Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/72
• Следующая

Нужно было где-то что-то рвать, рвать решительно и необратимо…

Решиться на это Джек никак не мог.

А четыре года назад его забрали в первый раз. От того похищения у него не осталось никаких воспоминаний: просто пропали тринадцать дней, и всё. Кое-что из памяти сумели вытянуть под гипнозом спецы из НСБ, а главное – многое помогли потом восстановить знакомые телепаты. Но это была всего лишь неприятная история, рассказанная ему про кого-то другого, история, которая стряслась с посторонним и скучным…

Из этого события Джек сумел извлечь некоторые дивиденды. Да нет, если честно, он выжал из ситуации всё, что только можно. Немного попридуривавшись, он получил приличную страховку, а после добился перевода на другую работу – на огромный транспортный терминал (тоже принадлежащий концерну) в Сан-Франциско, один из красивейших городов мира.

Так он впервые в жизни стал жить один. Родители скоро приехали к нему, открыли ресторанчик, но квартиру сняли отдельно от сына. Не пересказать, каких усилий от Джека потребовало сохранение своего нового статуса…

Но прорыв он совершил, маленькую победу одержал, следовало бы закрепить успех – тем более, что в его жизни появилась наконец Чарли, юная женщина, ничего глупого про Джека не думавшая. Она тоже была телепаткой – правда, куда более слабой, чем Джек, – стройной, довольно высокой и при этом худой с перехватами, как бамбуковое удилище. В её крови была примесь индейской и негритянской, что наградило девочку красивым горбатым носом и чёрными с синеватым отливом волосами, подобными тонкой проволоке. С Джеком, уже почти лысым и основательно раздавшимся в плечах, они составляли более чем странную, но очень живописную пару.

Всё было почти хорошо, но тут произошло второе похищение…

В отличие от первого, второе запомнилось целиком, с начала до конца, в деталях, и даже те подробности, которые поначалу не закрепились в сознании, могли быть вытащены в любой момент. Всё было здесь, совсем рядом, каждая самая крошечная, самая третьестепенная деталь – то, что касалось и самого похищения, и полёта, и двух бунтов, и потом очень медленного и очень страшного, безнадежно-страшного умирания в герметически запертом тёмном, жарком и душном корабле – всё это запечатлелось в памяти сверхподробно, контрастно, неправдоподобно чётко: как на огромных гламурных плакатах.

Были и светлые, радостные, счастливые дни: когда их наконец посадили на планету по имени Мизель и оказалось, что там, кроме абов, полно своих, когда они там жили в каком-то лесном посёлке, обжираясь вкуснейшей едой и опиваясь тёмным пивом, заводя короткие романы, оттягиваясь на рыбалке и пикниках, а потом прилетели коты-инженеры и привели в порядок даже не один, а два корабля, чтобы можно было лететь обратно не как кильки в жестянке, а с комфортом, и они вернулись, и здесь была Чарли…

О боже, как она бежала навстречу!..

Но до чего же он хотел временами, чтобы и это всё забыть, забыть к чёртовой матери…

Зато ничего из второго похищения ему не снилось. Вот то, первое – оно было главным содержанием его кошмаров. При этом он, как ни старался, не мог наутро вспомнить ничего конкретного.

Чарли всеми силами старалась успокоить его, но он всё равно спал плохо, подсознательно оттягивая момент засыпания, сокращая время сна. Джек и без того никогда не отличался сдержанностью, а теперь и вовсе стал раздражительным, дёрганным, взвинченным, быстро уставал, вздрагивал от стука в дверь и телефонных звонков.

Дома он переделал аппарат – тот гудел тихонько и мигал лампочкой. На работе приходилось терпеть…

На этот раз он почти уснул – и когда телефон грянул частой очередью басовитых гудочков, подскочил от неожиданности. Он оглянулся на Чарли – но у неё над ухом можно было стрелять из слонового ружья, она только повернётся на другой бок – схватил трубку и на четвереньках, волоча шнур, убежал в соседнюю комнату.

– Слушаю, – сказал он негромко. – Какого чёрта?

– Привет, Яшка, – сказали на том конце по-русски. – Это Смолянин, не узнаёшь?

– Привет! – закричал Джек – и не стал спрашивать, знает ли собеседник, который час. – Ты где сейчас?

