Боулинг-79 - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 33

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая

От такого сна Валерка подскочил с колотящимся сердцем.

Уже одиннадцать, однако. Все на работе. Начал умываться в рукомойнике у доски. Вода холодная, черт! Впрочем, в жару, установившуюся в Москве, утреннее омовение было даже приятным…

Закончив утренний туалет, взял тряпку, стал подтирать за собой воду, надрызганную на пол.

И в этот момент дверь класса отворилась – и Валерке захотелось чуть ли не вытянуться по стойке «смирно» от запестревших в дверях стройотрядных нашивок и значков.

Двоих вошедших он знал. Первый был комиссаром отряда, Витей Седовичем, второй – директором институтского Дома культуры Олъгердом Олъгердовичем. Третий и четвертый были ему незнакомы – однако по обилию значков на их куртках, а также по болтающимся на выях галстукам можно было заключить, что они чинов достигли известных.

– Вот, познакомьтесь, – воскликнул вечно бодрый Седович, обращаясь к парням, явившимся вместе с ним. – Руководитель нашей факультетской и отрядной агитбригады, гениальный артист, сценарист и режиссер Валерий Беклемишев.

– Извините, что я не в смокинге, – пробормотал Валера, в одних трусах и с половой тряпкой в руке.

Нашивки и значки вежливо посмеялись. Смотрели они на Валеру с почтением, из чего тот сделал вывод, что высокая комиссия пришла по его душу совсем не по поводу пьянки, которую он третьего дня затеял прямо на рабочем месте.

Седович представил вторую сторону:

– Иван Коноваленко, комиссар московского городского отряда; Борис Барсинский, комиссар отрядов нашего института; Олъгерд Олъгердович Бурякин, директор Дворца культуры.

– Если вы подождете, пока я помою правую руку, мы обменяемся рукопожатиями, – осмелев, брякнул Валерка.

В ответ послышался вежливый смех, а Седович оглянулся на своих спутников с выражением – знай, мол, наших. Затем он молвил, обращаясь к Валерке, и по елею в его голосе тот понял, что комиссар в нем вельми заинтересован:

– Не будем тебе мешать, Валерочка. А минут через десять-пятнадцать ждем тебя в столовой. Ты ведь придешь завтракать?

– Куда ж я денусь.

Даже эту скромную Валеркину реплику высокие гости встретили вежливым смехом.

Затем комсомольские вожаки выкатились колбаской из второго класса «А», а молодой артист продолжал размазывать лужи по линолеуму.

Через четверть часа он явился в пустую школьную стройотрядовскую столовую. Девушки-поварихи как всегда от души наложили ему каши; завтрак венчали два вареных яйца, добрый кус масла и стакан кофе с молоком. Валерка со своим подносом уселся туда, где его уже ждали.

Правда, ряды комсомольских боссов слегка поредели. Бесследно исчез московский комиссар; за столом остались Седович, Барсинский и Олъгерд Олъгердович. Когда молодой артист подсел к ним, скромно пожелав приятного аппетита, Олъгерд Олъгердович взял слово.

Речь его оказалась безупречна по части лексики и логической стройности. Вот что он поведал Валерке.

Приближается 35-летие Победы. Сей праздник будет торжественно отмечать вся страна. Общественность МЭТИ, со своей стороны, также хотела бы встретить его достойно. В связи с чем зародилась идея: поставить в институтском ДК спектакль – литературно-музыкальную композицию на тему войны.

Олъгердыч хлебнул кофе с молоком из стакана и с воодушевлением сказал:

– Мы поняли: никто в нашем институте не сделает этот спектакль лучше, чем вы, Валерий. Вы – очень талантливый человек. И режиссер, и артист. Только вы во всем вузе способны поднять эту тему. Вам будет предоставлен полный карт-бланш: любые декорации, музыка, люди, свет… Нам ни в коей мере не хотелось бы давать вам никаких советов – как ставить и играть, это ваше творческое дело. Однако образцом – не для подражания, но для творческого переосмысления – может послужить спектакль Театра на Таганке «Павшие и живые»… Вы можете использовать любые опубликованные тексты и музыку: и Окуджаву, и поэтов-фронтовиков, и Вознесенского с Евтушенко… Впрочем, повторюсь, мы ни в коей мере не собираемся влезать в вашу творческую кухню. Это только ваша, Валерий, прерогатива…

