Вожделеющее семя - Берджесс Энтони - Страница 22

• Предыдущая
• 22/59
• Следующая

— Сливянка моего собственного производства, — сообщил он. — Хоть изготовление вина и запрещено, как и множество других полезных и угодных Богу занятий, но пусть провалятся в преисподнюю все эти навозные жуки-законодатели с их ничтожными душонками, а Христос их рассудит.

Он разлил вино по стаканам.

— Возьмите стаканы в правую руку и делайте, как я! — приказал Шонни.

Все сделали по глотку.

— Стойте! — закричал вдруг Шонни. — А за что пьем?

— За многое, — сказала Беатриса-Джоанна. — За жизнь. За свободу. За море. За нас. И еще кое за что, но об этом я позже скажу.

— Вот за каждый пункт и выпьем по стакану, — заключил Шонни и улыбнулся: — Рады видеть вас в своей компании.

Шонни был панкельтом, одним из немногих выживших потомков членов Кельтского Союза, которые добровольно покидали Британские острова и, волна за волной, оседали в Арморике. Это было лет сто назад. В жилах Шонни текла бодрящая смесь из крови обитателей острова Мэн и Шетландских островов, жителей графств Гламорган, Эршир и Корк. Шонни, однако, с горячностью доказывал, что браки между выходцами из этих мест отнюдь нельзя называть смешанными. Фергус, Моисей Кельтского Союза, учил, что кельты были единым народом, язык у них был один и религия была искони одна. Он соткал доктрину второго пришествия Мессии из католицизма, кальвинистского методизма и пресвитерианства: церковь, кирха и молитвенный дом были единым храмом вездесущего Бога. В мире, где пелагианство было в действительности индифферентизмом, храмы предназначались для того, чтобы заботливо хранить огонь христианства, как когда-то его хранили при нашествии саксонских орд.

— Мы продолжали молиться, представьте себе, — рассказывал Шонни, наливая дамам еще по стаканчику вина, — хотя, конечно, это тоже противозаконно. В прежние времена они нас не трогали, но теперь у них есть эта дьявольская полиция, которая шпионит и арестовывает. Совсем как в священной памяти древние века преследований за веру. Мы тут пару раз служили мессу, так отца Шекеля — спаси и сохрани Господь этого беднягу! — отца Шекеля эти накрашенные жеманники с ружьями забрали в его собственной лавке (он торговец семенами) и увели неизвестно куда. Как бы там ни было, а эти бедные темные глупцы не могут или не хотят понять того, что мы принесли эту жертву во благо Государства. Всех нас ждет голодная смерть (Господи, помилуй нас!), если мы не будем молить Господа о прощении наших богомерзких деяний. Грешим против Света, отрицаем Жизнь. Если и дальше так пойдет, то недолго нам до Страшного суда!

Шонни залпом выпил стакан сливянки и причмокнул толстыми губами.

— Пайки все урезают, — проговорила Беатриса-Джоанна, — и не объясняют почему. На улицах демонстрации. Тристрам угодил в одну. Он был пьян. Его, должно быть, полиция забрала. Мне так кажется. Надеюсь, с ним все в порядке.

— Что ж, по правде говоря, я ему зла не желаю, — проговорил Шонни. — Пьян был, говорите? Значит, есть в нем еще что-то хорошее.

— И как долго ты предполагаешь оставаться у нас? — спросила Мейвис.

— Я думаю… Рано или поздно мне пришлосьбы сказать вам об этом. Надеюсь, что вы в обморок не попадаете. Я беременна, — объявила Беатриса-Джоанна.

— О! — вырвалось у Мейвис.

— И я рада, что я беременна! — с вызовом проговорила Беатриса-Джоанна. — Я хочу иметь ребенка.

— Вот за это уж точно надо выпить! — проревел Шонни. — И наплевать нам на последствия, так я скажу. Это поступок — вот что это такое. Поддержание огня, чтение мессы в подполье. Молодец, девочка!

Он налил всем еще вина.

— Ты хочешь рожать здесь? — спросила Мейвис. — Это опасно. И потом, ты же не сможешь долго скрывать ребенка. Ты должна все тщательно продумать, уж такие теперь времена.

— На это есть воля Божья! — закричал Шонни. — «Плодитесь и размножайтесь». Выходит, в этом твоем мелком мужичке есть еще какая-то жизнь!

— Тристрам не хочет ребенка, — сказала Беатриса— Джоанна. — Он велел мне убираться.

— Кто-нибудь знает, что ты поехала сюда? — спросила Мейвис.

