Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/77
- Следующая
– Лично – нет… Мой дядька, Венедим – он, правда, младше меня года на четыре – рассказывал, как ходил его выручать из Кузни… жуткое место. А Пактовий – ничего, несколько месяцев там провёл. Чародеи его посылали. Что ему степняки – он и под теми молниями выжил сам и кесаревну спас…
– Загадочный человек…– Левкой перевернул деревянную почку и стал сандалить её с другой стороны, где был бугорок. Бугорок придавал ему силы и обострял ум… – Так вот я предлагаю…
Никто ещё не знал, что около полутысячи пеших крайнов затаились в Сухой Речке – заросшем ивой и ольхой высохшем старом русле Лабы, совсем рядом с сельцом. Они ждали только сигнала.
Вождь их, жрец Тёмного Храма, носящий странное имя Игасий, готовился этот сигнал дать.
Стайка ворон взлетела с деревьев около Сухой Речки, не поднимаясь высоко, долетела до крайних домов. Здесь вороны разделились и понеслись вообще по-над самой землёй…
Заскулили по дворам собаки. Но никто не догадался разбудить двух девчушек-лучниц из свиты Протасия: Живану Секунду и Ксантию Трифиллию. Ночь накануне выдалась тревожной, и днём им отвалили поспать.
Мелиора. Монастырь Клариана Ангела
Алексей знал, что в серной бане следует пробыть достаточно долго, что она для того и нужна, чтобы умерить внутреннюю скорость, уравнять с тою, в которой жил монастырь и сложная чародейская механика монастыря… и всё же лишь большим усилием воли он сумел заставить себя не выскочить из ванны немедленно, как только смылась дорожная пыль… Но в конце концов ему даже удалось оторвать взгляд от водяного колеса, описавшего к тому времени целых полтора круга.
Он наконец перестал слышать только то, что движется вокруг него, и стал слушать себя.
Шея и плечи – как камень…
Алексей попытался сбросить напряжение, впустить в себя тепло воды… это был безнадёжно. Он закрыл глаза и стал представлять себя студнем… показалось, что почти получилось.
Но когда он чуть шевельнулся в воде, каменность вернулась, как и не уходила.
Появление двух здоровенных монахов в одних банных фартуках его слегка удивило. Монахи без лишних слов выгребли его из ванны, растянули на широкой деревянной доске и стали охаживать по спине кулаками и пятками. Удары были гулкие. Алексею почему-то казалось, что бьют совсем не его, а кого-то рядом.
Потом то, что из него получилось, монахи сбросили обратно в воду. Вода за это время стала прохладной и очень солёной. Алексей в ней всплыл.
– А теперь вот так, – подал голос один из монахов, подавая Алексею выточенную из кости короткую дыхательную трубку с загубником и прищепку для носа. – Умеешь?
– Приходилось…
– И глаза залепим, и уши…
– Глаза-то зачем?
– Так надо. Без этого действо неполно… И – не шевелись, понимаешь, слав?
– Постараюсь как-нибудь…
– Мы-то рядом будем, так что – не бойся…
Он не собирался бояться. Сначала это было даже приятно. Руки и ноги как бы растворялись в воде, понемногу исчезали. Сначала локти и колени, потом кисти и стопы. Дольше всего держались подушечки пальцев…
Потом остался только затылок, который всё ещё тупо ломило, и язык. Язык касался зубов, выступов загубника, нёба – и только это подтверждало подлинность тела.
Темнота медленно преображалась. В ней обнаружилась ячеистая структура: как у пчелиных сот, но сложнее. Из каждой ячейки смотрел, сам оставаясь невидимым, глаз. Они знали всё… и что-то ещё.
Под этими взглядами Алексей перестал существовать. Но это было даже не страшно. Просто – никак.
Потом на том месте, где раньше было горло, он обнаружил железную дверцу с кольцом. Он потянул за кольцо, и дверца откинулась. За дверцей начались ступени вниз.
