Солнце светит не всем - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 48

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая

Был камень в его спальне в Михайловском замке и в ту роковую ночь 12 марта 1801 года, когда к императору ворвались пьяные гвардейцы, ведомые Зубовым и Беннигсеном. Что в точности происходило в спальне в ту ночь, вся Россия не знала еще целое столетие. Был ли император убит ударом в висок табакеркой, был ли удушен, надругались над ним захмелевшие от вина, крови и безнаказанности офицеры – обо всем этом участники тех трагических событий предпочитали молчать.

Обычно немногословный, Игорь был во время своего рассказа красноречиво вдохновлен, его тонкое лицо раскраснелось. Таня подалась вперед и почти влюбленно смотрела на Игоря. На губах Димы играла скептическая усмешка.

– Ни слова никому не рассказывал о своей роли в событиях той роковой ночи молодой гвардейский офицер Дмитрий Бологовский, – продолжал свой рассказ Игрек. – Да он, пьяный от вина, крови и азарта, и не помнил-то почти ничего. Поутру в его голове качались жаркие свечи, тени падали на стены. Взмахивали руками… Слышался топот, вскрики и стоны… Было это или не было?… Все-таки было. Как ни хотелось забыть, шестое чувство услужливо подсказывало это Бологовскому. И еще: за обшлагом камзола он обнаружил небольшой кроваво-красный камень. Как попал он в его руки, вспомнить Дмитрий Бологовский, как ни старался, не мог. Неужели, мучил он себя вопросом, не только убийством, но и кражей запятнал он в ту ночь себя и свой род?

– Эй, Гера, – раздался ленивый и как бы не проговаривающий слова крик за дверью. – Жрать готово?

Что ответил второй бандит, пленники не расслышали.

– Давай, салабон, суетись! – заорал первый их страж.

Пленники невольно подались ближе друг к другу, и Игорь продолжил рассказ:

– О бриллианте, равно как и о своем участии в событиях, Бологовский никому, даже супруге своей, не сказывал. А когда был на смертном одре – он довольно рано сгорел от чахотки, – то передал камень и поведал легенду, с ним связанную, своему сыну Ивану. Иван хранил камень, как и заповедовал отец, в тайне. Ни одна душа не знала о его существовании.

Иван тоже прожил недолго, Казалось, какой-то рок висит над всеми обладателями красного камня… В возрасте тридцати семи лет Иван Бологовский также скончался от скоротечной чахотки. Ни жены, ни детей у него не было, и Бологовский-младший завещал камень своей возлюбленной Анне Нарышкиной. Ей же он глухо поведал – в своем предсмертном письме – легенду бриллианта и просил не рассказывать никому о камне и не показывать его постороннему глазу.

Так появился бриллиант в фамилии Нарышкиных. Его новая обладательница Анна оказалась столь же несчастлива, как и трое предыдущих владельцев камня. Отвергнув Бологовского, она вышла замуж за утонченного красавца, который прельстился ее титулом и состоянием. Довольно быстро этот бонвиван промотал все ее денежки, едва ли не в открытую содержал купеческую бесприданницу, которой снял роскошную квартиру в Камергерском переулке, и тем самым быстро свел Анну в могилу. Перед смертью Анна завещала красный бриллиант своему сыну Афанасию, который как раз в ту пору поступил в университет.

– Откуда вся сия информация? – насмешливо спросил Дмитрий.

– Минуту, друг мой, вы скоро все узнаете… Казалось, четвертый владелец камня не повторит трагическую судьбу своих предшественников. Афанасий Нарышкин выучился на адвоката и приобрел в Белокаменной обширную практику… Начался новый, двадцатый век… Как я люблю, друзья мои, это рождение нового века! Он, этот век, тогда только слегка открылся людям своим сверкающим краешком – потому, видно, его и назвали, словно молодой месяц, «серебряным»… Синематограф, импрессионисты, русские сезоны в Ницце, полеты на аэропланах на Ходынском поле, где собиралась вся Москва… «Так беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки – я на правую руку надела перчатку с левой руки»… Боже, какая красота и артистичность!… – Игорь мечтательно замолчал. Потом спохватился: – Впрочем, я заболтался. К делу. Итак, пятый по счету русский хозяин бриллианта, Афанасий Нарышкин, был человек модный, лощеный, блестящий. Брал с клиентов дорого. Зимой нанимал квартиру о семи комнатах в доме номер 10 по Большой Садовой улице. Именно в доме номер 10, господа, и именно по Большой Садовой… Летом проживал на даче в Сокольниках… Шарады, лаун-теннис, ложа в Большом, премьеры у Станиславского…

Все оборвалось в один миг. Стылые московские улицы. Закрытые лавки. Перебои со светом и чуть теплеющие батареи в квартире на Садовой. Проносящиеся в темноте грузовики с солдатами…

– Это революция пришла, – ернически пояснил Дима, которого злило, конечно же, то внимание, с каким Таня слушала Игоря. Таня сделала отстраняющий жест: не мешай, мол.

– Однажды в дубовую дверь квартиры на Садовой, – продолжал Игрек, – забарабанили ногами и прикладами. Афанасий Нарышкин, в шелковом халате с кистями, отложил томик Бунина, побледнел, встал, сжал до боли пальцы.

– Эк излагает, – прошептал, якобы в восхищении, Дмитрий.

Игорь не обратил на него внимания и продолжал:

– Афанасий Нарышкин понял, что происходит. Быстро он прошел в детскую. Аня, его шестилетняя любимица, в этот предвечерний час играла сама с собой – нянька третьи сутки шлялась неизвестно где. Как раз в сию минуту Анечка возилась с кусочками разноцветного стекла. Во что играют с разноцветным стеклом шестилетние девочки, а, Таня?… Я не знаю, наверно, в изумруды, рубины, бриллианты… Так вот, Анечка возилась с кусочками смальты, и пока революционные солдаты барабанили в дубовую дверь, Афанасий Нарышкин только и успел сделать, что достать из потаенного ящика секретера красный бриллиант и сунуть его в груду стекляшек, которыми забавлялась дочка. Потом он приблизил свое холеное лицо с душистой бородой к лицу Ани и раздельно прошептал по-английски: «Помни, дочка, что это очень и очень ценный камень. Храни его тщательно. Никому никогда не показывай и никогда никому о нем не говори».

В ту же ночь солдаты увели Афанасия Иваныча. Кто его знает, думал ли он в подвалах Чека, что драгоценный бриллиант и ему, равно как и его предшественникам, не принес счастливой и долгой жизни… Никто и никогда нам не расскажет, о чем все они думали – все двадцать миллионов! – в тот момент, когда эта свора выводила их по низким коридорам, а в тюремном дворе уже тарахтел грузовик!…

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая