Текучая Вода - Эмар Густав - Страница 40

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая

Старый вождь несколько раз качнул головой, и неопределенная улыбка приподняла углы его тонких губ.

— Мой сын многому научился среди бледнолицых, — сказал он, — его ум открыт для мыслей, чуждых его племени, его горизонт расширился, его язык вызолотился. Да поможет Ваконда, чтобы он не сделался раздвоенным и чтобы его сердце осталось чистым! Я верю его словам и надеюсь, что он не обманывает отцов своего племени. Пусть он забудет все, что было сурового в моих словах. Дружба к нему и страх, что он нарушил клятву, были единственной причиной, вызвавшей их из моей груди. Теперь пусть мой сын немедленно объяснит мотивы прибытия своего к нам. Сова уже кричала два раза. Нам следует до восхода солнца принять меры, которых несомненно потребуют принесенные известия.

Мажордом почтительно поклонился и тотчас начал говорить:

— Благодарю, отец, за проявленную ко мне справедливость. Твоя надежда не будет бесплодна. Теперь, без дальних околичностей, вот мои новости, которые, думаю, будут для вас приятны, так как дадут возможность овладеть одним из ваших остервенелых врагов. Тот, кого бледнолицые называют графом Мельгозой, находится в настоящее время в гасиенде с малочисленной свитой, состоящей всего из шести слуг. Завтра, на восходе солнца, он отправится в путь, чтобы вернуться в свое жилище. Вам ничего не будет стоить напасть на него и схватить при выходе из ущелья.

— А! — сказал сахем. — Эти новости действительно превосходны, и мы постараемся последовать твоему совету, сын мой, но не имеешь ли ты еще чего-нибудь сообщить нам?

— Да, я еще имею сказать вам следующее: Vorris готовятся снова вырыть топор против своих господ Гашупин. Большое собрание всех испанских вождей было в гасиенде дель Барио: война решена.

— Хорошо, — сказал вождь, — может быть, на этот раз Ваконда освободит нас от врагов.

— Я надеюсь получить возможность освободить вас от них скоро! — сказал Олень мрачным голосом.

— Говори, любимейший сын моего племени! — вскричал вождь с мало обычной для индейца живостью, — твои слова падают на мое сердце, как освежающая роса. Они радуют меня и подают надежду на мщение.

— Я не могу объясниться, отец мой: мой проект из тех, каковой может исполнить только создавший его, сохраняя в своем сердце не только тайну поступка, который он хочет исполнить, но и цель, намеченную им. Кто знает, не выдаст ли птица, летающая над нашими головами, тайну нашим врагам? Тебе, но тебе одному, отец мой, я открою часть моего плана. Что касается остального, то вожди моего народа должны иметь ко мне величайшее доверие и предоставить мне действовать по своему усмотрению: в противном случае я не могу ничего достичь. Я говорю, что вожди должны иметь ко мне полное доверие, так как мне нужна их помощь для исполнения задуманного. Я хочу иметь под своей командой два десятка наших самых известных воинов и это в течение, может быть, полной луны. Я сказал: пусть мои отцы подумают и примут меры, какие им внушит их мудрость.

Произнеся эти слова, мажордом опустился на свое место, скрестил руки на груди, опустил голову и погрузился в глубокое раздумье, оставаясь, по крайней мере с виду, совершенно чуждым тому, что говорилось кругом, хотя после своей просьбы он должен был интересоваться решением совета.

Как все индейские заседания, этот совет был спокоен и важен. Каждый оратор говорил в свою очередь и излагал свои мысли без страха быть прерванным возражениями, обычными у нас и часто пустыми.

Около трех часов прошло, и несколько ораторов по очереди получили право голоса, пока не соединились все мнения и решение было объявлено.

— Вот, — сказал, поднимаясь, Текучая Вода, — каковы решения совета. Пусть мои братья откроют уши, вождь будет говорить.

Все взгляды невольно обратились к старому сахему. Даже Олень, казалось, пробудился. Он поднял голову и слушал с величайшим вниманием слова сахема. Хотя лицо мажордома было бесстрастным, и все черты сохраняли твердость бронзы, страшный ураган, однако, ревел в его сердце. Ведь от того, что он должен был сейчас услышать, зависел успех давно составленного плана и осуществление самых дорогих его надежд.

