Кровавая месса - Бенцони Жюльетта - Страница 36

• Предыдущая
• 36/93
• Следующая

– Никогда! – воскликнула она и, подбежав к кровати, где спал мальчик, загородила его собой.

Людовик проснулся, разбуженный шумом и светом. В отличие от королевы он сразу понял, что его хотят разлучить с матерью, сестрой и теткой, которые составляли весь его мир. Мальчик заплакал, обнял мать, и Мария-Антуанетта изо всех сил прижала его к груди.

В течение часа комиссары кричали, угрожали, а Мария-Антуанетта и Мадам Елизавета умоляли, упрашивали, уговаривали. Наконец один из комиссаров решил привести солдат, чтобы забрать ребенка силой. Лишь тогда, содрогаясь от рыданий, Мария-Антуанетта позволила своей дочери и золовке одеть Людовика. Она сама отдала плачущего сына людям, которые были способны на все. Теперь королева это поняла. Она нашла в себе силы только на то, чтобы спросить:

– Куда вы его увозите?

– Никуда мы его не увозим, – проворчал один из комиссаров. – Он будет находиться на третьем этаже, в комнатах, где жил его отец. Не беспокойся, гражданка, с ним будут хорошо обращаться...

– Он должен стать таким же, как и все остальные граждане, – заявил другой. – Нужно заставить мальчишку забыть о своем титуле.

Все было кончено. Когда мужчины ушли, уводя с собой плачущего мальчугана, сломленная горем королева упала на опустевшую кроватку сына и зарыдала. Только на следующий день она узнала, кого новые власти избрали воспитателем для мальчика. Симон, башмачник, ненавидящий королевскую семью, будет отныне заниматься ее ребенком! Один из стражников, проникшись жалостью к матери, шепотом сказал королеве, что жена Симона – добрая женщина, она вполне может позаботиться о ребенке. Но горе матери этим не утолить...

Первые несколько дней маленький Людовик был настолько безутешен, что Симон даже не решался выпускать его в сад, а Комитет общественного спасения направил к нему делегацию, чтобы посмотреть, что происходит. Однако прибывшие «ревизоры» увидели чистенького и хорошо одетого мальчика – разумеется, по моде санкюлотов, – который играл в шашки с Симоном. Комиссары доложили Комитету, что в Тампле все в порядке. Никому не было дела до того, что королева превратилась в проливающую горькие слезы тень.

О том, что маленького короля разлучили с матерью, де Бац узнал от Кортея, который по-прежнему пользовался полным доверием и мог в любое время бывать в Тампле. Барон сорвался впервые в жизни. Он крушил вещи в своем кабинете, а на него в немом изумлении смотрели Дево, Мари и леди Аткинс. Это был взрыв ярости настоящего гасконца – бурный, разрушительный, но короткий.

– Я убью этого Симона! – выкрикнул наконец де Бац и рухнул в кресло.

– Тебе это не удастся, – заметил Кортей.

Друзья, как и все остальные члены их группы, стали обращаться друг к другу на «ты» даже без посторонних. Обращение на «вы», сорвавшееся случайно в ненужный момент, могло стать поводом для ареста или, во всяком случае, для недовольства окружающих.

– Ни Симон, ни Мари-Жанна не выходят из Тампля, – добавил Кортей. – Да они этого и не хотят. Эти люди вполне счастливы.

– Счастливы?! – рявкнул барон, готовый снова взорваться.

– Разумеется! Подумай только, сколько они заработают, практически ничего не делая. Симону назначили жалованье шесть тысяч ливров в год, а ей – четыре тысячи. В ассигнациях, конечно, но для них это золотое дно. И к тому же они живут теперь в комнатах, где недавно жил сам король!

– Но это все же не Версаль, не так ли? – сыронизировал Дево.

– Для них? Почти. После их жуткой квартирки на улице Кордельеров покои короля кажутся им верхом роскоши. У них кровать с пологом, кресла в стиле Людовика XV, небольшой секретер, ковер, гобелены... Кроме того, Симон может вдоволь напиваться своим любимым вином из Сюрена, и это ему ничего не стоит. Выпивку воспитателю короля приносят даром!

– А вот это уже интересно, – заметил несколько успокоившийся барон.

– Что ты намерен предпринять?

– Сейчас? Ничего. Время еще не пришло. Но Симон ничего не потеряет, если немного подождет. Клянусь честью, рано или поздно он отдаст мне моего маленького короля! А пока я должен заняться другими делами.

