Повелитель разбитых сердец - Арсеньева Елена - Страница 53

• Предыдущая
• 53/83
• Следующая

Разумеется, я немедленно поняла эту аллегорию. Подобная идея приходила в голову и мне, а потому я не стала томить Максимилиана и немедленно изложила ему два взгляда на одну проблему.

Мы засиделись далеко за полночь и вот что решили. По мере наших сил и возможностей мы исполним волю тетушки Шарлотты и старого графа де Фор – моего деда и отца Максимилиана. Проклятое полотно будет храниться «в замке или на его территории», как предписано вердиктом, но при этом «в тюрьме», как выразился мэтр Ле-Труа. Мы с Максимилианом отыщем такое место для хранения картины, где ее не сможет увидеть ни один досужий глаз. Никогда, даже случайно! Только мы двое будем знать это место. Мы дали друг другу клятву, что будем хранить тайну до смерти, и тот из нас, кто переживет другого, откроет местонахождение картины самому старшему из своих потомков, чтобы как можно меньше народу знало о существовании позорной тайны рода Лепелетье.

«Картина должна храниться в замке или на его территории…» Территория, однако, понятие очень растяжимое. За годы, пока тянулась наша тяжба и я состояла в переписке с Ле-Труа, я была вынуждена читать сборники узаконений, чтобы не чувствовать себя совершенной дурой по сравнению с этим умнейшим человеком. Помню, меня весьма позабавило знакомство с таким понятием, как exterritorialite. На него в одном из своих писем обратил мое внимание Ле-Труа. Оно означает, что посланник некоего государства, а также здание самого посольства, находящиеся на территории государства другого, не должны подчиняться его законам, а являются как бы частью своего отечества. Более того – если даже карета посланника выезжает на улицы чужой столицы, она тоже является как бы частью своей родной страны.

Конечно, будет нелегко отыскать такое место, где картина сохранится в состоянии достаточно хорошем. Ведь мы должны, не нарушая данного Максимилианом слова и не подвергая честь нашей семьи новым испытаниям, по первому требованию предъявлять полотно каким-то там комиссарам, о которых сказано в вердикте. Однако «встреча» этих комиссаров с «преступником» будет происходить в строгой тайне, сугубо en tкte а tкte [40], – а потом нам придется прятать картину вновь, ибо…

Страница оборвана, далее в дневнике отсутствует несколько листов .

Честно говоря, я думала, что ночью вовсе не усну. Мне было страшно в этом доме, который сначала показался таким приветливым. Невыносимо страшно! Честное слово, была даже мысль пойти к соседям и попроситься на постой. Но к кому пойти? Клоди уехала, Жани тоже. К тому же эта странная особа, нервная мамаша и русофобка, была бы последней, честное слово, к кому я обратилась бы за помощью. Понимаю, что подозрения мои глупы, что такое потрясение, какое было отображено на ее лице, когда она вытаскивала меня из погреба, трудновато изобразить, она истинно была в шоке, увидев меня, – а все же, все же, все же…

Других знакомых в Мулене у меня нет, а просто так ввалиться в дом к людям посторонним и просить пристанища я не могу. Поэтому трясусь полночи на кровати, то задыхаясь, то натягивая на себя пуховое одеяло. Это в тридцатиградусную-то жару! Боюсь, я теперь очень не скоро согреюсь после моих погребальных приключений.

Ночь один в один как прошлая. Луна устраивается как раз напротив окна и таращится на меня то ли сочувственно, то ли насмешливо. Нет, я нипочем не закрою окно, потому что в полной темноте вовсе сойду с ума! Но и спать не могу. Встаю, облокачиваюсь на подоконник и смотрю в небеса. Что-то они ополчились против меня, такое у меня впечатление. То жуткая история в Дзержинске, то вчерашний пассаж…

Как там дома, интересно? Распутали загадку нападения на нашу больничку?

Вот только как ее, позвольте спросить, можно распутать, если я одна знаю, что убийца сбежал за рубеж? И оттуда, из Дзержинска, его не достать, не достать… Если там, наверху , за тоннелем , все же есть что-то , ну, может быть, не рай и ад, а просто некое обиталище душ, то, может быть, Василий видит и знает, куда подевался его убийца, но так же, как и я, не может никому дать знать об этом. Не придумано каналов связи!

