Тёмный мир - Каттнер Генри - Страница 5

А если клетки смогли приспособиться быстро? Странные вещи тогда могли произойти.

Но кости? Специальная костная ткань, так непохожая на клетки человека? Физиологическая структура, которая могла бы изменяться таким образом, что человек превращается в волка? Она должна быть уникальна!

– Частично это иллюзия, – сказала Эйдерн. – Матолч обладает вовсе не такой звериной фигурой, как это кажется. И тем не менее, он может менять свою форму и часто это делает.

– Но как? – спросил я. – Откуда у него такая сила?

– Он… мутант, – Эйдерн впервые за время беседы заколебалась. – Среди нас в Темном Мире много мутантов. Некоторые из них заседают в Совете, остальные – нет.

– Ты тоже мутант? – спросил я.

– Да.

– И тоже… можешь менять свою форму?

– Нет, – ответила Эйдерн, ее тонкое тело под покрывалом, казалось, задрожало. – Нет, я не могу менять свою форму, лорд Ганелон. Ты не помнишь, что… я могу?

– Нет.

– И тем не менее, я обладаю силой, которая может тебе пригодиться, когда повстанцы вновь нападут на нас, – медленно сказала она. – Да, среди нас много мутантов и возможно именно поэтому произошло наше отделение от Земли много веков тому назад. На Земле нет мутантов – по крайней мере, такого типа, как у нас. Матолч не единственный.

– А я не мутант? – очень мягко спросил я.

Она покачала головой.

– Нет. Потому что ни один мутант не может иметь в своей крови печати Ллира. Ты был посвящен. Один из Совета должен иметь ключ к Кэр Ллиру.

Холодное дыхание страха вновь на мгновение коснулось меня. Нет, не страха. Ужаса, смертельного, перехватывающего дыхание, кошмарного ужаса, который всегда охватывал меня при упоминании имени Ллира.

Я заставил себя спросить.

– Кто такой Ллир?

Наступило долгое молчание.

– Кто говорит о Ллире? – раздался позади меня глубокий голос. – Лучше не поднимать эту завесу, Эйдерн!

– И тем не менее, это может оказаться необходимым, – ответила она.

Я повернулся и на фоне черной портьеры увидел стройную фигуру человека, одетого, как и я, в тунику и брюки. Его рыжая борода дерзко выпирала вперед. Улыбка – оскал полных губ – о чем-то напоминала. В каждом движении его подвижного тела чувствовалась кошачья грация. Желтые глаза смотрели на меня с удивлением.

– Молись, чтобы в этом не было необходимости, – сказал человек. – Ну, лорд Ганелон, неужели ты забыл и меня тоже?

– Он забыл тебя, Матолч, – ответила Эйдерн. – По крайней мере, в этом образе.

Матолч-волк. Изменяющий форму.

Он усмехнулся.

– Сегодня вечером – Шабаш, – сказал он. – Лорд Ганелон должен быть готов к нему. Однако это дело Медеи, а она интересуется, проснулся ли Ганелон. Раз он проснулся, то можем пойти к ней прямо сейчас.

– Ты пойдешь с Матолчем? – спросила Эйдерн.

– Почему же нет, – ответил я.

Рыжебородый усмехнулся.

– А ты действительно забыл, Ганелон. В добрые старые времена ты никогда не допустил бы, чтобы я шел за твоей спиной.

– Но ты был всегда достаточно умен, чтобы не вонзить в эту спину кинжал, – ответила Эйдерн. – Если бы только Ганелон позвал Ллира, для тебя бы это добром не кончилось!

– Я просто пошутил, – небрежно сказал Матолч. – Мой враг должен быть достаточно силен, прежде чем я стану с ним считаться, так что я подожду, когда к тебе вернется память, лорд Ганелон. А тем временем Совет приперт к стенке и мы нуждаемся в тебе так же сильно, как и ты в нас. Так ты идешь?

– Иди с ним, – сказала Эйдерн. – Опасности нет, рычание волка не страшнее его клыков.

Мне показалось, что я уловил скрытую угрозу в ее словах. Матолч пожал плечами и отодвинул портьеру в сторону, пропуская меня вперед.

– Мало кто осмеливается угрожать оборотню, – сказал он через плечо.

– Я осмеливаюсь, – сказала Эйдерн из-под тени своего капюшона.

И я вспомнил, что она тоже была мутантом, хотя и не ликантропом, как рыжебородый, шедший рядом со мной по коридору.

Кто же была Эйдерн?

