Тунеядцы Нового Моста - Эмар Густав - Страница 23

• Предыдущая
• 23/110
• Следующая

Графиня сначала с удивлением посмотрела ему вслед, но потом, вероятно думая, что поняла его, улыбнулась и поспешила за ним.

Диана шла им навстречу с прелестным белокурым, розовощеким мальчиком на руках, но вдруг быстро кинулась в сторону: ее чуть не сбила с ног лошадь графа, которую он с трудом сдержал.

— Ах, граф! — вскричала она с насмешливой улыбкой, глядя ему прямо в лицо. — На кого это вы сердитесь? На Жоржа или на меня?

— Извините, мадмуазель, — проговорил Оливье, стыдясь, что поддался такому смешному чувству гнева. — Это моя лошадь виновата.

Девушка пожала плечами и, звонко рассмеявшись, без церемоний повернулась к нему спиной. Ее смех неприятно отозвался в ушах Оливье.

В эту минуту и Жанна въехала во двор. Диана подала дитя графине.

— Здравствуй, Жанна, — сказала она. — Жорж, поцелуй маму за меня, голубчик.

Графиня осыпала мальчугана горячими ласками, которые для ребенка — целая жизнь, и, наклонившись к Диане, поцеловала ее в лоб.

— Не бранишь меня, Диана? — спросила она со слезами на глазах. — Ты всегда одинаково добрая. Спасибо, спасибо!

— За что же благодарить, Жанна? Разве я не сестра твоя?

— О да! Сестра, милая сестра!

— Ну, так нечему и удивляться! Ты этим почти оскорбляешь меня.

— У! Гадкая! Никогда ты не исправишься?

— Да уж что делать! Надо или любить меня такой, какая я есть, или совсем оттолкнуть.

— Что ты это говоришь, злая! — с укоризной в голосе произнесла Жанна. — Не угодно ли вам сейчас попросить у меня прощения!

Диана улыбнулась.

— Это правда! — согласилась она. — Прости меня, моя Жанна, я виновата.

— Ну, и отлично! Теперь помирились, давай руку и пойдем.

Графиня, говоря так, передала ребенка Диане, сошла с лошади, и они с Дианой вышли на крыльцо. Жорж на все лады теребил мать и оглашал двор веселым смехом.

— Что такое случилось? — тихонько спросила Диана подругу. — Твой муж, кажется, не в духе?

— Муж? — с удивлением переспросила графиня. — Напротив, я его никогда не видала таким спокойным, как сегодня, всю дорогу мы смеялись и шутили.

— Странно, значит, я ошиблась, или, может быть, ему неприятно меня видеть?

— О, как ты можешь это думать!

— Dame! Послушай, милая, твой муж немножко дикарь, может быть, я совершенно невольно, конечно, напугала его?

— Злая!

— Нисколько, но признаюсь, твой муженек часто бывает очень угрюм.

— Я этого не нахожу.

— Очень понятно, милая, он ведь только одну тебя и видит и слышит, остальные для него не существуют.

Жанна с удивлением посмотрела на нее. Диана поняла, что сплоховала и почти возбудила подозрение в подруге. Она закусила губу.

— Dame! — продолжала она самым простодушным тоном. — Ведь это вовсе не весело, согласись, милая, под предлогом, что он знал меня девочкой, он и теперь воображает, что я все еще ребенок. Мне это, право, очень неприятно. Да на кого же я похожа?

— На девчонку, когда ты так говоришь, мой ангел, — отвечала, смеясь, графиня. — Муж, напротив, очень любит тебя.

— Он тебе говорил это? — вскричала Диана.

— Конечно, вот сейчас только уверял меня, что любит тебя, как брат любимую сестру.

— А! — как-то странно протянула Диана со злой улыбкой. На том разговор и остановился.

Вечером за ужином они втроем опять сидели рядом и весело, долго разговаривали. На другой день, после завтрака, граф сказал, что уезжает вечером, потом заперся с женой, и они часов до двух о чем-то тихо говорили.

Диана была тут же в комнате, но сидела, не вмешиваясь в разговор и не слыша даже ни слова, на другом конце, в глубокой амбразуре окна и вышивала.

Сейчас же после ужина, то есть около восьми часов, граф велел оседлать Роланда.

Наступила минута отъезда.