– Пока в Питере. Но завтра с утра буду у тебя. Можешь взять короткий отпуск? Выходной, а там ещё на пару дней…

– Что-то случилось?

– Надеюсь, пока ничего… Ты там у себя случайно не в курсе, кто такие «адские клоуны»?

Пришлось сходить сначала за ножом, а потом, отдельно, за фонарём. Голова не собиралась давать покою ногам.

Значит, дурная.

Определённо, дымок был ещё тот…

Денис очень спокойно достругал прутья решётки, выбил их ногой, стал спускаться вниз.

Дальше была раздвижная дверь. Наверное, раньше она открывалась автоматически, а сейчас пришлось поднажать.

За дверью его встретили шорох и тьма. Шорох был такой: ветер (которого не было) полоскал шёлковые шторы. Много штор, на всех окнах (которых не было) и во много слоёв. А тьма легко сдалась под слабым зеленоватым светом вечного фонаря…

Справа и слева вращались высокие барабаны-колонны, расписанные непонятными символами. А между ними и ближе ко входу стояли… ну, больше всего это походило на низкие, чуть выше колена, столы из какого-то тёмного полупрозрачного камня – со столешницами в форме толстых полумесяцев, обращённых друг к другу выпуклыми сторонами и почти соприкасающихся дальними рогами так, что проход между ними получался воронкообразный: широкий вход и узенький выход. На столах стояли предметы из того же тёмного материала, похожие на замысловатые чернильницы, настольные лампы и старинные телефоны.

Денис шагнул к одному из столов, чтобы присмотреться получше… и вдруг снова оказался перед дверью. Он только что её открыл, откатил плечом. За дверью его встретили шорох и тьма. Шорох был такой: ветер (которого не было) полоскал шёлковые шторы. Много штор, на всех окнах (которых не было) и во много слоёв. А тьма легко сдалась под зеленоватым светом вечного фонаря…

По ту сторону двери ощущалось громадное пространство.

Нудной, омерзительной болью сдавило голову – будто по обнажённому мозгу протащили что-то влажное, слизистое. Если бы было чем – Дениса просто вывернуло бы наизнанку. А так – только судорожные сокращения желудка. Голова не то чтобы закружилась: её провернуло на полоборота непонятно в какую сторону и заклинило в этом положении. Перед глазами плыли мокрые зеленоватые пятна…

Потом он смог вдохнуть. Вроде бы стало легче. Надолго ли?..

Справа и слева от входа вращались высокие колонны, от них-то и исходил шорох. Поверхность их была неровной и парусила, плескалась в набегающем воздухе. Различимы были какие-то полузнакомые символы…

Дежа-вю, подумал Денис. Надышался.

На всякий случай он оглянулся назад. Лестница вела вверх – три десятка маленьких ступенек. Он поднялся наверх, огляделся. Прислушался. Было так тихо, что стук капель, падающих за углом, доносился вполне отчётливо. Ощущая беспокойство – но не от того, что партизаны могут ломануться через неохраняемый туннель, он почему-то знал, что этого не произойдёт по крайней мере в ближайшие часы, – а другое, странное беспокойство, – он пошёл к воде, повернул направо – и вдруг оказалось, что рядом лестница, ведущая наверх, а звук капели доносится сзади. Чёрт, подумал он неуверенно, было же наоборот – лестница слева, вода справа. Ну да, вот я спустился, повернул… Ничего не понимаю. Он посмотрел вверх. Нет, и не видно ничего, и не ясно…

Он повернулся и пошёл обратно. Ну да, вот выступ, о который я цеплялся локтем… только вот каким локтем? Вроде бы этим… или этим?.. Ступени вниз, дверь приоткрыта, шорох. Низкие столы. Ему показалось, что и предметы на столах передвинуты. Он шагнул, наклонился…

Это была мгновенная вспышка, отпечатавшаяся очень ярко: день, дико жаркий день, он приподнимается над каменным бруствером – и видит, как прямо в лицо ему несётся, разбрасывая искры, ракета! Денис отпрянул – и снова оказался за дверью. Но на языке, мгновенно пересохшем, держался привкус коньяка, а всё внутри мелко подпрыгивало от боевого возбуждения…

• Предыдущая
• 49/72
• Следующая