Маг полуночи - Емец Дмитрий Александрович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/63
• Следующая

Что было там за губами, Мефодий не заметил, но автоманьяк захрипел и как-то сразу морально обмяк. Он стал похож на свинку, к которой в загончик пришел задумчивый мясник с ромашкой за ухом. Обворожительно улыбаясь, Улита притянула его к себе, настойчиво и глумливо требуя поцелуя, на что жертва факса отвечала лишь жалким скулением.

– Смотри, Меф! Похоже, в датском королевстве не все ладно, – хихикнула она, обращаясь к Мефодию. – Всякий раз, как я пытаюсь его поцеловать, он начинает дрожать. Перестань греметь костями, я сказала! Эта прозаическая деталь меня угнетает! Ты что, оглох, не слышишь?

Автоманьяк удрученно проблеял, что слышит. Мужества в нем оставалось не больше, чем в пустом пакете из-под сока.

– Тогда запомни еще кое-что на случай, если мы когда-нибудь встретимся. Правило первое: мне не хамят. Правило второе: мои просьбы надо воспринимать как приказ, а приказ как стихийное бедствие. Правило третье – мои друзья это часть меня, а меня не обижают… Правило четвертое… Впрочем, четвертое правило ты нарушить не сможешь, потому что не доживешь до этого момента! Пошел прочь!

Улита брезгливо разжала руки. Боров обрушился на крыльцо и, не теряя времени, на четвереньках побежал к машине. Не прошло и десяти секунд, как мотор взревел, и изувеченный автомобиль потащился со двора с резвостью контуженной черепахи.

Мефодий повернулся к Улите. Буслаева не покидало ощущение, что он влип. Реальность выцветала, как старая газета, а на ее место решительно проталкивалась локтями полная фантасмагория. Сюррик в духе Сальвадора Дали.

– Бедолага! Я его понимаю! Наблюдать, как у ведьмы выдвигаются глазные зубы, зрелище не для слабонервных. И это при том, что чистым вампиризмом я никогда не баловалась – просто встречалась с одним вампиром и обучилась технике. Она не очень сложная – основной вопрос в изменении прикуса.

– И долго это?

– Да нет, не особо. Выдвигать зубы я научилась месяца за два! Вначале занудно было тренироваться, а потом ничего, – сообщила пепельноволосая. – Ну! Будем знакомы!

Улита протянула руку, и Мефодий с нерешительностью коснулся ее пальцев. Он почему-то ожидал, что ладонь ведьмочки будет холодной, но она была теплой и, пожалуй, ободряющей.

– Мефодий! – сказал он.

Улита кивнула.

– Да знаю я, знаю… Хорошо хоть ты не сказал: «Мефодий. Мефодий Буслаев!» Один мой знакомый типчик в очочках, у которого сейчас «большая лубоф» с некой русской фотомоделью, представился бы именно в такой последовательности.

– Ты меня знаешь? – удивился Мефодий.

Улита прыснула. Мефодий уже заметил, что она с удивительной быстротой переходит от одного настроения к другому. Если не находится одновременно во всех.

– О, мы уже на «ты»! Что может быть лучше «ты»? Тыкай меня на здоровье куда хочешь! Идет?

– Идет, – сказал Мефодий.

Он снова почувствовал себя неуютно. Не каждый день тебе попадаются дамочки-вамп и просят себя тыкать.

– Я знаю тебя, Мефодий, и очень хорошо. Мы наблюдали за тобой каждый день твоей жизни. Но лишь теперь, когда тебе больше двенадцати, ты можешь узнать правду о себе. До этого момента твое сознание просто не выдержало бы ее. Ты мог бы умереть от ужаса, едва узнав: кто ты и зачем пришел в этот мир, – важно продолжала Улита.

«Ничего себе заявленьице!» – кисло подумал Мефодий. До сих пор он был уверен, что пришел в этот мир без всякой особенной цели. Типа: «Привет! Я загляну?»

– А ты? Ты не умерла от ужаса? Ты же ведь не намного меня старше? – спросил он без иронии.

Лицо Улиты стало вдруг серьезным и печальным. Словно боль, которую невольно причинил ей своим вопросом Мефодий, заставила ее на миг снять маску.

– Я особый случай. У меня не было выхода. Меня прокляли сразу после рождения. Причем проклял тот, чье проклятие имело особую силу… Но не будем об этом, – сказала она и отвернулась, показывая, что разговор закончен и данная тема дальше развиваться не будет.

– Ты пришла специально, чтобы защитить меня от этого типа? – уточнил Мефодий.

Улита взглянула на то место, где совсем недавно стояла машина, и расхохоталась.

