Маг полуночи - Емец Дмитрий Александрович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/63
• Следующая

Однажды он даже закричал во сне, разбудив Зозо и Эдю. Эдя был так удивлен, что даже не ругался.

– Я тебя отлично понимаю, приятель! Мне самому снятся кошмары. Как-то приснилось, что мою ногу заказали к ужину с овощным рагу, и при этом – просекаешь наглость? – потом все время морщились и утверждали, что мясо пережарено! – сказал тогда он.

Они еще немного поболтали, пока наконец около десяти Мефодию не позвонила Зозо.

– Иди домой. Я тебя жду, – сказала она.

– А этот уже укатил на своей тележке? – поинтересовался Мефодий.

– Откуда ты знаешь, что он был не пешком… Все сорвалось. – Голос у Зозо был совсем убитый.

– Как это?

– Он приехал чуть раньше. Я была не готова и, чтобы выиграть время, попросила его смотаться в супермаркет купить белое вино. Ненавижу, когда люди без дела толкутся под дверью и мешают мне краситься. Он поехал было, но почти сразу вернулся – злой, как ты с утра, когда я по привычке бужу тебя в воскресенье. Что-то там с его «Ауди»… Ну я его пустила, чтобы малость успокоить, согреть душевным теплом, и тут, вообрази, ему попалась на глаза свадебная фотография твоего папаши, в которую Эдя кидает дротики для дартса. Он стал выуживать и выудил, паразит такой, что у меня есть сын. Я сильно не отпиралась, все равно ведь узнает, даже показала ему кое-какие твои фотки. Кто его знает, думаю, вдруг его прошибет на суровую мужскую дружбу. Совместный футбол там, первая совместная сигарета. «Ты куришь, сынок? Надеюсь, с фильтром?» Ни фига подобного, не прошибло! Он просидел около часа как на иголках, а потом ушел… Моя жизнь разбита! – голос Зозо возвысился до трагического Монблана и завис там, собираясь сорваться в бездну истерики.

– Ерунда, мам! Твоя жизнь разбивается раза три в месяц, а затем моментально срастается, – утешил ее Мефодий.

Он уже и счет потерял тому, сколько раз его мать встречалась с подержанными принцами из брачного журнальчика. И каждый раз все заканчивалось безобидным нулем, кроме одного случая, когда очередной принц стащил пафосную бронзовую пепельницу, которую Эдя, в свою очередь, уволок из кафе, где работал до «Дамских пальчиков». На другой день этот принц вернулся пьяным, долго барабанил в дверь, стремясь поговорить, и заснул прямо на площадке, сложив буйную голову на коврик. Хорошо, что Эдя вернулся раньше и, мстя за пепельницу, изгнал Адама из рая прицельными пинками.

– Ты так думаешь? Ладно, забыли, – сказала Зозо печально.

Мефодий почувствовал, что в эту самую минуту она выдирала из сердца, комкала и выкидывала в мусорную корзину жирного борова.

– Ты сам дойдешь или тебя встретить? – спросила Зозо. В ее голосе явно звучало, что ей лень одеваться.

– С эскортом мотоциклистов, – сказал Мефодий.

– Ну, тогда сам. Я жду! У нас остался трофейный торт, – проговорила Зозо.

– Ты все, пошел? – поинтересовалась Ирка, когда Мефодий повесил трубку.

– Ага. Завтра заскочу после школы!

– Давай, пока! – сказала Ирка с легкой завистью.

Она никогда не ходила в школу. Однако Мефодий порой чувствовал, что она, занимаясь дома одна и с приходящими учителями, обогнала его класса на два, не меньше. Во всяком случае, экзамены по некоторым предметам Ирка сдала уже за девять классов.

Мефодий пересек Северный бульвар и подошел к дому – на этот раз, ради разнообразия, с другой стороны. Здесь дорогу ему преградила огромная лужа, поглощавшая талые снега окрестных дворов и изредка с наслаждением прихлебывавшая воду из прорванных труб. Ловким агентам по продаже недвижимости она давала повод утверждать, что дом находится в живописной местности рядом с прудом. Через лужу шла караванная тропа из кирпичей и досок, разбросанных с причудливыми интервалами.