– А я, со своей стороны, – вклинился Седович, – дам тебе, Валерочка, полную творческую свободу. Грубо говоря – мягко выражаясь, на работу в отряде ты теперь можешь не ходить – естественно, с полным сохранением заработка. И жить сможешь где угодно: здесь, или в общаге, или еще где-нибудь. И все актеры, нужные тебе для репетиций, тоже будут освобождены от физического труда…

– Но, главное, – задушевно произнес Олъгерд Олъгердович, – вы, Валерий, необыкновенно, многогранно одаренный человек. И актер, и режиссер, и автор. Вы – художник! Настоящий художник! И мы со своей стороны просто обязаны помочь вам выразить себя. Самореализоваться. Показать свой талант в полной мере. В истинной его мощи!

Трудно устоять молодому парню, когда его потчуют на завтрак такими эпитетами. Да и предложение Седовича, хотя и было нечестным по отношению к другим трудягам, Валеркиным соседям по комнате, ему, в сущности, понравилось. Приняв его, он из самодеятельного актера превращался, пусть и опосредованно, в артиста профессионального. Ему, по сути, станут платить за его актерский и режиссерский труд!.. К тому же, сил нет, как надоело бесконечно смешить людей. А тут ему предлагают сделать настоящий, серьезный спектакль. Да и тема достойная: война, Победа. Есть, где развернуться… Публика не захотела смеяться над его «Баней» – что ж, он заставит ее плакать!

Оказался бы в эту минуту на месте Валерки Володя (или даже Лиля), они бы взяли паузу для раздумий, поторговались, выбили для себя еще более выгодные условия… Но человек творческий – он творческий и есть. Что на уме, то и на языке; не умеет он (тем более в неполные двадцать лет) хитрить и блефовать.

Короче говоря, Валерка бухнул:

– Клевая идея. Я согласен.

Он увидел, как сразу просветлели лица Седовича, Барсинского и директора ДК. Они переглянулись.

– Что ж, я очень рад, – вымолвил Барсинский. – Извините, мне нужно лететь. Желаю тебе, Валерий, всяческих успехов.

Он вскочил. Седович, как гостеприимный хозяин, тоже принялся вставать.

– Не надо, не провожай меня, – положил ему руку на плечо Барсинский.

А через минуту он уже выскочил из столовки.

– Мы тоже не будем мешать тебе завтракать, – молвил Седович. – Пойдемте, Олъгерд Олъгердович, я покажу вам наши боевые листки.

Написать (или показать) боевой листок на тайном стройотрядовском языке, где царил сухой закон, означало выпить.

Валерке почему-то стало приятно, что Седович, не стесняясь его, говорит о выпивке. Вероятно, это означало, что отныне Валерка становится допущенным в круг избранных. Седович и Олъгердыч вышли из столовой.

Валерка принялся за кашу. Она весьма подостыла.

…На следующий день он съехал из стройотряда в общагу и начал работать над сценарием.

Вот так и получилось, что в августе он оказался чуть ли не один в полупустом шестом корпусе общежития: абитура уже съехала, а студенты еще не вернулись с каникул. Валерка спокойно работал над инсценировкой. Записался в Историко-архивную библиотеку. Вечерами на своей койке читал мемуары и романы Бакланова и Симонова.

Дрезденский стройотряд уже вернулся. Володька своим поведением подтвердил не опасения даже, а уверенность Валерия в том, что у него в ГДР был с Лилькой роман. Он, не пожелав встретиться с соседом и не переночевав в Москве, рванул к себе на родину, в Омск. «Чует кошка, чье мясо съела», – подумал о нем Валерка.

И Лиля тоже вела себя так, что юноша окончательно уверился в ее измене. Она не давала о себе знать, а Валерка ей не звонил. Ему оставалось только одно: вычеркнуть ее из своей жизни. А что он мог еще сделать!..

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая