Мода на умных жен - Арсеньева Елена - Страница 42
- Предыдущая
- 42/81
- Следующая
– Наверное, – пожала плечами Алена. – Я далеко не всю экспозицию знаю. Честно говоря, я не слишком уверена, что речь идет о той картине, о которой я думала, но вот вы сказали – самолет, и меня как ожгло. Странное совпадение! Какое странное совпадение!
– Ну да, – кивнула Наталья Ивановна, – странное. – И украдкой подавила зевок. – Но что вы про того мужчину, у которого жена умерла, хотели спросить…
– Ну да, ну да, – забормотала Алена, снова потерявшая нить своих прежних рассуждений и думавшая теперь только о неизвестной ей женщине, пытавшейся выпрыгнуть из окна. – А вы не помните, как звали ту больную? Кем она в музее работала?
Наталья Ивановна пожала плечами:
– Не помню. Только самолет в голову запал.
– А адрес ее, куда вы ездили по вызову?
– Ну, где-то в Ленинском или Советском районе, мы ведь здесь работаем… – Доктор сделала широкий жест вокруг и вдруг ахнула: – Вспомнила! Я вспомнила, как звали ее подругу. Понимаете, та женщина была не дома, а в гостях у подруги, когда с ней припадок случился. И подругу звали Елизаветой Петровной, как императрицу. – Наталья Ивановна усмехнулась. – Она несколько раз, помню, повторила: меня, мол, Елизавета Петровна зовут, как императрицу. А та женщина, ее подруга, была брюнетка… черные волосы с сединой, черная одежда… изможденно-интеллигентный вид…
Алена даже головой покачала.
Как там у Ницше насчет умного вида женщин, одетых в черное?
– Может, ее Майей звали? – обреченно сказала она.
– Ну да! – оживилась Наталья Ивановна. – Конечно! Как же я могла забыть! Подруга все время называла ее Маечкой. И она работала в музее… Искусствоведом? Нет, кажется…
– Реставратором, да?
– Правильно, реставратором! – радостно закивала Наталья Ивановна.
Майя!
Ну да, удивляться нечему, у Алены такое ощущение, что она все это и раньше знала, Наталья Ивановна только подтвердила ее догадки. Значит, Майя была в психиатрической клинике, а на работе соврала, что оперировалась. Хотя… она ведь в самом деле перенесла операцию в пятой больнице, к ней туда ходили женщины из музея, видели ее там. Да ладно, операция к делу не имеет никакого отношения, просто случайное совпадение, главное – психика. Главное – страх попасть в музей, страх уничтожить самолет…
– Да, – раздался голос Натальи Ивановны, – теперь вспомнила тот случай. Это произошло в сентябре, ближе к концу месяца, день прохладный стоял, вернее, ночь, дело ведь ночью было. Вообще можно в нашем регистрационном журнале посмотреть точно, как звали женщину, – фамилию, имя и отчество, а также – в какую больницу мы ее увезли. Вроде бы на Ульянова. Если хотите, пойдем посмотрим журнал.
– Посмотрим, – сказала Алена. – Сейчас.
Но с места не двинулась.
– Наталья Ивановна, а вы… У вас есть знакомые в других психиатрических бригадах, в другом районе?
– Да конечно, а как же иначе? – удивилась Наталья Ивановна.
– А мы можете позвонить тем, кто сегодня работает, и узнать… узнать… – У Алены перехватило дыхание.
– Да что узнать-то? – нахмурилась Наталья Ивановна. – Вы что так разволновались?
– Да потому и разволновалась, что все очень странно! Картины… – почти сердито ответила Алена. – Все связано с картинами, с сотрудницами музея… Я точно знаю, что сегодня утром случился приступ с одной из них. Тоже внезапное острое психическое расстройство. Говорят, она умоляла не пускать ее в музей. Почему? Спросите, а, Наталья Ивановна, упоминала ли она о картинах? О какой именно картине? Может, кто-нибудь запомнил?
– Я не понимаю, у них там что, эпидемия, что ли, в музее? – изумленно посмотрела на нее Наталья Ивановна.
– Ага, причем болезнь заразная к тому же, если она даже на членов семей каким-то образом переходит, – кивнула Алена. – Я ведь не зря про того мужчину вам рассказывать начала.
– Невероятно, – покачала головой Наталья Ивановна. – Совершенно невероятно. Однако про ту сегодняшнюю больную узнать можно. В каком районе это произошло?
– Не знаю, – растерянно пробормотала Алена. – Представления не имею.
– Но хотя бы как ее зовут, знаете?