– И в первую очередь вы должны похитить у них королеву! – воскликнула леди Аткинс. – Я надеюсь, вы не отказались от этой мысли?

– Нет, но вы должны помнить, моя дорогая, что теперь мы столкнулись с той же проблемой, что до нас Тулан и шевалье де Жарже. Королева никогда не согласится уехать, оставив сына в руках Симона. Все надо начинать сначала, все придумывать заново. Кстати, я полагаю, Тизоны теперь зверствуют еще больше обычного?

– Тизонов больше нет, – мрачно ответил Кортей. – На другой день после того, как маленького короля разлучили с семьей, гражданка Тизон, выдавшая Тулана, Тюржи и многих других, сошла с ума. Я не шучу! Она бросилась к ногам королевы, плакала, кричала и просила прощения. То, что у матери отняли сына, стало для этой женщины чем-то вроде последней капли. У нее начались тяжелейшие нервные припадки, ее пришлось силой вывести из Тампля. Сейчас она в больнице, за ней присматривают.

– А ее муж?

– Гражданин Тизон продолжает нести свою службу, но он тоже изменился. Кажется, он начал понимать, как страдает королева. Теперь Тизон прислуживает ей с куда большим уважением, потому что вспоминает о своей Пьеретте.

– Но доверять ему все-таки не стоит, – заметил барон.

– Возможно, вы правы, – задумчиво произнесла Мари. – Но может быть, и нет. Я полагаю, что настоящие страдания, подлинная боль одного человека передаются другому. Тизон видел, как его жена сошла с ума, как она оплакивала маленького принца, к которому, без сомнения, успела привязаться...

Лицо де Баца утратило напряженное выражение, и он улыбнулся Мари.

– Вы, мой ангел, найдете оправдание даже для самого дьявола!

– Несомненно, и с большей охотой, чем вы можете себе представить, – засмеялась молодая женщина. – Я всегда считала дьяволом вас...

Два дня спустя гражданин Агриколь и его подруга Лали взошли на борт барки – они направлялись в Пасси, чтобы подышать свежим деревенским воздухом и выпить несколько стаканов целебной воды. Своим приятелям из «Бегущей свиньи» гражданин Агриколь сообщил, что недавно вернулся из Невера, где его заинтересовало имущество эмигрантов. На этот раз гражданин Агриколь отсутствовал дольше обычного, и его встретили градом упреков: он совсем забросил свою подругу Лали Брике, бедняжка просто высохла с горя!

– Тебе еще повезло, что она сегодня здесь, – прошептал ему хозяин кабачка Ружье. – Последнее время Лали все больше дома сидит. Ты только посмотри на нее...

И в самом деле, Лали выглядела неважно: глаза за стеклами очков ввалились, лицо осунулось. Она не видела, как вошел ее друг, и даже не заметила, что спустила петлю на вязании. Лали с отсутствующим видом смотрела куда-то вдаль, поверх грязных занавесок.

– Я сейчас ее развеселю, не волнуйся, – заявил гражданин Агриколь и направился к столику. – Привет, Лали, что с тобой стряслось?

Женщина вздрогнула, но потом на ее суровом лице появилась слабая улыбка.

– Я думала о вас, – прошептала она, но сразу спохватилась и поспешила вернуться к тому вульгарному говору, которым пользовалась обычно: – Я уж все думы передумала. Неужто ты меня позабыл совсем?

– Ты же знаешь, что я не могу тебя забыть. Ты женщина моей жизни! – воскликнул с громким смехом Агриколь. – Я сейчас быстро приведу тебя в чувство! Для начала мы выпьем по стаканчику доброго винца. Доставай-ка свою лучшую бутылочку, Ружье, и подсаживайся к нам!

Перед таким приглашением кабатчик никогда не мог устоять. Пока он ходил в погреб за вином, де Бац сел на скамью рядом с Лали.

– Что с вами случилось, Евлалия? Вы больны?

– И да, и нет! Я не могу говорить об этом здесь... я задыхаюсь... Этот город все больше внушает мне ужас!

В ее серых глазах барон увидел настоящую тревогу.

– В таком случае мы еще поговорим об этом завтра. Завтра я тебя вывезу подышать свежим воздухом! – произнес он погромче, чтобы его слышал Ружье, который уже шел к столику с бутылкой и стаканами. – В этом городе становится чертовски жарко. Я только что из деревни, там совсем по-другому дышится.

• Предыдущая
• 36/93
• Следующая