Время любить - Бенцони Жюльетта - Страница 22

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая

– А! Мэтр Ганс из Кёльна! Большой художник и мудрый человек. Но расскажите мне немного о том мавританском враче, который был у вас. Как его зовут?

– Его звали Абу-аль-Хайр.

Фонсека кивнул, и Катрин с радостью убедилась в широкой известности ее друга.

– Вы его знаете? – спросила она.

– Все хоть сколько-нибудь просвещенные умы слышали об Абу-аль-Хайре, личном враче, друге и советнике гранадского калифа. Боюсь, мой собственный врач, однако, очень умелый, не сравнится с ним. И я к тому же удивляюсь, что привело вас сюда, вместо того чтобы идти прямо к Абу-аль-Хайру.

– До Гранады неблизко, а мой слуга очень болен, монсеньор.

Сойдя со своего высокого сиденья, дон Алонсо щелкнул пальцами, и тут же из-за его кресла появилась высокая и тонкая фигура пажа.

– Томас, – сказал ему архиепископ, – во дворе стоит повозка, в которой лежит раненый человек. Прикажи снять его и отнести к Хамзе. Пусть он его осмотрит. Я сам зайду через несколько минут узнать, что там с ним. Потом проследи, чтобы мадам де Монсальви и ее оруженосец были устроены как полагается. Пойдемте, благородная дама, пока все это будет делаться, мы с вами отужинаем.

С обходительностью, которой позавидовал бы любой мирской принц, дон Алонсо предложил руку Катрин, чтобы отвести ее к столу. Она покраснела за свой вид, так как разница в ее собственных одеждах, более чем простеньких и пропыленных, и пурпурной с лазоревым парчой, в которую был облачен архиепископ, слишком бросалась в глаза.

– Я недостойна сидеть напротив вас, монсеньор, – извинилась она.

– Когда у человека такие глаза, как у вас, моя дорогая, он всегда достоин занять место даже за императорским столом. После того как вы проехали столько лье по нашим мерзким дорогам, вы, я думаю, просто умираете от голода. Вас срочно нужно накормить, – заключил епископ улыбаясь.

Катрин возвратила ему улыбку и согласилась наконец принять протянутую ей руку. Катрин была счастлива повернуться спиной к Томасу, пажу, вид которого привел ее в стеснение с той минуты, как он появился из-за кресла и вышел на свет. Это был мальчик четырнадцати-пятнадцати лет, чьи черты лица были благородны и правильны. Но в матовой бледности его чела и в худобе его длинной фигуры, одетой в черное, виделось нечто порочное. А что касалось его взгляда, Катрин признавалась себе, что он был до крайности непристойным. У существа его возраста редко можно было такое встретить. Ледяные голубые глаза под немигающими веками горели огнем фанатика. Проходя с доном Алонсо вдоль узкой галереи из резного мрамора, которая выходила во двор, она не смогла удержаться от замечания:

– Дозволите ли сказать, ваше преосвященство, что ваш паж вам не подходит? Он совсем не соответствует тому великолепию, что вас окружает!

– Томас – мальчик из высокородной семьи, душа непреклонная и жестокая, он полностью посвятил себя Богу. Боюсь, что он достаточно сурово осуждает мой образ жизни и мое окружение. Наука и красота его не интересуют, тогда как именно они для меня – основа жизни.

– Почему же, в таком случае, вы взяли его к себе?

– Его отец – мой старинный друг. Он надеялся, что от меня молодой Томас воспримет более терпимое отношение к религии, чем то, что он себе успел составить, но, боюсь, мне не удалось его переубедить. Он здесь всего три месяца. Когда пройдет шесть, я его отошлю от себя. У него действительно слишком похоронный вид!

Перед тем как войти в зал, где подавался ужин, Катрин опять заметила черную фигуру пажа, стоявшего посреди двора около повозки, отдавая приказания целому взводу слуг. Она вздрогнула при воспоминании о его ледяном взгляде, тяжелом и презрительном, с которым этот мальчик посмотрел на нее.

– Как же его зовут? – не удержалась от вопроса Катрин.

– Томас де Торквемада! Но забудьте о нем, и пройдем к столу, моя дорогая.

Давно уже Катрин так вкусно не ела. Видимо, в кладовых архиепископа хранилось много запасов и его повара знали все тонкости западной и некие прелести восточной кухни. Армия слуг в шелковых красных тюрбанах обслуживала стол, и, когда трапеза подошла к концу, Катрин забыла об усталости.

– Теперь как раз стоит повидаться с Хамзой, – сказал дон Алонсо, вставая.