Психиатр вынула из кармана халата мятый блокнот и ручку:
– У меня память на имена и фамилии неважная. Я все записывать стараюсь. Что запишу – то помню. А не запишу – выскочит, не поймаешь.
– Ее зовут Тамара Юрьевна… – сказала Алена и запнулась. – Господи… а как же фамилия ее, а? На С… простая такая фамилия… – Она прижала руку ко лбу. – Ну вот и склероз, здравствуйте!
«Тамара Юрьевна С.», – записала Наталья Ивановна и вскинула глаза на Алену:
– Сухова? Сергеева? Степанова?
Алена пожала плечами.
Наталья Ивановна нетерпеливо обвела в блокноте первые буквы имени и отчества, Т и Ю, потом букву С:
– Сидорова? Симонова?
– Вспомнила! – обрадовалась Алена. – Не Симонова, а Семенова.
– Ну вот и хорошо. – Наталья Ивановна быстро дописала фамилию и зачем-то еще раз обвела заглавную букву С. – Теперь пойдемте.
Алена уставилась на обведенные буквы: Т, Ю, С.
ТЮС… Где-то она уже видела эти три буквы… Где?
Ну конечно! В записной книжке телефона Алексея Стахеева! Она еще подумала тогда: почему ТЮС, а не ТЮЗ, Театр юного зрителя? И тотчас догадалась, что это чьи-то инициалы. Чьи? Не Тамары ли Юрьевны Семеновой? Хм, почему бы нет, почему бы нет… А чье имя обозначают буковки М.К., стоявшие ниже? Алена их почему-то тоже запомнила. Также там было имя – Юля и еще две какие-то записи. Но сейчас не сообразить, какие именно.
М.К. – это, может быть, Майя Климова? Конечно, не исключено, что Майя Климова здесь ни при чем, а все же… вдруг?
Почему телефоны Майи и Тамары Юрьевны Семеновой значатся в отдельной книжке Алексея, стоят в списке вместе с его любовницей? Какое отношение это имеет к картине Васнецова?
О Господи, да ты совсем свихнулась на этой картине, Алена! Никакого не имеют они отношения к Васнецову, зато имеют самое прямое и непосредственное отношение к Алексею Стахееву. Кто такая Юля? Его любовница, правильно. Так вот, ТЮС и М.К. – тоже его любовницы! Именно поэтому Алексей и занес их в отдельный список. Это его, так сказать, телефонный гарем из пяти красоток: Тамара, Майя, Юля… Там еще была буква Л., значит, это может быть какая-нибудь Люба, Лена, Люда, Лида, Лариса… – ну, такие совпадения тоже бывают, что любовницу зовут так же, как жену… или Лада, Лиля, Лола… Лолита!
Ну да, только Лолиты не хватало!
И там еще какое-то имя было… Какое?
Сева.
Точно!
Но ведь «Сева» вроде бы мужское имя, оно-то как попало в список любовниц? Или, не дай Бог…
Да ну, глупости, вот уж на кого Алексей меньше всего похож, так это на какого-нибудь пошлого бисексуала.
«Мужик убил бисексуала… Да, мужиков еще немало!» – вспомнилось вдруг забавное стихотвореньице… неведомо чье.
И тем не менее – Сева. Одно из двух: или имя все-таки женское (уменьшительно-ласкательное, к примеру… и вообще, была такая западнославянская богиня Сева, или Жива, воплощение весны и цветения), или список не имеет отношения к «гарему» Алексея Стахеева.
Алена вскинула голову – Наталья Ивановна поглядывала на нее как-то очень уж пристально.
Профессионально, надо сказать!
А не решит ли она, что барышня, столь живо интересующаяся свихнутым поведением некоторых сотрудников художественного музея, и сама… того-с? Тогосеньки…
Не хотелось бы. А потому надо взять себя в руки и не афишировать свою неуравновешенность. Хотя трудно, очень трудно при таких-то новостях…
– Ну так мы идем звонить? – спросила Наталья Ивановна с оттенком некоторого нетерпения, и Алена вскочила со стула:
– Да, конечно!
Они заглянули в какую-то комнату с четырьмя кроватями, застеленными совершенно больничными жиденькими байковыми одеялками, с плоскими подушками в разнокалиберных застиранных наволочках, и Наталья Ивановна достала из-под одной из таких подушек дамскую сумку. Из сумки была вынута записная книжка, полистав которую Наталья Ивановна удовлетворенно кивнула и, шепча что-то вроде: «Три-три-три-два-два-два-три-три-три…» – проворно сбежала по лестнице в холл. Там она подошла к телефону на столе дежурной и набрала номер. Когда ей ответили, заговорила в трубку:
- Предыдущая
- 42/81
- Следующая