Я до сих пор был все еще как в тумане. Я никак не мог понять – наяву это все творится со мной или нет. Шок притупил мои чувства, я не мог как следует думать. Самые обыденные мысли переполняли мой мозг, как будто концентрируясь на самых повседневных чувствах, но я не мог не обращать внимания на то, что находился не на привычной, твердой, родной Земле.

Но странная вещь. Что-то знакомое было в этих сводчатых залах с бледными стенами, мимо которых я шел рядом с Матолчем, такое же знакомое, как и в сумеречном лесном пейзаже, простиравшемся до горизонта, который я увидел из окна моей комнаты.

Эйдерн, Медея, Матолч, Совет.

Эти слова были важны, как будто я когда-то знал их хорошо на чужом языке, который потом забыл.

Подпрыгивающая походка Матолча, легкий размах его мускулистых плеч, свирепая улыбка полных губ из-под рыжей бороды – все это было не ново для меня.

Он пристально наблюдал за мной своими желтыми глазами. Внезапно он остановился перед красной портьерой и, заколебавшись, откинул ее, приглашая войти.

Я сделал шаг и остановился, глядя на него.

Он кивнул головой, как будто был чем-то доволен. Но лицо его так и не изменило своего вопросительного выражения.

– Значит, ты все-таки кое-что помнишь? Достаточно, чтобы понять, что это не комната Медеи? И все-таки войдем сюда на минуту. Я хочу поговорить с тобой.

Следуя за ним по винтовой лестнице, я внезапно понял, что он говорит не по-английски. Но я понял его так же, как понимал Эйдерн и Медею.

– Ганелон?

Мы очутились в застекленной комнате-башне. В дымном воздухе неприятно пахло, и угли еще дымились на жаровне-треножнике, стоявшем в самом центре комнаты. Матолч указал мне на кресло рядом с окном. Сам он небрежно уселся рядом.

– Интересно, много ли ты помнишь? – сказал он.

Я покачал головой.

– Совсем немного. Но достаточно… чтобы не совсем доверять.

– Значит, искусственные воспоминания землянина все еще сильны. Гаст Райми сказал, что рано или поздно ты все вспомнишь, но что на это потребуется время.

Как икона, – подумал я, – одна запись на другой. Но Ганелон все еще был чужим, я оставался Эдвардом Бондом.

– Интересно, – сказал Матолч, мрачно глядя на меня. – Ты много лет провел в ссылке, не поменялся ли ты целиком. Раньше ты всегда… ты ненавидел меня, Ганелон. Скажи, ты ненавидишь меня сейчас?

– Нет, – сказал я. – По крайней мере, не знаю. Мне кажется, что я тебе не доверяю.

– У тебя на это есть причины. Если ты вообще хоть что-то помнишь. Мы всегда были врагами, Ганелон, хотя и зависимыми один от другого нуждами и законами Совета. Должны ли мы быть врагами и дальше?

– Это от многого зависит. Я вовсе не хочу иметь врагов – особенно здесь.

Матолч нахмурил свои рыжие брови.

– О, это не речь Ганелона! В старые добрые времена тебе было все равно, сколько врагов у тебя будет. Если ты изменился настолько, то нас всех может ожидать большая опасность.

– Я ничего не понимаю, – сказал я. – Я почти ничего не понимаю из того, что ты говорил. Все это похоже на сон.

– Это хорошо. Если ты снова станешь старым Ганелоном, мы опять будем врагами. Но если ссылка на Землю изменила тебя – мы еще можем стать друзьями. Друзьями быть лучше. Медее это не понравится, не думаю, что и Эйдерн будет в восторге. А что касается Гаста Райми…

Он пожал плечами.

– Гаст Райми… стар, очень стар. Во всем Темном Мире, Ганелон, ты имеешь больше всех власти. Или можешь иметь. Но это будет означать, что надо идти к Кэр Ллиру.

Матолч остановился и посмотрел мне в глаза.

– Раньше ты понимал, что это означает. Ты боялся, но ты хотел власти. Однажды ты уже был у Кэр Ллира и посвятил себя ему. Так что между вами установилась связь, правда, еще несовершенная, но ее можно закрепить, если ты этого захочешь.

– Что такое Ллир? – спросил я.

– Молись, чтобы никогда не вспомнить этого, – сказал Матолч. – Когда Медея будет говорить с тобой, бойся, когда она заговорит о Ллире. Я могу быть другом или твоим врагом, Ганелон, не ради моего собственного благополучия, а ради благополучия Темного Мира, и я предупреждаю тебя: не ходи к Кэр Ллиру, как бы ни просила тебя Медея, и что бы ни обещала. По крайней мере, подожди, пока твоя память не вернется к тебе.