В ровной черной поверхности лужи золотой монетой лежала луна. Изредка по ней пробегала едва заметная рябь. Мефодий посмотрел на луну – вначале в луже, а потом подняв лицо к небу, – и внезапно странное чувство охватило его. Ему почудилось, что он вбирает силу лунного света – напитываясь его спокойной мощью и мертвенной пустотой. Испугавшись, все же это было впервые, он опустил глаза и вдруг увидел, как, подчиняясь его взгляду, отражение луны скользит по луже, как пятно от карманного фонарика. По коже у Мефодия побежали мурашки. Он решил, что сходит с ума. Гонять взглядом луну, как мячик! Рассказывать такие вещи школьному психологу крайне опасно. Мефодий снова вскинул голову. Нет… большая луна, к счастью, оставалась на месте. Его взгляд управлял лишь лунным отражением. Меф потряс головой и несколько раз моргнул, отрывая лунное отражение от своего взгляда. Ему это удалось. Отражение отлипло и продолжало купаться в темной воде уже само по себе.

«Померещилось!» – подумал Мефодий, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Управлять отражением луны, конечно, жутковато, но одновременно в этом есть нечто такое, от чего трудно отказаться.

Перепрыгивая с кирпича на кирпич, он перебежал на другую сторону лужи и приблизился к подъезду.

Внезапно в сознании Мефодия точно зазвенел кокольчик. Это был особый колокольчик интуиции, которому Меф издавна привык доверять. Теперь этот колокольчик ясно приказывал ему не ходить в подъезд. Мефодий осмотрелся – все было как будто спокойно: ничего и никого. Однако колокольчик все равно не замолкал. «Что же, мне на шестнадцатый этаж по балконам лезть?» – растерянно подумал Мефодий. Он некоторое время помялся, а затем все же подошел к подъезду.

Он уже набрал код и даже услышал приглашающий писк двери, когда сзади мелькнула чья-то тень. Сильная рука сгребла Мефодия за ворот и потащила. Он попытался вцепиться в дверную ручку, но крепкий подзатыльник протолкнул его в подъезд. Спотыкаясь, полуоглушенный, он сделал несколько шагов.

– Ну наконец-то! Я думал, ты никогда не вернешься, щенок, – с торжеством сказал кто-то.

Мефодий уже по голосу узнал борова. В полутьме подъезда – горел только четырехугольник у лифтов и почтовых ящиков – его лицо казалось зеленоватым и опухшим. Мефодий морщился от боли. Сильные пальцы борова так вгрызались ему в ключицу, словно желали захватить ее с собой в качестве моральной компенсации.

Мефодия почти тошнило от красных волн ярости, которые распространял боров. Они накатывались, толкали его. Мефодий ощущал, что может вобрать их силу, но невольно отталкивал, отражал, ставил блок – оттого волны и разлетались с такими брызгами.

– Отпустите меня!

– Отпустить? Только с крыши головой вниз! Что ты сделал с моей машиной, сосунок?

– С какой машиной? Я вообще не видел вашу машину! Не видел, кто проколол вам шины!

Мощная затрещина, от которой голова мотнулась в сторону, обожгла Мефодию щеку. Его встряхнули с удвоенной яростью и проволокли по ступенькам к лифтам. Мефодий сообразил, что допустил стратегическую ошибку. Он не мог не видеть автомобиль борова, ведь впервые они столкнулись именно у него. И уж тем более, будучи невиновным, он не мог знать, что шины вообще проколоты.

– А ну не вырывайся! Я из тебя все внутренности вытащу и на руку намотаю! Мы сейчас вместе пойдем к твоей чертовой мамаше, и я поговорю с ней по душам! Я возьму с вас втрое за каждую покрышку, а если нет, перебью у вас все в доме! – прохрипел боров. Он был так разозлен и с такой яростью удерживал вырывающегося Мефодия, что никак не мог попасть пальцем по кнопке вызова лифта.

Наконец он нашарил ее. Но в ту минуту, как кнопка зажглась печальным красным глазом, чей-то спокойный голос произнес:

– Эй ты, жертва принтера, оставь его!

• Предыдущая
• 8/63
• Следующая