— Мне пришлось сказать полиции в Юстоне. Я соврала, что еду просто в гости. Я не думаю, чтобы стали проверять. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы ездить в гости.

— Долгий будет визит, — проговорила Мейвис. — И потом, вопрос: куда тебя поселить? Сейчас детей дома нет, они в Камноке, гостят у родственницы Шонни, тетушки Герти. Ну а когда они вернутся…

— Послушай, Мейвис, — решительно сказала Беатриса— Джоанна, — если ты не хочешь, чтобы я оставалась, так прямо и скажи! Я не хочу надоедать и быть помехой.

— А ты и не будешь, — успокоил ее Шонни. — Мы можем устроить тебя, если будет такая нужда, в одном из сарайчиков. Мать повыше тебя рангом родила в…

— Ах, перестань нести эту сентиментальщину! — перебила его Мейвис. — Как раз такие разглагольствования иногда настраивают меня против религии. Если ты решилась, — обратилась она к сестре, — если ты действительно решилась, то мы должны просто жить дальше и надеяться на скорое наступление лучших времен. Я понимаю, что ты чувствуешь, не думай. В нашей семье всегда много рожали. Мы просто должны надеяться, что к людям снова будут относиться по-человечески, вот и все.

— Спасибо тебе, Мейвис, — поблагодарила сестру Беатриса-Джоанна. — Я знаю, возникнет куча проблем: прописка, пайки и прочее.. Есть еще достаточно времени, чтобы все это обдумать.

— Ты приехала туда, куда нужно, — подбодрил ее Шонни. — Моя ветеринарная подготовка придется весьма кстати, ей-богу. Многим малым сим я помог появиться на свет.

— Вы помогали животным? — спросила Беатриса-Джоанна. — Вы хотите сказать, что у вас есть домашние животные?

— Куры в клетках, — нехотя признался Шонни. — И старая свинья Бесси. А у Джека Биера в Блэкберне есть боров, которого он дает за деньги. Все это считается противозаконным, да будут прокляты такие законы всей Святой Троицей Но иногда нам удается разнообразить наше позорное меню свининой. Вообще, все кругом находится в каком-то жутком состоянии, — продолжал он, — и похоже, что никто ничего не понимает. Это гнилостное заболевание охватило весь мир, курицы не хотят нестись, поросята последнего помета у Бесси были какими-то больными, со странными опухолями на внутренностях. Их тошнило глистами и еще чем-то, и я был вынужден избавить их от страданий. На нас лежит проклятие — Господи, прости нас, грешных! — за наши преступления против жизни и любви.

— Кстати, о любви Между тобой и Тристрамом все кончено?

— спросила Мейвис.

— Я не знаю, — подавленно ответила Беатриса-Джоанна. — Я пыталась относиться к нему подушевнее, но не выходит как— то. По-видимому, я должна сейчас сосредоточить всю мою любовь на том, что еще даже не родилось.

У меня такое чувство, словно меня захватили силой и использовали. Но несчастной из-за этого я себя не чувствую. Скорее наоборот — Я всегда говорила, что ты не за того мужика вышла, — проворчала Мейвис.

Дерек Фокс во второй раз перечитывал два покрытых каракулями листочка туалетной бумаги, подписанные его братом. Он читал и улыбался «Я незаконно заточен здесь, и мне не разрешают свиданий. Я взываю к тебе как к брату и прошу тебя использовать свое влияние для того, чтобы меня освободили. То, что со мной сделали, — это позорная несправедливость Если этот простой братский призыв не тронет тебя, то, возможно, следующее мое заявление заставит тебя шевелиться я знаю теперь, что ты и моя жена длительное время находились в преступной интимной связи и что она носит твоего ребенка. Как мог ты, ты, мой брат? Вызволи меня отсюда, тебе это ничего не стоит, и ты должен сделать это для меня Даю тебе честное слово, что никому ничего не скажу, если ты окажешь мне помощь, о которой я тебя прошу. Если ты этого не сделаешь, то, несмотря ни на что, я буду вынужден открыть все соответствующим органам. Вытащи меня отсюда. Тристрам».

Письмо, словно паспорт, было заляпано оттисками резиновых штампов. «Смотрено. Комендант Центра временного содержания. Франклин-роуд», «Смотрено Начальник районного отделения полиции в Брайтоне», «Смотрено Начальник 121-го полицейского участка», «Проверено. Центральная канцелярия Нарпол».

• Предыдущая
• 22/59
• Следующая