Место для радуги (СИ) - Гаспачо Максим - Страница 19

При воспоминании о ней, сердце больше не замирало. Часто, закрывая глаза, я представлял, что на краешек кровати садится девушка — не Ирина, а кто-то, кого я не встретил в жизни — хорошая девушка с любящим сердцем. Она прикладывает свою ладонь мне на грудь и говорит:

— Не умирай, ты мне очень нужен.

Я лежу под капельницей, а она сидит рядом и держит свою ладошку у меня на сердце. Так проходили дни. Помню, я ей тогда сказал:

— Признаюсь тебе, что я заблуждался в жизни. Мне не нужны никакие деньги и сокровища этого мира. Мне нужна ты, и больше ничего.

Это было признание не только ей. Это было признание самому себе. Впервые в жизни я осознал, что человеку не нужно ничего звенящего и блестящего, если он любит и любим.

— Ты все выдержишь, — сказала она. — Ты сильный.

Она говорила эти слова, и я чувствовал, что действительно выдержу. Она приходила из глубин моего воображения. Я даже не знал, как её зовут, да это было и не важно — она помогала мне выжить. Чувствуя её ладонь на своей груди, я понимал, что не хочу умирать. Когда в окошко палаты заглядывал дневальный, она сразу исчезала.

Часто мне на глаза попадалась синяя книжечка, которую я положил в тумбочку рядом с кроватью. «Как странно, что эти сестры помнят меня», — думал я. Мы не виделись с самого детства. Прошло десять или двенадцать лет, как они вспомнили меня, да ещё в такой драматический момент. «А может, это не случайность, — подумал я. — Может быть, Бог действительно существует?»

Мысль о существовании Бога я допустил впервые в жизни. Мой разум отчаянно противился этому. «Не уподобляйся тем, кто от собственного бессилия возлагают надежды на несуществующего Бога, — говорил разум. — Ты же знаешь, что это делают только слабаки».

В тот момент передо мной был выбор — умереть в этой колонии или попробовать обратиться к Богу. «Лучше умри достойно, чем умри, читая молитвы, — говорил разум. — Неужели ты уподобишься тем, кого всю жизнь высмеивал?». Этот внутренний диалог продолжался недолго, мне вспомнился фрагмент из «Криминального чтива», где один герой говорит другому: «Перед боем ты почувствуешь неприятное легкое покалывание. Это твоя гордость. Пошли ее ко всем чертям. От гордости одни проблемы. Толку от нее никакого».

Моя гордость не хотела, чтобы я менялся, а мне не хотелось умирать. Мне хотелось жить, поэтому я послал голос разума вместе с его подружкой-гордостью подальше, взял синюю книжечку и начал читать.

Прочитав несколько глав из Евангелия от Матфея, я отложил книгу в сторону и впервые в жизни, вопреки всем своим принципам и убеждениям, сложил ладошки вместе и тихо произнес:

— Господи, я не знаю, есть ты или нет и слышишь ли ты меня, — каждое слово давалось с трудом, потому что мне казалось, что я выгляжу смешно и нелепо, разговаривая с потолком, — но, если ты есть, помоги мне…

Я не умел молиться, да и сильно сомневался, что это поможет. Я находился в таком месте, в котором не было никакой надежды. Чтобы мое положение изменилось, должно было произойти какое-нибудь чудо, такое как тотальная амнистия, или смена правящей верхушки колонии, или что-нибудь в таком же духе.

Через несколько дней я получил от матери письмо с неожиданной новостью — в скором времени меня переведут в Питер, в Межобластную больницу для заключенных. Читая это, я не верил своим глазам. За всю историю Онды никому не удавалось вырваться отсюда. Тут встречались заключенные, у которых были богатые родственники и хорошие связи, но даже им не удавалось добиться перевода из этой колонии. В лучшем случае им давали какую-нибудь относительно спокойную должность. Это было настоящее чудо.