Он спустился – было ступенек тридцать-тридцать пять, некоторые поскрипывали, некоторые опасно подавались под ногой, как весенний лёд, – и оказался в небольшой и совершенно пустой комнате с низким серым потолком и стенами неопределённо-зеленоватого цвета. Комната не имела углов, всё было закруглено, даже стык пола со стенами. Под закрытой дверью кто-то спал на драном матраце, завернувшись с головой в толстое одеяло. У стены рядом с высоким узким окном стояли штабелем несколько картонных коробок с непонятными, но чем-то знакомыми надписями. На подоконнике, скорее напоминающем полукруглый столик, разложенные по серому полотенцу, сушились – сушились? – части механизма: похоже, что оружия.
Пахло бензином, щёлоком – и чем-то ещё, совершенно незнакомым.
Алексей подошёл к окну. Оно выходило на глухую торцевую стену высокого дома. Две трети стены занимал обтрёпанный и обсыпавшийся портрет красиво зачёсанного мужчины с тонкими капризными губами и очень выразительными тёмными грустными глазами, даже сейчас притягивающими взгляд; позади него проступал контур какого-то вычурного строения, а на груди поддельным золотом сверкал крест: кольцо с четырьмя широкими лопастями…
Крест Велеса.
Слева что-то произошло. Алексей повернул голову. Только ветви высоких пирамидальных тополей с редкими недооблетевшими листьями, за ними – довольно далеко – высокая тёмно-зелёная стена, странно поблёскивающая, как будто камень слегка прозрачен, верх же стены матово-чёрен… и вдруг из-под ветвей и листьев начала проступать рука. Громадная синеватая кисть. Ветви и деревья, и далёкая стена за ними – оказались как бы нарисованными на мокрой марле, эту руку теперь облегающей… а потом и стена комнаты…
Пальцы руки мелко вздрагивали, отдёргивались от чего-то. Всё залило густым влажно-жёлтым светом.
– Давай-давай, слав, выплывай…
Он сел. Сначала – невесомый и бестелесный. Потом – начал чувствовать себя, воду, дно ванны. Жёлтые и чёрные пятна соткались в двух монахов.
– Далёко же ты сбегал…
Алексей встряхнулся, покачал головой. Опоили, подумал он неуверенно.
Запах серы был остёр и свеж.
Ему помогли облачиться: белые просторные штаны, белая рубаха до колен. И деревянные, и каменные полы в башне казались странно тёплыми…
Будто живыми.
В круглом зале его встретили. Знакомый ангел; маленький костистый настоятель Иринарх, прямой, как палка; сидящий на корточках то ли мальчик, то ли старичок…
Посреди зала высился прозрачный голубой купол.
– Брат Фортунат рассказал мне о встречах с тобой, – заговорил Иринарх. – Похоже, у тебя особая участь. Об этом мы поговорим после, а сейчас – ты волен задавать вопросы. Не мне, а миру. Богур поможет тебе.
Мальчик-старичок с готовностью кивнул.
– Но спрашивай быстрее, – предупредил Иринарх. – Ты слишком долго шёл.
Мелиора. Северо-запад кесарской области, азашьи земли. Село Лаба
Живане снилось вновь, что она падает. Падает с огромной, немыслимой высоты на близкую землю, но земля будто бы расползается в стороны, оказываясь дальше, это обман зрения, но вот сейчас, нет, опять далеко, опять падать и умирать, ну же…
Она уже даже не кричала, просто дышала судорожно.
– Бедные девки, – сказал десятник Азар, в чьём доме и расположилась свита Артемона Протасия. – Их-то уж зачем было трогать? Я понимаю, мужики. Ну ладно, отроки. А этим ведь – рожать, с мужьями ладить. Зря.
– Прав ты, брат, – ответил Гетан, начальник стражи Протасия. С Азаром он состоял в каком-то настолько далёком родстве, что и названия у него не имелось, но с ранней юности, с отроческой службы, они крепко подружились и иначе как братьями себя не считали. – Может, и вспаниковали тогда излишне, в самом начале. Жалко девок. Вот эта, чёрненькая, что стонет, на Кипени в самой гуще была и спаслась чудом… глаз там оставила. Про семью её ничего не известно, в Ирине жили. У рыженькой – две сестры погибли: одна там же, на Кипени, при кесаревне состояла, вторая – из Бориополя не вышла… Гнилое дело – за такими спинами хорониться. А с другой стороны взять…
Рыженькая, про которую только что говорили, вдруг резко села. Глаза её были безумны.
- Предыдущая
- 31/77
- Следующая