Катрин поспешно пошла за ним через роскошные залы, по длинным и прохладным коридорам замка. Но обильный ужин, терпкое вино сделали свое дело, и ей трудновато было подниматься по лестнице мощной башни, на самом верху которой дон Алонсо поселил своего драгоценного врача.

– Хамза изучает также и небесные светила, – признался он Катрин. – Поэтому естественно было поселить его повыше, чтобы он был ближе к звездам.

И действительно, комната, в которую дон Алонсо вошел, ведя за собою Катрин, выходила прямо в небо. Длинный вырез в потолке открывал темно-синий свод, усеянный звездами. Странные инструменты были разложены на большом сундуке из черного дерева. Но Катрин не остановила на них взгляда. Ее не заинтересовали склянки и реторты, пыльные пергаменты и пучки трав. Она видела только одно: длинный мраморный стол, на котором лежал Готье, привязанный крепкими кожаными ремнями. Стоя около него, человек, одетый в белое и с белым же тюрбаном на голове, брил ему голову тонким лезвием. У мавра Хамзы был внушительный вид: высокий и с крупным телом, с такой же шелковистой белой бородой, которой Катрин так часто любовалась у своего друга Абу-аль-Хайра. В снежно-белой одежде и со значительным видом, он походил на пророка.

Хамза не оставил своего занятия; коротким кивком головы поклонился дону Алонсо и молодой женщине, на которую бросил быстрый и безразличный взгляд.

– Болезнь этого человека происходит от его раны на голове. Посмотрите сами: вот в этом месте черепная стенка проломлена и давит на мозг, – перевел дон Алонсо слова Хамзы. – Хамза уже оперировал такие раны.

– Картина эта не для женских глаз. Лучше тебе удалиться! – неожиданно сказал Хамза почти на безупречном французском языке.

– Этот человек – мой друг, и ему предстоит вынести ужасную пытку под твоим ножом. Я могла бы тебе помогать…

– Ты думаешь, он будет мучиться? Смотри, как он хорошо спит!

Действительно, хоть ремни и удерживали его, Готье спал как ребенок, не шевеля даже мизинцем.

– Пока он находится под гипнозом, твой друг не чувствует боли. Я начинаю, уходи!

Взяв скальпель с сиявшим лезвием, быстро надрезал по кругу кожу. Каплями проступила, потом потекла кровь. Катрин побледнела, и дон Алонсо мягко подтолкнул ее к двери.

– Идите в комнаты, которые предназначены для вас, дочь моя. Томас вас проводит. Вы навестите больного, когда Хамза закончит свои дела.

Внезапная усталость охватила Катрин. Она почувствовала, что голова стала тяжелой. Очутившись на лестнице, она пошла вслед за тонким силуэтом пажа, еле переставляя ноги. Томас шел перед ней без малейшего шума, не произнося ни слова. У нее возникло впечатление, что она идет за призраком. Дойдя до низкой двери из резного кипариса, Томас толкнул створку и дал пройти молодой женщине.

– Вот! – сухо сказал он.

Она не сразу вошла, остановившись перед молодым человеком.

– Придите сказать мне, когда… все будет кончено! – попросила она.

Но взгляд Томаса остался ледяным.

– Нет! – сказал он. – Я не стану подниматься к мавру. Это вертеп сатаны и его медицина – святотатство! Церковь запрещает проливать кровь!

– Ваш хозяин, однако, не противится этому!

– Мой хозяин?

Бледные губы молодого Торквемады презрительно изогнулись.

– У меня нет другого хозяина, кроме Бога! Скоро я смогу ему служить. И я забуду это жилище сатаны!

Раздраженная торжественным тоном и фанатической гордыней, довольно смехотворными у такого молодого человека, Катрин, без сомнения, призвала бы его к большему уважению, когда неожиданно ее взгляд скользнул от Томаса дальше по галерее и ухватил медленно подходившего монаха в черном одеянии. В монахе на первый взгляд не было ничего невероятного, если бы не черная повязка, наложенная на один глаз. По мере того как он подходил, Катрин чувствовала, как холодела кровь, а в голове вдруг бешено замельтешили мысли. Внезапно из горла Катрин вырвался испуганный крик, и на глазах изумленного Томаса она устремилась к себе в комнату и с силой хлопнула дверью, притянув ее к себе всем свои весом, в то время как другой рукой она схватилась за горло, стараясь содрать с него воротник, который вдруг стал ее душить. Под выбритой тонзурой и черной повязкой на глазу монаха, который, выйдя из темной части галереи, подходил к ней, она увидела лицо Гарена де Бразена…

• Предыдущая
• 22/63
• Следующая