Графиня была бледна, покрасневшие глаза доказывали, что она плакала. Однако она сумела сдержаться во время прощания.

Привели Жоржа, отец обнял его с каким-то безотчетным содроганием сердца.

Диана, по-видимому, равнодушно смотрела на эту сцену.

Граф встал, все пошли за ним.

У крыльца ржал и топотал Роланд. Мишель Ферре неподвижно и прямо сидел на другой лошади.

Оливье еще раз поцеловал жену, поклонился девушке, и сел на лошадь.

— Прощайте, прощайте все! — сказал он. — Будьте здоровы!

Он двинулся вперед, но на первом же шаге лошадь его оступилась; если бы он не успел быстро поддержать ее, он бы упал.

— Римлянин вернулся бы назад, — колко заметила Диана.

— Я французский дворянин, — с горечью в тоне возразил он. — Не верю в предзнаменования и еду вперед, не останавливаясь!

Граф пришпорил лошадь и умчался. Мишель мерно следовал за ним, спрашивая себя, какая муха вдруг укусила его господина.

Предоставим пока графу Оливье дю Люку спокойно ехать в Париж, где мы с ним еще увидимся, и скажем в нескольких словах, что делала мадмуазель Диана де Сент-Ирем в продолжение четырех дней, которые граф провел с женой у де Барбантана. Она не теряла времени.

У нее был паж и доверенный слуга, данный для ее услуг братом; злость, хитрость и дьявольские проделки этого молодого человека приводили в отчаяние всю замковую прислугу.

О нем надо непременно рассказать. Несколько лет перед тем граф Жак де Сент-Ирем — Сент-Иремы были старинного рода — возвращался из путешествия в Италию, куда он уехал из-за не совсем честного поступка в карточной игре.

Уличенный своим партнером в плутовстве, он не нашел ничем больше ответить ему, кроме следующей фразы:

— Очень может быть, но я нахожу весьма скверным с вашей стороны, что вы мне это заметили.

И с этими словами он бросил ему в лицо карты. Партнер вызвал его на дуэль. Граф убил его наповал. Но так как он был хорошо известен при дворе, дуэль наделала много шума, и графу оставалось одно — уехать в Италию, дать времени замять дело.

Это происходило через два-три месяца после убийства Генриха IV.

Графу было в то время около двадцати двух лет. Пробыв с год в Италии, он возвращался во Францию, и в один вечер проезжал по какой-то захудалой деревушке, милях в двух от Пиньероля.

Жаку де Сент-Ирему приятнее было бы добраться до города, но уже наступила ночь, начинал накрапывать дождь и измученная лошадь едва шла. Поневоле пришлось остановиться в скверном трактире, скорее походившем на притон разбойников, чем на трактир.

Но граф был не трусливого десятка, храбро вошел и против всякого ожидания встретил отличный уход и предупредительную внимательность. Это хотя и порадовало его, но, как человека опытного, заставило быть осторожнее.

И он хорошо сделал, как после оказалось.

Трактир был полон путешественников всякого сорта, но все очень подозрительных на вид личностей. В сарае и на дороге вокруг больших костров расположился табор цыган, по-видимому мало обращавших внимание на дождь и холод.

Они искоса поглядывали на графа, когда он проезжал посреди них к трактиру, но граф притворился, что ничего не замечает.

Часа два прошло спокойно.

Проголодавшийся граф с аппетитом пообедал, тем более что обед ему подали отличный, и, по-видимому, не обращал никакого внимания на беспрестанно слонявшихся вокруг его стола подозрительных личностей; так как эти люди не заговаривали с ним и вроде бы не искали ссоры, он наконец ив самом деле позабыл о них, в полной уверенности, что все обойдется благополучно.

Но он ошибался.

Хозяйка, проворная молодая женщина с быстрыми глазами, услужливо подавала ему все, что он спрашивал, и в то же время хлопотала около другого путешественника, приехавшего несколькими минутами позже графа и севшего за другим столом, против него. Это был атлет с энергичным лицом и решительным видом, евший за четверых.

Оба путешественника не обменялись ни одним словом, но взглядами яснее слов сказали друг другу:

— Мы здесь в вертепе, в случае нужды я рассчитываю на вас, как и вы можете рассчитывать на меня.

• Предыдущая
• 23/110
• Следующая