— Вожди и сахемы, собравшиеся у “огня совета”, — продолжал Текучая Вода, — выслушав важные новости, принесенные Оленем, одним из самых славных воинов, зрело обсудив эти новости, пришли к следующим решениям, которые будут приведены в исполнение с помощью Ваконды.

“Вожди благодарят Оленя за преданность, доказательства которой он не переставал давать своему племени с опасного порученного ему поста.”

“Чтобы засвидетельствовать Оленю свое безграничное доверие, вожди согласны исполнить его просьбу с условием, чтобы он объяснил, что возможно и что не повредит успеху предприятия своему отцу, Текучей Воде.”

“Олень выберет два десятка воинов из своего племени, примет команду над ними, чтобы вести их, куда ему заблагорассудится, и никто не будет иметь право наблюдать за ним. Он получит над этими храбрыми воинами все прерогативы самых славных вождей племени. Эта власть, время которой совет не ограничивает, кончится только по воле Оленя. Сахемы так решили, чтобы дать Текучей Воде и его сыну доказательство их дружеской симпатии и благодарности за услуги, оказанные племени этими двумя вождями.”

“Текучая Вода и Белый Ворон встанут во главе отряда воинов, настолько многочисленного, насколько они сочтут нужным, чтобы овладеть испанским вождем по имени граф Мельгоза, а как только этот неумолимый враг нашего племени будет в их руках, они приведут его в наше зимнее селение, чтобы совет решил, что с ним сделать для общего блага. Я сказал. Хорошо ли я сказал, могущественные люди?”

Все сахемы поклонились, произнеся одно только слово: “Хорошо”, формула, заключавшая, обыкновенно, советы сахемов.

В этот момент сумерки начали рассеиваться, и хотя солнце не появилось еще над горизонтом, однако широкие полосы пурпурового цвета, пересекавшие небо и чрезвычайно быстро менявшиеся, показывали, что день не замедлит наступить.

Олень поднялся, почтительно поклонился членам совета и вышел из хижины.

Пройдя большими шагами площадь, на которой уже стали появляться индейские женщины, он вошел в жилище своего отца, Текучей Воды, и опустил за собой решетку из сплетенных лиан, подбитую бизоньей кожей и служившую дверью.

Через несколько минут дверь вновь открылась и показался он же, но в каком виде! В вооруженном и по-военному раскрашенном индейце никто бы не узнал Сотавенто, мажордома гасиенды дель Барио, этого человека, к которому дон Аннибал де Сальдибар чувствовал такое доверие и на преданность которого он считал вправе полагаться.

Олень (мы будет называть его так, пока он находится среди своих) сбросил решительно все европейские одежды и одел военный костюм вождей команчей. В левой руке он держал длинный, хорошо отточенный дротик, а в правой — ружье.

Он подошел к “ковчегу первого человека”— подобие ограды из досок круглой формы, — стоявшему посреди площади. Перед ним находился сумах, желтеющие листья которого уже начали падать.

Обойдя три раза вокруг сумаха медленными шагами, вождь остановился, поклонился в два приема восходящему солнцу и, потрясая дротиком и подняв ружье над головой, начал вертеться около дерева. Это был танец, род характерной пиррийской пляски, сопровождаемой песней без слов, медленный и монотонный ритм которой соответствовал движениям.

По окончанию каждой строфы Олень, не замедляя шага, поражал сумах дротиком.

Несколько индейцев вышло из своих жилищ и сгруппировалось около вождя, продолжавшего петь и потрясать оружием. Через минуту один индеец двинулся, в свою очередь, танцевать за ним. Потом за этим индейцем то же сделал другой, затем третий. Наконец, через полчаса, около двадцати воинов плясали позади Оленя, подражая его жестам и повторяя слова, которые он продолжал импровизированно выкрикивать.

Каждому индейцу, входившему в круг танцующих, женщина, отделявшаяся от толпы зрителей, приносила из хижины его оружие.

• Предыдущая
• 40/71
• Следующая