Мои жизни, мои смерти, мои реинкарнации - Сулимов Дмитрий Викторович - Страница 9

Поражение в той войне убило души наших отцов, и мы, их дети, должны, обязаны вернуть нашу гордость. Силой! Оружием! Новой войной! Пока не оживим их души верой, пока вновь не озарим светом их глаза, пока не наполним их жизни новым смыслом.

Пепел Величия! Жизнь, Мечты, Надежды… Он пропитал нашу сущность, он въелся в нашу кожу, он засыпал наши глаза, он растворился в нашей крови. И он тлеет угольками памяти в наших сердцах, ожидая возрождения в великое пламя пылающей души нации, вознесённой к вечности. И в этом пламени, возрождающемся из угольков пепла сожжённого могущества, возникнет материализация чувственных идей, мечты нации, формирование великой цели и обретение нами смысла своего существования.

Думай только о том, что существует только «сейчас», суть которого — твои мечты о будущем и память о прошлом. «Вчера» уже не существует. «Завтра» может не наступить никогда. Забудь своё прошлое — оно уже прошло, и его не вернуть. Не думай о будущем — оно станет таким, каким ты именно сейчас его и делаешь. Забудь обо всём, что отрывает тебя от реальности. Забудь обо всем, иначе твои воспоминания и размышления сожрут тебя заживо. Отбрось всё, и работай! Спокойно, молча и добросовестно делай своё дело ради своей страны!!! Ради будущего нашей страны надо забыть о прошлом и думать только о том, что мы можем сделать для него сейчас, а не потом, не после… А чему суждено быть — только в воле Господа.

После окончания школы я поступил в механический техникум. Да, механика была моим призванием, учёба доставляла мне радость и чувство глубокого внутреннего удовлетворения. После окончания техникума я пошёл работать на тот же завод, что и мой отец. Я был счастлив, ведь я становился, фактически, творцом-создателем новой, невиданной до селе жизни, и когда из моих рук выходили механизмы, которые жили, дышали, двигались, полные совершенной гармонии, я чувствовал себя подобным Богу, который вдохнул жизнь в некогда мёртвую материю. Что может быть восхитительнее!

Когда пришло время, я пошёл во вновь возрождавшуюся немецкую армию. Меня призвали в авиацию, механиком-мотористом. Я помню картинку: мы, пять или шесть человек, в чёрных комбинезонах обслуживающего персонала, стоим плечом к плечу перед офицером, дающим нам какие-то указания. Офицер одет ещё в старую форму Кайзеровской империи. За нами стоит большой, почти чёрный, самолёт-биплан, кажется истребитель. И я счастлив… Жизнь и работа были практически такими же, как и на заводе, но самолёты просто заворожили меня. Когда запускали мотор, эти творения инженерной мысли и конструкторского гения, исполненные гармонии и совершенства, превращались в живых существ, в крылатых демонов, которые летали меж облаков, как птицы, разнося своим радостным криком весть всему миру о своём восторге жизни. Что ещё может вызвать такую волну эмоций, как самолёт, летящий в поднебесье?

Самолёты стали частью моей души, и я однозначно решил для себя, что с ними будет связана вся моя жизнь. После армии я поступил в авиационный институт, годы обучения в котором промелькнули, как миг, на одном дыхании, и я, одержимый своей идеей, вышел в жизнь, полный восторга от предвкушения предстоящей работы. Что может быть лучше, чем жизнь, наполненная смыслом своего существования?! Что может быть важнее, чем дело, которому можешь отдать все свои силы, и когда, видя результат твоих трудов, они возвращаются к тебе во сто крат возросшими?!

В Германии создавалась новая, мощная промышленность нового вида боевой техники, какой ещё не было на земле никогда ранее. Я был счастлив в своей работе. Я быстро продвигался по служебной лестнице, прыжками, и годы мелькали, как мгновения. Работа приносила только радость, и жизнь была как ощущение сплошного, овеществлённого счастья. И счастье это было ценно не только самим своим фактом, но и тем, что я, будучи грамотным инженером-технологом, стал хорошим авиационным специалистом, уже интуитивно чувствующим этот предмет. Я знаю весь технологический процесс сборки до последнего нюанса, а наши истребители — до последнего винтика, до последней заклёпки. Восприятие самолётов у меня перешло уже в область чувств и ощущений. Я воспринимаю их уже как живых существ: я чувствую, как они дышат, как в полёте изгибаются их тела, как воздушные потоки омывают их корпуса и конечности… И главное, — я уже имею авторитет в обществе, и пользуюсь заслуженным уважением в нашем сплочённом кругу.