Внутри меня всё ожило. «Смерть отменяется, — бодро подумал я. — Возвращаюсь в Питер». Даже самый законченный атеист и рационалист смог бы увидеть тонкую связь между моим недавним обращением к Богу и этим переводом. Я даже не хотел раздумывать над тем, так это или нет, — это была моя спасительная ниточка. В душе я возликовал и возблагодарил сестер-близняшек за их подарок, мать за то, что она мне его доставила, и Бога за то, что он меня услышал. С этого дня я стал более серьезно относиться к синей книжечке.

Меня перевели в Межобластную больницу для заключенных, сокращенно — МОБ. Это считалось самым комфортным местом для заключенных во всей России. Чтобы сюда попасть, многие заключенные через родственников платили большие деньги разным полковникам и генералам, а попав сюда, платили ещё больше, чтобы тут остаться. Конечно, это относилось к тем, кто имел такие возможности — разные опальные олигархи и прочие криминальные «авторитеты». Простые «арестанты», такие как я, здесь надолго не задерживались — обследование и курс лечения длился, как правило, 2–3 месяца. Потом человека возвращали обратно в колонию, из которой он прибыл.

Как только меня вывезли с Онды, я решил, что буду цепляться за любые ниточки, только бы не вернуться обратно. Во время знакомства с лечащим врачом, я увидел в кабинете начальника отделения компьютер и не раздумывая предложил:

— Вам не нужна помощь по компьютеру? Я могу написать любую программу.

— Ты программист? — спросил меня начальник отделения.

— Я очень хороший программист, — скромно ответил я.

Для начала, меня попросили написать программу по учету больных на отделении. Я был бесконечно рад, что у меня появился шанс не возвращаться на Онду. Так началась моя работа в МОБе. Видя мои навыки, отношение врачей ко мне улучшалось с каждым днем. Заключенные тоже относились ко мне дружелюбно — для них я был как «свой среди врачей», через меня можно было что-нибудь разузнать о том, кому и сколько времени ещё пребывать в МОБе. Мое здоровье восстановилось за пару месяцев без всякого лечения, на одних положительных эмоциях.

Здесь я не был отрезан от внешнего мира. Ко мне регулярно приезжала мать. От неё я узнавал свежие новости. Отец не приезжал, да и писал очень редко. После ареста мы с ним почти не общались. На одном из свиданий мать проговорилась, что это он сообщил о моем преступлении в милицию. Я не был удивлен, мать лишь подтвердила мои догадки. Конечно, я сильно негодовал по этому поводу — в моей голове не укладывалось, как можно посадить в тюрьму родного сына, что бы он ни совершил. Тогда я ещё не понимал, что в моей жизни всё искажено с самого детства не только в частностях, таких как разногласия с отцом, но и в целом. Если бы в тот момент я познал духовные состояния света и тени, мне стало бы понятно, что я родился ближе к тени, и все последующие роковые события — следствие этого. Но законы кармы в целом и сей печальный факт в частности я осознал значительно позже.

Для работы мне выделили маленький кабинет. С утра до вечера я сидел за компьютером и ваял базу данных для врачей. Однажды ко мне обратился один влиятельный доктор с просьбой сделать компьютерную презентацию его кандидатской работы по хирургии в области пульмонологии. Презентация была разбита на две части — состояние больных до операции и после. В качестве исходного материала мне были предоставлены тексты и много флюорографических снимков, но все они были «до операции».

— А где «после»? — спросил я.

— У нас прорвало трубу, и они были залиты водой, — ответил доктор. — Можем ли мы сделать их в «фотошопе»?

— Да, конечно, — ответил я.

Что-то мне подсказывало, что прорванная труба — это миф, просто доктор не хочет показывать настоящих результатов. Выправляя в фотошопе эти снимки, я нутром чувствовал, что подтасовываю результаты хирургических операций. Мне захотелось узнать правду.