итак, Анна Нарышкина накрепко запомнила слова своего отца и сохранила бриллиант, никому его не показывая. Впрочем, настали такие времена, что делать это было даже и небезопасно.

В начале тридцатых годов Анна, урожденная Нарышкина, вышла замуж за простого парня-рабфаковца и стала Голохвастовой. Пожалуй, только ей, Анне Афанасьевне Голохвастовой, урожденной Нарышкиной, красный бриллиант принес если далеко не счастливую, то долгую жизнь.

Анна выучилась на врача. Всю жизнь лечила детей. Муж ее был убит на фронте. В эвакуацию, на Урале, когда натурально нечем было кормить двоих ее сыновей, она в минуту безысходности призвала знакомого ювелира-еврея, который в ту пору безответно за ней ухаживал. Тот еврей был единственным человеком на свете, которому за полвека она показала бриллиант. Выдрессировала Анну Нарышкину-Голохвастову советская власть, ничего не скажешь!… Так вот, в 1942 году в Каменске-Уральском, в дощатом бараке еврей-ювелир тщательно осмотрел камень и дал свое заключение: это всамделишный бриллиант, красоты и редкости необычайной. И тако-о-ой стоимости, добавил Муся Фельдман и покачал своей изящно вылепленной головой… Безумного, кстати, артистизма и честности был человек – его все-таки взяли в армию, и погиб он в сорок третьем под Новороссийском… Так вот, «тако-о-ой цены, – сказал за год до своей гибели Муся, – что вряд ли кому нынче вы, Анечка, сможете этот камень продать. Вы, конечно, – продолжал Муся, – можете сдать камень государству, и на него купят эскадрилью танков. Или полк самолетов. Но вас, драгоценная Анна Афанасьевна, возьмут. За то, что не сдали этот камень раньше…» Так сказал Муся. Анна Афанасьевна горячо восприняла его совет – кажется, к слову, они с Мусей все-таки были близки друг с другом… И больше уж почти до самой своей смерти бриллиант Анна Афанасьевна никому не показывала.

А перед самой кончиной Анна Афанасьевна призвала свою внучку, которая за ней все последние годы ухаживала. И вот именно ей в качестве фамильного наследства и как будущее приданое передала она камень…

– Но откуда же ты знаешь это? – прошептала Таня.

– Да оттуда, что ее внучка, Маша Голохвастова, была моей невестой.

И Игорь замолчал, утомленно прикрыв глаза.

– Была? – осторожно спросила Таня. – Что же с ней стало? – Таню впечатлил рассказ Игоря, близко к сердцу приняла она слова о проклятии, что приносит камень своим владельцам.

– С Машенькой? – с отсутствующим видом переспросил Игорь. – Ее убили.

Машенька Голохвастова, живая, веселая и умная девушка, оказалась, по сути, первой любовью Игрека. Дело шло к свадьбе.

Тут скончалась ее бабушка, с коей Машенька жила в одной квартире. Жили они, надо признать, душа в душу, словно две подруги, меж которыми, по странному стечению обстоятельств, провели временную черту шириной в семьдесят лет… Больше никого, кроме Машеньки, у Анны Афанасьевны не было. Сыновья окончили свой путь трагически – к проклятию камня это, впрочем, никакого касательства не имело.

Перед смертью Анна Афанасьевна Голохвастова-Нарышкина поведала внучке историю красного бриллианта, показала даже чудом сохранившееся письмо, которое ее бабка получила вместе с камнем от своего воздыхателя, Ивана Бологовского.

Машенька Голохвастова рассказала обо всем Игорю. Показала и бриллиант. Она любила его и доверяла ему.

Было решено: выехать вдвоем за границу и там уже продать камень. Игорь, сразу понявший всю ценность бриллианта, уверял, что денег, за него вырученных, хватит им до конца дней. Машенька подтрунивала над ним: «Ты спустишь их в Монте-Карло за три ночи!» Кроме того, она не верила ни в чистоту воды камня, ни в легенду о нем, которую осторожно, по крупицам, узнавал по архивам Игорь (был в этом, помимо чисто познавательного, сугубо практический смысл: за бриллиант с историей можно было выручить у агентов, выставляющих камень на аукцион, куда больше). «Бабулька все перепутала, – смеясь, поддразнивала Машенька Игоря. – Она бриллиант выкинула по ошибке тогда, в восемнадцатом. А хранила восемьдесят лет кусок стекла!»

И вот однажды Игрек узнал, что Машенька, в нарушение его планов, пошла с бриллиантом к ювелиру-оценщику. Тот сразу же предложил ей за камень пятьдесят тысяч долларов. Она отказалась. Цена, названная с ходу, поразила ее. Вернулась домой она в глубоком раздумье: выходит, то, что рассказывала бабушка, – правда?

На следующий день Машеньке позвонили. Глухой голос попросил продать камень немедленно. Цену назвал фантасмагорическую – сто пятьдесят тысяч долларов. Машенька опять отказалась. Просила подумать. На вопрос, с кем имеет честь, на другом конце повесили трубку.

Узнав об экспедиции невесты, которую она предприняла, даже не посоветовавшись с ним, Игорь пришел в сильнейшее беспокойство.

«Ты оставляла оценщику свой телефон, адрес?» – спрашивал он у невесты. Выяснилось: нет, не оставляла.

«Кому-нибудь еще говорила о бриллианте?» Нет, более никому. Машенька была по-прежнему весела. Игрек своим чутьем игрока ощущал подступающую неведомую опасность. Он настоял, чтобы они покинули Россию немедленно. Было решено не ждать виз в Англию, а уже на следующий день – срочно, спешно! – вылететь на Кипр по горящей турпутевке.

Жили они до сих пор раздельно. Вечером, каждый у себя дома, собирали вещи в дорогу. Несколько раз перезванивались. Поутру Игорь, сыграв прощальную партию с друзьями во французском клубе, поехал за невестой с тем, чтобы отправиться в аэропорт. Уже на подъезде к ее дому он понял, что произошло неладное. Стояли пожарные машины, милицейские «козелки», кареты «Скорой помощи». Из брезентовых рукавов, вьющихся по асфальту, сочилась вода. Из тех двух окон на втором этаже, где жила Машенька, густо поднимался черный дым.

• Предыдущая
• 49/63
• Следующая