Он не может, но ведь и я тоже не могу. Я не знаю, в Париже ли еще тот человек, которого я видела рядом с Максвеллом Ле-Труа, а может, подался неведомо куда, в Ливан, скажем, или в Афганистан, или… Какие там еще есть страны, где привечают террористов всех мастей? На ту же Корсику! Взял да и примкнул к сподвижникам Иана Колона! Что я могла предпринять, чтобы его задержать?

А вообще-то, кое-что могла. Для начала как минимум сообщить властям, что один из знакомых скандально известного художника Максвелла Ле-Труа связан с российскими террористами.

Почему я этого не сделала? Почему бросилась бежать в Мулен?

Да что это меня вдруг так разобрало? С чего начали мучить угрызения совести? Не потому ли, что чуть не отдала концы в подвале и осознала, что умирать нельзя, пока есть неотданные долги?..

Первый раз я позорно сбежала, когда рванула из Дзержинска в аэропорт, не оставшись давать подробные показания. Но небеса тут же дали мне шанс исправиться, даже два шанса. Я встретила террориста сначала во Франкфурте, потом в Париже. И оба раза не использовала возможность расквитаться с ним.

Ну кто я после всего этого?!

Ничего: говорят же, что раскаяние – половина искупления. Я раскаиваюсь. Эх, был бы у меня под рукой телефон, я бы прямо сейчас начала названивать в комиссариат полиции.

Я не могу стоять на месте. Спускаюсь на первый этаж, выхожу на террасу (надо завтра обязательно выдрать проросшие сквозь щели плит будылья, они так противно шуршат под ногой!), потом на асфальтированную площадку перед домом и начинаю бродить вокруг крошечной шапель, то есть часовенки, воздвигнутой лет двести, а то и триста назад кем-то из Брюнов уж и не знаю в честь какого события. Это простой каменный постамент с крестом наверху. Крест – две железных трубы, только и всего, на них болтается кованый веночек. Металл позеленел от времени, понятное дело, камень изъеден проплешинами, совершенно как в погребе, но он теплый, он еще не остыл от жаркого, изнурительного солнца…

Черт, черт, черт! Кто запер меня в погребе? Зачем? Почему Максвелл встречался с тем типом? Чья машина стояла сегодня на холме, откуда открывался вид на Мулен?

Я отхожу чуть подальше от дома и смотрю в сторону холма. И что же я вижу? «Рено» стоит на том же месте! Однако автомобиль уже не один – к нему медленно ползет по склону другой. Останавливается рядом. Мне чудится мельтешенье каких-то фигур, но, может быть, вот именно что чудится: это довольно далеко от меня. Потом одна из машин отъезжает, и у меня создается впечатление, что отъехала именно та, которая торчала на холме раньше. А новая остается стоять.

Что происходит? Что за смена караула? Там, на вершине, оборудован наблюдательный пункт или как? За кем наблюдают?

Ну вот, я разволновалась. А ведь очень может быть, что просто какую-нибудь бургундскую крестьянку нетерпеливый любовник выслеживает. Когда супруг удаляется на свои виноградники, он готов немедленно заключить даму сердца в объятия. Очень может статься, что сейчас та самая дама явилась на тайное свидание к своему возлюбленному.

А возможно, что это разгневанный супруг примчался накостылять по шее охальнику. Не исключен и такой сюжет. Да какой угодно сюжет не исключен!

Какое-то время я топчусь около шапель, ожидая развития того или иного сюжета, однако вскоре мне это надоедает. Усталость, потрясение минувшего дня в сочетании с пуншем (я все же последовала совету Жани!) берут наконец свое. К тому же луна покатилась к закату, стало темнее, уютнее, спокойнее. И сон, сон наваливается на меня, словно теплое, уютное, добродушное одеяло.

Я кое-как запираю за собой дверь, вползаю на второй этаж в спальню – и засыпаю, кажется, прежде, чем успеваю лечь в постель…

• Предыдущая
• 53/83
• Следующая