– Ты серьезно? Защитить тебя, самого Мефодия Буслаева, от этого слизняка? Чего-то я не врублюсь: это такое хи-хи в духе ха-ха?

– Но он же был сильнее. И вообще он какой-то злобный, – сказал Мефодий.

Улита фыркнула.

– Злобный? Он? А ты что, очень добрый, что ли? Кто первый начал шины протыкать? И насчет того, кто сильнее… Бред! Запомни с этой минуты и до склероза: физическая сила ничто в сравнении с силой ментальной! Ты и сам справился бы, если бы слегка поднапрягся. Само собой, ты еще не владеешь своим даром, но это не означает, что его нет. Просто сегодняшний вечер был благоприятен для моего появления. Смотри, сколько совпадений! Псих, который хочет вышибить из тебя мозги. Отражение луны в луже, которое ты гоняешь глазами, как мяч. И, наконец, твой сон, о котором ты недавно вспоминал.

Мефодий поежился. Его неприятно поразило, что Улита знает про лужу и про сон. Он оглянулся на пустой двор, на дверь подъезда, из которой уже очень давно – как ему казалось – никто не выходил и в которую никто не входил. Довольно нелепо, особенно если учесть, что в этот час газоны у дома наполняются собачниками.

«Странно… Все очень странно! Можно подумать, что все это подстроено. Как в театре», – подумал он.

Мефодий заметил, что молния куртки у Улиты расстегнута примерно на треть, а наружу выбилось необычное украшение – серебряная сосулька на длинной цепочке. Он мельком подумал, что если Улита сейчас попытается застегнуть куртку, то перерубит цепочку молнией. У Зозо такое бывало не раз, не считая того дурацкого случая, когда Эдя случайно проглотил ее сережки, которые она положила в вазочку с конфетами.

Машинально Мефодий протянул руку, чтобы поправить украшение, но, коснувшись серебряной сосульки, зачем-то задержал ее в пальцах. Он внезапно заметил, что сосулька ведет себя крайне странно: меняет форму, цвет, пытается растечься у него по руке, облечь ладонь, как перчатку, а внутри у нее загорается нечто неуловимое, похожее на тлеющий в пустой черной комнате огонек сигареты.

– Эй, ты что там делаешь с моей курткой? Типа, раннее взросление и все такое? – хихикнула Улита.

Она опустила голову, но, увидев, что именно держит Мефодий, пронзительно завизжала. Мефодий удивленно отпустил украшение. Он был потрясен. Ему казалось, что ведьма с таким искусством отфутболившая борова, вообще не может так визжать, особенно по таким пустякам. Улита издала еще две-три трели, а затем, тяжело дыша, отступила на шаг назад.

– Ты что? Это же дарх! – сказала она с ужасом.

– Ну и что? – спросил Мефодий.

– Как что? ДАРХ!..

– Ну и?.. – спросил Мефодий.

– Ты не понимаешь, что это такое?

– Не-а! Сосулька.

– Да ты с ума сошел! Трогать дарх!.. Вот так запросто взять и потрогать чужой дарх! Псих! Чокнутый! – Теперь, когда Улита слегка успокоилась, в ее голосе за страхом определенно угадывалось восхищение.

– А что это за дарх? Зачем он нужен? Я думал просто побрякушка на цепочке и всякое такое, – сказал Мефодий.

– Дарх – это не побрякушка. Дарх – это дарх… Не знаю, как объяснить! Но то, что ты сделал, – опаснее, чем если бы ты потрогал гремучую змею!.. Понял?

– Приблизительно, – сказал Мефодий.

– Скажи, ты долго держал его?

– Да нет, недолго! Ну, секунды три, ну пять, – прикинул Мефодий.

– Пять секу-унд? – протянула Улита. – Но это же дико больно!

– Тебе больно? Прости! – извинился Мефодий.

– Да не мне! Тебе должно было быть дико больно! Ты должен был кататься по земле и пытаться отгрызть себе руку, чтобы новой болью как-то заглушить ту, первую! Это же МОЙ дарх, понимаешь? А трогал его ЧУЖОЙ, то есть ты! Причем голыми руками: не посохом, не мечом, не магией. Руками! Соображаешь? Дарх можно снимать только с поверженного врага, и то не срывать, а срубать его, перерезать цепочку! И ты ничего не чувствовал?

– Нет… Ну почти. Больно это не было, во всяком случае, – уточнил Мефодий, честно пытаясь вспомнить, что он испытывал. Любопытство – да, но явно было еще что-то. Что-то азартное и слегка злое. Нечто вроде того, что он чувствовал, скажем, когда ему удавалось раздавить на стекле муху.

• Предыдущая
• 10/63
• Следующая