Мой немецкий педантизм развился во мне до такой степени, что если какая-то мелкая деталь в стройном облике идеальности выделялась из общего совершенства, нарушая гармонию, это вызывало в моей душе глубокое чувство дискомфорта, заставляя бурлить и возмущаться всё моё естество. Только совершенство до последней детали вызывало во мне удовлетворение.

Для немца, по большому счёту, не имеет значения, сколько времени было потрачено на изделие — час, день, месяц, год… Он — творец-создатель, облекающий свою одухотворённую мысль в плоть и кровь, по сравнению с которым время, — всего лишь условность. Время вообще не имеет значения перед творением рук человеческих, эстетически превозносящим жизнь, набрасывая на остов мёртвой материи покрывало материализованного духа. Качество — вот критерий затраченного времени.

Однажды я встретил девушку, образ которой поразил моё воображение своим совершенством. Её звали Марта (условно). Стройная, тонкая, точёная фигура, тонкие черты лица, короткая, мальчишеская стрижка чёрных волос, и бесконечность в чёрных холодных бездонных глазах. Удивительная гармония внешнего облика и внутреннего, стройного как кристалл, духовного мира, поразили, просто околдовали меня. Я сразу понял, что она станет моей женой. Даже если я буду потом об этом жалеть, она будет моей, во что бы то ни стало. И я добился своего. Работа, которой я отдавал всю свою энергию, и которой я жил, жена, глядя в глаза которой я видел смысл мироздания, и великая идея, сплотившая нашу нацию. Вот для чего стоит жить и умереть! Разве можно было не быть счастливым в этой стране?!

Где-то в середине 1938 года я, в составе небольшой группы немецких авиационных специалистов был направлен в союзную нам Японию для «обмена опытом». Таких групп, видимо, на авиазаводы Японии было направлено несколько — по одной на каждый конкретный объект. Тот авиационный завод, на который попал я, не произвёл на меня никакого впечатления. Опытом, впрочем, пришлось обмениваться только нам в одностороннем порядке, поскольку авиапромышленность Япония явно, и очень сильно отставала от нашей. Фактически же нам пришлось участвовать в её строительстве и модернизации. Но сама Япония произвела на меня потрясающее воздействие. Я попал в сказочную страну из нереальных снов, затерявшуюся во времени, где люди живут по заветам минувших столетий, а понятия о чести и достоинстве руководят их поступками как непреложный закон, и где честь — важнее, чем жизнь. Из механизированной, урбанизированной Европы я вдруг попал в совершенно другой мир, полный философской мудрости, испоконвечных преданий, сказок и легенд. Я был как маленький мальчик, попавший в антикварную лавку, полную таинственных и волшебных предметов. Моё сознание как бы провалилось в безвременье прошлых столетий, и я ходил по лабиринтам узких улочек, как завороженный, забыв про всё на свете, — и про существование далёкой и какой-то нереальной теперь Европы, и про какую-то работу, и про то, что существует вообще что-то, кроме этого сказочно-призрачного мира.

В этой волшебной стране я встретил ту, которую, кажется, уже знал когда-то давным-давно, ту, которой принадлежала вторая половина моей души, унесённой в другой мир. Её звали Уоми (условно). Дочь японского авиационного специалиста, которую я увидел на очередном «приёме» в честь немецких гостей (собственно, большое чаепитие), данном на этот раз её отцом. Возникло странное, необъяснимое ощущение духовной, родственной близости между нами, когда я её увидел, полностью отключившее меня от реальности. Моя душа зазвучала всеми струнами, не чувствуя, не замечая своей физической оболочки. Я не видел и не чувствовал ничего и никого вокруг, кроме неё. Уже потом, когда я оказался у себя в номере, я стал думать, какое впечатление своим странным видом я мог оказать на её семью и всех присутствующих. Вероятно моё состояние тогда очень красноречиво говорило о моих чувствах, ибо с того раза я часто стал замечать улыбки и смешки моих товарищей и ловить на себе вопросительно-недоумённые взгляды шушукающихся между собой японских инженеров при моём появлении. Не представляю даже, как это всё выглядело со стороны, но с того раза я каждый день после работы стал встречаться с ней.